Там, где ты жил, давно теперь музей,
а музыкальные сады заполонили сойки.
Все рукописи высохли уже настолько,
что тишь да гладь вокруг. Да Элизей
стремится воссоздать докучный библиограф,
взяв на глазок оптический дымок
твоих непоправимо сирых строк,
но получает лишь сомнительный автограф.
В полон не сдать, не взять. Не сделать артефакт.
Вот тут и начались тогда аресты:
из букв, словинок, аффиксов отвесных,
в знак извлеченья смыслов для зевак.
И полумрак соринок этих тесных,
трудяг неимоверных хор и сип
замуровал старательный Лисипп
в образование мучных музеев местных.
А ты? Ты отложеньем стал настолько речевым,
что духами ручья на дне твой силуэт храним
и тень стрекоз над ним скользит и ускользает...
Жак за балконным стеклом
Курит о том и о сём...
Хочет пойти на работу,
Хочет большую заботу:
Снег за окном разгрести,
Сонную муху спасти,
Выстроить праздничный ужин
Из пузырьков и жемчужин.
Жак надевает пиджак,
Жак надувает рюкзак.
Чтоб улететь налегке
К речке своей – Бре-ке-ке.
ты слышала слова опавшей ели
она роняла иглы и слова
и масло истекало из ствола
и янтарём сугробины гудели
как будто ты их на вечер звала
и приглашала встать из-за стола
лазурь. февраль. всё холодно и страшно
и далеко слетают в этот свет
все голоса и заводи планет
шумят как ель и крошатся вчерашно
всегдашно повторяя звука лед
переходя то в сад то в менуэт
трудилась ты над аглицким письмом
и расстоянье было расставаньем
какой-то вечер и какой-то дом
с трудом переиначивал звучанье
букв L и А. грамматика письма
сужалась так что было больно слышать
как не звучат любимые слова
а лишь молчат смеркаются и дышат
Так-то, конечно, хотелось бы мне
в лес ускакать на потёртом коне.
Между прекрасных его дочерей,
в мраке ночном среди рифов и рей,
виселиц, падчериц и земляник
мчаться венчаться с принцессою вик,
ивовых прутиков и сухостоя,
под стременами почуяв плохое
зрение лютика, сердце медведки,
лбом рассекать паутинные сетки.
В тьму гробовую, где нет у любви
свадебных маршей и прочей ерни...
В ту закадычную полость тумана,
в споры сырые из влажного срама,
в артиллерийские жерла грибов,
в ягодных пагод пехотную кровь.
Ветер сырой сквозь себя пропуская,
пади и топи пересекая,
чтобы слезилось и меркло в глазах.
Едкого пороха пепельный прах
из-под копыт поднимать на поверхность,
храпом и топом взметая окрестность.
Всадником быстрым, мучным и тверёзым
Таять в орешниках, рощах, берёзах.
Так бы хотелось быть воздухом лётным,
невыдыхаемым, неприворотным.
За поворотом бы ахнуть в потьме
так бы хотелось, конечно, и мне.
Соседская "Волга" стоит за окном и не тонет
В ночных колыханиях и вечнозеленой грозе.
Мои светляки сигаретные гаснут и мрут на балконе,
И кофе парит и стремится понравиться мне.
Прибудет рассвет и рассеет сезонное горе,
И добрый сосед перескажет, что видел во сне:
Соседская "Волга" впадает в Каспийское море
И пена блестит на её потемневшей корме.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]