Начеркать на бумажке, поджечь - и нафиг
И добреть, слонами на
Черепахе
Громоздиться, нахер сливая страхи -
Всеми хоботами тремя.
Чтоб земля не сползала с ума и даже
Не хотела выставить
На продажу
Ни Христа, ни Будду, ни дядю Сашу...
А звенела бы, небо жмя.
...не обидно ему и не больно, всё же -
Всё ж не твердь. Не правда ли, милый Боже?
Кромку неба к низине прижали сараи
И цветными дверями разбавили снег.
Подойди к ярко-рыжей, от стужи сгорая,
Или к сине-зелёной... За каждой - Олег.
Он водярой согреет, обнимет покрепче
И проводит в глубины, кота приведёт -
Вместе с чаем. А к чаю положены речи,
Разговоры, что небо... помягче, чем лёд.
Между снегом и снегом, земным и небесным
Походи по сараям-вагонам... давай,
В самом дальнем отыщешь весеннее кресло,
Ты садись в него...
спи, мой хороший...
бай...
бай.
Отдохни, и настанет в сараях весна -
И кого-то ещё к вам подтянет со дна.
Всех так и тянуло тебя убрать.
Теперь выживай - такова игра.
Такая карма. Нависнет бра
Иного мира над картой ран -
Твоих, твоих, оставленных стыть...
Тебя так тянет убийц любить,
Но им всё до фени... Смешная жисть.
Смеётся бра. Не убьётся прыть...
Всех любить.
Тот роман о прекрасных, весёлых, живых,
Что как будто бы умерли (смерть это блеф),
Разъедаемых чёрным от сих и до сих,
Поднимаемых белым в рождественский хлев...
Тот роман тяжело поднимается в даль,
Где и крыльев не надо, а просто присесть
У космических тёплых скрижалей и чай...
Выпить чай вместе с теми, которых не счесть.
Лети над птичьими следами,
Не обвались на них - умрёшь.
Свалился, всё... К слепому ламе
Переместился на ладоши:
Он стар и фыркает, как морж,
И дарит космосу на память -
Тебя-тебя... ядрёна вошь...
лети
над птичьими
следами
Переходящая чёрная крыса
Через дорогу направо в быка
Чёрного-чёрного здрасьте-пока
Наоставляла в пространстве дефисов
Слабость в душе у того кто смотрел
На переходы любил (а) бесцел
Слева направо ходил скорпион
Преобразуясь в стрельца
Память засунуть бы в драный гондон
Жить без лица
Поучи меня, друг, парковаться в дверях
Невредимых-невидимых, будущий друг.
За дверями на выжженных календарях
Мой безумный будильник дымится как плуг.
Сам Господь у него огорчённо застыл,
Ожидая хотя бы горелых ростков...
Вместо них расцветает рассада горнил,
Оплавляющих двери... Не выйдет парковки.
Просто стой как дурак, но учителя - нет -
И рассматривать Бога сложней и трудней...
И авто, превращённое в глупый лорнет,
Защемляется дверцами ведьминых дней...
до углей.
Eдут и едут по мне торжественные вагоны,
Самоуверенные, но в фальшивой агонии,
Едут и тянут они из меня - язык,
Русский и синий... на рельсов ложится стык.
Русский из глотки моей - ни черта не нужен,
Разве что старому Босху, и он, сконфужен,
Плачет над видом того моего языка,
На колёса намотанного... да, намотанного... ага.
Сковырнулись мозги, подлетела шальная птица
И просунула руку о двух кривоватых пальцах -
В полушарие левое, молвит: "Хочу кататься
По извилинам дуры нерусской, отрыжке фрица".
Безобразный торжественный синий вагон последний
Оттащил её, птицу, к чертям, пониманьем полным...
Я с ума сошла, ну а русский вонзился в горло -
Мой же собственный синий замкнулся, заглохли бредни.
...опустела железная та надо мной дорога,
Ограничился Босх неуместным нелепым Богом,
Отлетел от меня, забирая тупую рифму -
Ограниченный Богом, как будто заливы рифами...
Вдохновенно взглянул из-под облачного покрова
И послал мне, немеющей, белую птицу новую.
Ой ты гой ты еси, я добрею... и впредь - ни слова...
Травманув правоногу у окон родных
Зазеркально-снесённого здания - главного,
Что из ангельских слов было некогда справлено -
Понимаешь: гони - не гони,
А помрёшь, вышибая ребёнка смурного
Из-под тачки незрячей и томно-крутой -
То и ладушки. Всмятку не станет изгой
(То есть, ты) ужасаться началу коровы
Под названием "слава, жующая гной -
Что накоплен за годы отдачи всего наилучшего в слово".
Выпроваживает Гофман
Из миров тяжёлой спячки
В золотые небеса...
Там по полю льются строфы -
В ниx нагие змейки-прачки
Замочили млечный сад.
Там давно взбесился сударь,
Успокоился и дышит
На рукаx y трёх котов.
...уходи туда отсюда,
В те непознанные выши -
Уходи и будь такофф.
Самого себя вывезти к Богу в лес,
Обнимать себя: вот тебе чай с бутербродом,
Беспокоиться: не простудился ли бес
У соседа-красавца-урода...
Не страдает ли внутренний слабый кот
У чудесной, хорошей, любимой всеми.
Или вот ещё... Боже мой! Точно, вот:
Полюбить попытаться Есенина.
И меняться, струиться в тугую высь,
Хоть и вкривь, и в холодных, голодных корчах...
На платформе очнувшись - пропавше-волчьей -
Удивиться: звёзды сошлись.
Я любил тебя, Сэди, поэтому ты жива,
Но пока, померев, становился сухой обёрткой -
Не хотела в соседи ко мне, и на мой диван
Не ходила, наверно... Кошки не любят мёртвых.
Две недели терпела, на улице выл апрель,
Но закончился, смаялся, всё же, и слава Богу -
Правда, прежде иссякла пища, а кто-то дверь
Взял и выпихнул, живо так - люди такое могут.
Чьи-то руки тёплые, с дрожью в суставах все...
Забирали тебя. Я помню. Люблю... Сосед.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
