Он не умел крутить "солнышко" на качелях
и боялся взрывать за стройкой карбид,
у него был тяжелый советский велик -
от двоюродных братьев доставшийся инвалид.
К тому же он посещал воскресную школу,
где давали пряники и теплое молоко,
ему никогда не хватало на жвачку и колу
и все, что носил он - было слегка велико.
Там, где я вырос, считалось совсем беспонтовым
с такими дружить. У него было много книг,
мы сошлись на Стругацких, я брал том за томом:
Жука в муравейнике, Град обреченный, Пикник...
Недавно, приехав туда на праздник,
я узнал, что он умер. "От синьки скопытился чёрт", -
сообщил мне случайно встретившийся одноклассник,
ставший ментом и с шахи пересевший на форд.
Я иду мимо школы 6-ой -
в просторечье - "дебильной".
Отправляет сюда город мой,
обветшалый и пыльный,
недоумков своих на постой.
Здесь беседка-грибок
со скамейкой и гном из фанеры
зазывает на школьный порог -
ручки сломаны, как у Венеры,
покосился, поблёк.
Солнце выжгло листву,
прошуршу до конца сквозь аллею,
где воспитанники наяву
приобщаются к пиву и клею.
Я неправильно как-то живу.
У кого поучиться, в какой
такой школе дебильной? Не знаю.
Расскажи-ка мне, гном расписной,
ну хоть ты, пока здешний вдыхаю
теплый воздух, дымок торфяной.
Перрон типовой постройки, стоянка две-три минуты.
Старухи с кастрюлями успевают браниться
и продавать свою снедь. Они круглый год обуты
в какие-то чуни. Их недолюбливают проводницы.
В городке одно развлеченье - глазеть на составы,
пока отгорожен от прочего малолетством,
плюя вниз и мечтая: вот прыгнуть с моста бы
на крышу вагона и где-нибудь на Павелецком
очнуться, но трусишь. Скачет, как мячик
по окрестностям грохот товарняков и скорых,
сообщения о прибывших и отходящих
произносятся дважды. Выводишь внизу, на опорах
моста свое имя, как на рейхстаге,
краской, забытой бригадой рабочих,
предполагая, что те, кто на тепловозной тяге
проносятся мимо - сумеют понять твой почерк.
Вот оно, одиночество: когда человек
в ночном супермаркете покупает
корм для кошки, разглядывает чек,
прячет сдачу в карман и мыслям своим кивает.
А ты просто в очереди, позади,
добравшись за полночь до своего Подмосковья,
берешь пива к ужину и по пути
выпиваешь одно на морозе, не бережешь здоровья.
Вокруг тебя многоэтажки, в которых спят
тысячи хмурых мужчин и поглупевших женщин.
Господи, пожалей бедных своих ягнят.
Но если бог здесь и есть, то он - как Сенчин.
Потом под соседские пьяные голоса
разогреваешь еду, открываешь вторую бутылку,
вспоминаешь того, в магазине: ему хорошо бы пса.
Ныряешь к подруге в постель, губами - к ее затылку.
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах[Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...]Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём[Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...]Алексей Смирнов. Два рассказа.[Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...]Любовь Берёзкина. Командировка на Землю[Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.]Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду[Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.]Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней.[Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...]Аркадий Паранский. Кубинский ром[...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...]Никита Николаенко. Дорога вдоль поля[Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...]Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц)[О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.]Дмитрий Аникин. Иона[Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]