Я никогда не забуду тебя, Джамиля. Тополек мой в красной косынке.
Твое смуглое лицо и огромные, вечно испуганные глаза. Туго натянутую кожу выпуклых, резких скул. Маленькие мочки ушей, которые ты так и не решилась проколоть. Твои сухие губы.
Твою детскую походку.
Твои щиколотки.
Твою манеру наматывать на палец локон волос, когда ты задумываешься о чем-то или волнуешься.
Страх перед парикмахерскими - ты боялась, что "они" сделают из тебя "страшилище". Мать брала огромные ножницы, которыми в твоих горах, наверное, стригут баранов, и, улыбаясь, громко щелкала, укорачивая жесткие пряди всегда с одними и теми же словами: "Будешь у меня как невеста".
Девочка моя.
Ты покорно сидишь на стуле, замотанная по шею в простынь, и напряженно прислушиваешься к каждому щелчку, вздрагивая и моргая, а руки теребят юбку.
На белой простыни отчетливо виден каждый волосок.
Еще ты боялась зубных врачей, эскалаторов, милиционеров и бродячих собак.
Не могу поверить, что мы познакомились в Москве, где полно дантистов, собак, ментов и эскалаторов.
Где, кроме нас двоих, - еще четыре миллиона человек. Или больше.
Ты любила лузгать семечки, а потом пить воду. Возле метро я покупал тебе семечки, завернутые в газетную бумагу, мы усаживались на лавку и быстро уничтожали их. Кто быстрее. Ты умела очистить семечку не вынимая ее изо рта и не разжимая губ.
От семечек у тебя были черные зубы.
Я где-то читал, что восточные красавицы много веков назад натирали зубы древесным углем, чтобы понравиться своим восточным кавалерам.
Когда мы расставались, у меня во рту еще долго стоял привкус подсолнечного масла.
Когда я думаю о тебе, привкус возвращается.
Мне снятся крысы, которые забрались в холодильник. Они мерзнут, пищат и не могут выбраться наружу. От ужаса я просыпаюсь и не понимаю, что такого страшного в этом сне. Наверное, мне передается страх животных.
Подушка всегда пахнет твоим потом. Так, наверное, и сходят с ума.
От твоего отца по-прежнему нет вестей.
Часто вспоминаю, как ты ходила на свои курсы с огромной сумкой, на которой был вышит роскошный подсолнух.
Опять подсолнухи.
Я смеялся и говорил, что английская грамматика не должна весить так много, ведь в английском нет падежей.
Твоя сумка всегда одинаково сильно оттягивала плечо. Можно подумать, ты каждый день носила на занятия бомбу.
Ясно вижу, как ты легко выпрыгиваешь из троллейбуса ровно в 17.25 и сворачиваешь за угол, приближаясь к подъезду с вывеской "PRINSTON HIGH SCHOOL OF AMERICAN ENGLISH".
Меня тоже всегда раздражали их амбиции, Джамиля. Скрытная девочка моя.
Темно-синее платье до пят и шелковая красная косынка. Я шутил, что при такой одежде твой отец должен быть как минимум арабским шейхом.
От него по-прежнему нет никаких вестей.
Ты здороваешься с охранником, которого зовут Филипп. Никогда не встречал охранников с подобным именем.
Он улыбается тебе в ответ и обильно пахнет одеколоном "Экипаж".
В хай-скул и охранник обязан быть high.
Ты взбегаешь по лестнице и входишь в класс. Горилла мистер Роуз читает вам Мэри Шелли с гарлемским акцентом. Губы у него в пол-лица.
Представляю себе черного бродягу, склонившегося над томиком "Франкенштейна".
Ровно в 18.00 прибывает посол. Он собирается отпраздновать с вами День их независимости.
В тоске можно дойти до такого состояния, когда начинаешь без конца повторять одно и то же слово, пока оно полностью не потеряет смысл. Я повторяю вагинальное кровотечение. Невыносимо.
Посла опознали по титановому штифту, который вживляют в сломанную кость руки.
я долго смеялся знаешь так долго смеялся потому знаешь что это потому что титан не расплавился смеялся как говорится твердая рука и вообще все равно металлу там же температура я даже это я представить себе не могу что там должно было остаться как это все выглядело это тысячи градусов фотографии черно-белые конечно и все так смеялся быстро быстро я думаю мгновенно это смеялся никто ни о чем не подумал не видел не догадался это а Филипп педераст мистер Роуз читал из "Франкенштейна" и так выговаривал эр-эр-эр-эр посол они правят твердой рукой и ты и ты это это это это очень смеялся и у них же и у них же тоже крысы мерзнут крысы мерзнут понимаешь подушка потная смеялся а мы же ни разу один сказал если настанет голод приму ислам а из обрезка суп сварю я дал ему по морде это ты же не каждый день носила в сумке эту проклятую бомбу я не знал подсолнухи я хочу тебя подсолнухи подсолнухи хочу тебя подсолнухи черные зубы смеялся подсолнухи подсолнухи подсолнухи зубы
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
