ЛЕШИЙ
- Леший! Лешего поймали! У, рожа какая! - надрывалась стайка пацанов, обегая вечножующую то ли удила, то ли подхваченную на ходу траву тощую кобылу, волочащую следом "плавающую" на ухабах телегу, на которой, накрепко привязанное, в рост, возлежало нечто.
Путы были надёжные - явно инвентарь, позаимствованный в школьном спортзале - канат толщиной в запястье.
"Нечто" с глубокими следами "вчерашнего", заросшее дремучей бородой, полной хвои, травинок и всякой насекомой твари - и столь же буйной чёрной шевелюрой, с носом-картошкой и большими красными губами, спонтанно билось в путах, интеллигентно выкрикивая:
- Да есть кто живая душа? Есть, сказать кому?!
Окрестные первые петухи, проворонив начало деревенского праздника жизни, раздухарились вдогонку так, что будочные псы на них порыкивали.
- Лешего! Лешего повязали! - компания "охотников за привидениями" была невелика: трое сопляков-малолеток и вожак - дылда-подросток, второгодник Федька Луговой, уже завсегдатай клубных потанцулек и отчаянный курильщик - прозванный Колом, то ли за школьные успехи, то ли за мелкую и островатую какую-то голову на матереющем уже теле. А то ли просто так: каково в деревне без кликухи? Что без паспорта. С кликух, говорят, и фамилии начинались.
- Лешего поймали! - драл глотку Кол.
"Леший" же повторял, как заклинание:
- Да есть кто живая душа? Есть, сказать кому?!
"Живая душа" сыскалась, наконец, в лице местного конюха - худого и длинного - похожего на рыболовный крюк, такого же узкого в скулах и востроносого - нагибающего голову и сшибающего лампочки в бревенчатой деревенской администрации - прозванный за все эти уникальные качества Сутулым. Сутулый, по привычке пригнув голову, оглядел процессию:
- Ну, чего мужика свободы лишаете, шантрапа? Давай, развязывай, пока от физрука за канат не влетело!
- Так леший же...
- Лешие днём не могут! - сказал Сутулый. - Бабка рассказывала.
Кол с неохотой принялся распутывать "лешего", мелкота вокруг примолкла, насупившись: земная слава, как пить дать, их миновала.
- Художник я! - "Леший" уселся на телеге, разминая затёкшие руки-ноги. - С Москвы. Ломанулись с компанией в глушь, от людского глаза, с водочкой, девочками - ну, как оно полагается, а эти... - он по-русски широко помянул "компанию". - сорвались, видать, к утру - пошутили, мол. А меня бросили, одного. А я, сам понимаешь, в состоянии... Ни черта не помню!
- Точно, лежал, хоть навоз им мечи! - подтвердил Кол.
- Я же говорил - не могут лешие днём! - повторил Сутулый.
- Точно, не могут, - согласился Художник, - шланги горят со вчерашнего. Где у вас магазин тут, что ли?
- Лешие ж не пьют? - съехидничал Кол.
- Лешие до самогона ловкие, - констатировал Сутулый, - бабка рассказывала. Она старая, знает... А магазин с вечера открывается, чтоб уборку не срывать.
Художник обречённо повесил голову.
- Ничего, у меня есть, - сказал Сутулый и выкопал из неимоверно великих штанов едва початую чекушку.
- На, художник, поправься!
Тот жадно глотнул - просительно глянул на Сутулого.
- Пей до дна! Как новый гость. Деньги есть, рассчитаешься.
- Найдутся, если эти не обчистили... конокрады...
- Мы в России не воруем! - оскорбился Кол, видимо, твёрдо уверенный, что его затерянная в калужских перелесках деревенька, его "малая родина" - и есть Россия, где за спёртую подкову могут и "торец свинтить".
- Да, вот... - Художник обхлопал карманы помятой до модного вельветовой куртки. - Держи, добрая душа. Здесь на две, с лихвой! Как величать-то?
- Вовою, - сказал сутулый, - так мамаша надумала.
- Хорошая, наверное, мамаша, долгих ей лет!
- Померла прошлым годом, с бабкой кантуюсь. - Как-то равнодушно сказал Сутулый. - Ты, художник, возьми, закуси, тут бабка на день собрала. - Он развязал по старинке устроенный узелок. - Бабка говорит, в пакете нельзя, полиэтилен там, химия. И еда преет... Ты солёные огурчики выбирай, наши, огородные - они с похмела самая божеская пища.
Художник благодарно захрумкал. От выпитого стало весело, он огляделся.
- Хороший ты человек, Вова. И места у вас хорошие. На пленэр можно.
- Куда?
- Ну, природу писать, этюды. И девок могу посвежей прихватить. Свои-то, небось, уработались...
- Не, я лучше Лебедя приведу - знатный жеребец, серебристый такой, в холке - два метра. Нарисуешь?
- Нарисую, Вова. И тебя могу.
- Так портрет получится! - Вова-Сутулый расплылся детской улыбкой.
Минуту спустя захмелевший Художник, болтая ногами на телеге и смоля халявную Вовину "Приму", посвящал Сутулого в тайны импрессионизма, тонкости пастозы и лессировки, засыпая того терминами, разбавленными ядрёным матом.
Сутулый серьёзно кивал, изредка сокрушённо качая головой:
- Вот оно как! Как только держишься у себя в городе, с такими нюансами?
Прохожая толстоногая баба, услыхав незнакомые словца, навострила ухо, оглядела в упор Художника - с так и не прибранными бородищей и шевелюрой дыбом - и сплюнула, перекрестившись:
- Болтает чего-то, безбожник! Ну, лешак лешаком. Как земля таких носит!
© Анатолий Яковлев, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2004-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
