Любушка с детства любила театр. Разбиралась в хитросплетениях характеров. Штудировала режиссуру. В свободное время мечтала о сцене. Вечерами в самодеятельном драмкружке играла джульетт.
По ночам к ней являлся Станиславский. Сжимая в руке рулон кинопленки и неизменно хмурясь, он сообщал: "А вот теперь - верю". И записывал талантливую актрису куда-то к себе.
После школы пошла Любушка в педагогический. Детей она любила. А в театральное - еще попробуй, поступи... Учеба между замужеством и первенцем давалась незаметно и легко. Красный диплом был неизбежен. Распределение обещало столицы.
И спустя время стопроцентный логопед-дефектолог уже ехал в пункт приложения своих дисциплин. Но не в столицы, как предлагалось, а туда, где дожидался ненаглядного семейства благоверный муж Коленька.
Отчаянные создания, эти женщины, декабристки. Что соседняя пивная им, что Дальний восток. Везде находят, след берут - если надо. И после из вида уже не выпускают. Но не известно еще, куда занесет их завтра непокладистая судьба-индейка.
А занесло Любушку в небольшой поселок на краю Архангельской области. С поездами и лесозаготовками. Со звуками бензопил и лаем собак. Со стайками во дворах и помойками тут же.
В сравнении с родным городишком казался поселок исчезающе мал и уныл. Но был он еще в расцвете: не погнили деревянные мостки, действовали лесные и торфяные заготовки. В кинотеатре по 20 копеек крутили индийские шедевры. Молодежь охотно собиралась подраться в местный клуб. На танцы.
Первое семейное обиталище Любушки случилось на первом этаже деревянного дома, уставшего и скорчившегося под бременем долгих лет. С непременными мышами и иными созданиями. С пунцовыми потеками на стенах - бывшего хозяина квартиры судили. За душегубство топором.
Но все эти испытания чужбиной были мелки. Несравнимы с жаждой оставить пристальную родительскую опеку, обрести, наконец, независимость. Ах, как стремилась Любушка к самостоятельности!
На работу она пошла с удовольствием. Место в школе для недоразвитых детей обещало сложный, но захватывающий процесс. Уроки напоминали вежливую дрессуру. Посетители уверенно обращались в достойных членов общества.
Но скоро результаты педагогических потуг ощущаться стали все менее. Прогресс олигофренов топтался на месте. "Не верю!", - сказала себе однажды Любушка, отчего случилось ей невыносимо грустно. Отсутствие призвания проявилось лакмусом.
Но добрый случай развернулся нужным местом. Коленька, ласковый муж и начинающий юрист, любезно обошелся с одним человеком, начальником ОРСа, тружеником торгового цеха Сидорчуком. Тот - был учтив и взаимно благодарен. А потому как проблема продуктового дефицита стояла в те памятные времена острейше, решение было однозначным: быть Любушке товароведом.
Сидорчук передал на исследование труд сомнительного названия "Овладение мастерством торговли". Чужеродное издание давалось с трудом, но в школу хотелось меньше. И вскоре состоялся экзамен:
- В размере? - еще более неуверенно вопрошала она.
- В сроке хранения! - утверждал Сидорчук.
- Верю, - реагировала Любушка, и уже через неделю ехала в ближайший леспромхоз производить поставки.
Леспромхоз был отстающим, и на новоиспеченное торговое руководство поглядывал с заинтересованностью голодающего. От худенькой девчушки зависело товарное благополучие тысяч человек. Начиналась карьера.
Года через два областной торговый голова, поддавая на профильном совещании, назовет Любушку первейшим товароведом района. А сегодня она пребывала на складе N 6 продуктовой базы. Где велась калькуляция.
Натужно шумела вентиляция, бетонный пол лоснился и скользил, пахло гнилым луком. На весы становились ящики, коробки, бидоны. Журнал Любушки прилежно наполнялся результатами кропотливых замеров. Начальник склада Шмыгина заметно суетилась. Застать ее в неподвижности было делом чрезвычайно сложным. Шла повседневная работа.
Вдруг, сквозь подсчеты заметила Любушка необычное товародвижение: внесенный уже в калькуляцию бидон масла, и отставленный к прочему учтенному товару, заново водружался на весы. Проворство кладовщицы Любушку смутило:
- Даздраперма* Ивановна! Мы ведь это уже взвешивали. Один раз.
Шмыгина дернулась, вцепилась в вездесущий бидон и артистично запричитала:
- Ах, что это я, дяйствительно. Ведь смерили уже. А я и ня вижу. Памяти совсем ня стало. А Любовь Васильевна - молодец, все видит, все примячает, - сбилась она на заискивания.
"Не верю", - сказала себе проницательная Любушка, насторожилась и ловких деяний кладовщицы больше не подпускала.
Но не такова была хваткая Шмыгина. Просто так сдать участок стабильных прибавочных доходов? Нет уж! И бросая зловещие взгляды, принялась упорно она искать сближения с непокладистым товароведом. И ход нашла весьма изящный.
- Любанька Васильевна, - обратилась она фамильярно, - я отлучусь минут на пять? Вы уж подождите здесь, пожалуйста. - И выскочила вон.
Тонкий расчет ее был прост: кто сможет устоять перед доступностью дефицитного разнообразия? Тем более, когда рядом вместительная сумка. А дальше... С пойманным за руку можно производить любые нужные манипуляции. Хоть в порочную связь вовлекай.
Прошло десять минут. Шмыгина появилась внезапно. Шагнув к объемной сумке, схватилась за ручки. Рванула вверх, в уверенности встретить сопротивление веса. Но неожиданно, с легкостью ее подкинула. Сумка была пуста. И невинна.
Позже вечером, когда стройный хор местных лягушек неизменно уступал тишине, одинокая юная девушка, напевая мотив популярного этим летом мюзикла, ловко прыгала по частым железнодорожным рельсам. Как учил ее Коленька, а не между ними. Ведь иначе можно измараться.
Вычеканивала по деревянным тротуарам, избегая каблучками неожиданных щелей. Торопилась домой поделиться с домашними сегодняшними новостями. Рассказать о нахрапистой и незадачливой кладовщице. Похвастаться милому, как сметлива и догадлива оказалась она. И что в характерах она все же разбирается!
И это не удивительно, - продолжим мы. Ведь нам достоверно известно - Любушка с детства любила театр.
Давным-давно, в требовательные советские времена, когда гуманизм и расторопность судов внушали почтение, существовало понятие ссылка. Вменялось осужденному, помимо основной меры наказания, пожить на выселках. Год, два, три... Без права переезда.
Коноша была таким местом - важный железнодорожный узел в Архангельской области. С населением в двадцать тысяч этот поселок присутствует на всякой географической карте.
Коношанин вел незамысловатый образ жизни. Держал свиней и личное хозяйство. Весной пилил дрова. Вечерами смотрел черно-белый телевизор.
В шестидесятых в здешних местах "гостил" Бродский. Гений был незаметен: курил в сырой болотистый воздух, писал стихи в местную прессу. Редактор газеты "Коношский Коммунист" поправлял "неактуального автора":
- Ты давай про доярку, про машиниста давай!
Бродский писал про доярку, машинист представал героем поэтического детектива. Журналист был доволен.
Так жила Коноша, сиротливо и не спеша. Край исправительных колоний и белых грибов...
В местном районном суде шел процесс. Слушалось дело о побеге с места ссылки. Председательствующий - юноша, вчерашний выпускник Свердловского института, прятал волнение, куда мог. Пару раз неверные руки теряли перьевую ручку. Носовой платок давно взмок. Это было первое юридическое испытание.
Подсудимый - невзрачный мужичок, тоскливо ерзал на стуле. Судье он внушал симпатию и просил наказание в 3-5 месяцев, не более. По закону максимальным сроком было 10.
Судья слушал доводы сторон, сверял показания. Долго смотрел в зарешеченное окно, сомневался. Важно было поступить по совести. Да и по закону. И в перерыве устремился за советом к председателю суда, Зинаиде Альбертовне Грог.
- А ты почему спрашиваешь? - была неприступна ветеран, - Ты же молодой юрист - прояви себя, покажи характер! И строгость правосудия.
Молодой юрист снова выслушивал мнения сторон. Внимал покаяниям подсудимого. Сличал собственные выводы с выводами уголовного кодекса. Дольше прежнего глядя в окно, набрал знакомый номер:
- Что же делать, Зинаида Альбертовна? Человек - со всех сторон положительный, серьезный. Обязуется с выселок больше не бегать. Социалистической собственности - не брать. Не заслуживает он строгих мер, по-моему. Может, полегче с ним как?
- Вы что? Мужик вы или где? Тебе не в судьи идти надо было, а в медсестры! - заревела в ответ наставник. - Ты не фантазируй! Давай по максимуму. Значит, по справедливости...
...Выслушал мужичок приговор свой строгий, вздохнул печально и проследовал с конвоиром прочь...
Прошло недели две. Судья набирался неспешно опыта. Сторонних советов избегал. Любил жену Любу. Играл в футбол. Не курил.
И вдруг, заглядывает в его кабинет мужичок, тот самый. И с порога :
- Спасибо Вам, Николай Павлович, - говорит, - что правильно меня определили.
Судья смутился и шутки не понял:
- За что? А вы, вообще, откуда?
- Так отпустили меня. Насовсем отпустили.
- Я же вам десять месяцев дал.
- А я ведь сразу после суда жалобу написал. На решение, извините, ваше. А тут оказалось - отменили... это самое... положение. То есть, перестала теперь Коноша ссылкой быть. Седьмого числа перестала. А суд ваш... наш - девятого был. Вот и освободили меня, досрочно.
- Ну, поздравляю...
- И спасибо, что десятку мне впаяли. Я ведь иначе и протестов бы не подавал. И об отмене статьи, получается, не узнал бы тоже. Те, кто протестов не писали, так и сидят себе. И не печалются. Спасибо вам, Николай Павлович, что побольше дали, не обидели, спасибо...
...Минуло с тех пор тридцать лет. Весенние хляби настойчиво выживала людей с улиц. Каменные дома покосились.
Заезжего преуспевающего бизнесмена пытал редкий коношской журналист, тот самый редактор:
- Вот Вы давно оставили Коношу. Живете, так сказать, на другом краю. Но как, с высоты нажитого, Вы оцениваете свою жизнь в Коноше, как относитесь? Какие перспективы испытываете к ней?
- Перспективы? Отношусь? - задумался бывший молодой судья, некогда влюбленный в свой незатейливый поселок, - Положительно отношусь. Как к ссылке.
И пошел покупать билет на обратный поезд.
05.2001 г.
Примечания
* Даздраперма (ДА ЗДРАвствует ПЕРвое Мая) - модное женское имя времен первых пятилеток.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
