ИСКУССТВО КОРОТКОГО РАССКАЗА
Он учил нас писать. Разбирая рассказ или стихотворение, кратко отмечал достоинства и долго разбирал недостатки. Никого не щадил - ни новичков, ни старичков, ни чувствительных поэтесс. Иронизировал. Высмеивал. Издавший больше десятка книг, он имел на это право. Особо ранимые быстро исчезали с горизонта ЛИТО. Более стойкие сдавались не сразу, продолжали являться на заседания, но после крепкой порки неохотно давали свои рукописи на обсуждение. Но были среди нас и настоящие любители критики - в основном, махровые графоманы, - которые творили свои опусы без счета и отдыха и тут же, с пылу с жару, несли руководителю ЛИТО для разбора. Он принимал, добросовестно читал и также добросовестно анализировал. То есть, разносил их в пух и прах. "Надо знать свои ошибки, иначе никогда не научишься писать", - вздыхая, повторяла безнадежно влюбленная в мэтра инженерша, приносившая свои стихи особенно часто.
Как-то на очередное заседание она привела соседку по дому - невзрачную мышку с аккуратным хвостиком. Февраль - куда не сунешься в поисках праздника, способного скрасить долгую полярную мурманскую ночь... Потом-то, когда мы подружились, Наташа сказала, что пришла тогда совсем не случайно, с детства писала стихи, и просто умирала, так хотела напечататься. На наших заседаниях она появлялась нечасто - ее муж стихотворства не одобрял. Тех, кто регулярно ходил по воскресеньям в читальный зал городской библиотеки, называл неудачниками, которые не смогли прибиться к настоящему делу. Лично ему повезло, он нашел себя в этой жизни, был летчиком морской авиации и очень этим гордился. По словам Наташки, он был просто образцовым. Как-то он приехал за ней на машине, после чего наши одинокие поэтессы, увидев его в кожаной куртке, подчеркивающей достоинства атлетической фигуры, долго гадали, как красавец, с которого только плакаты писать, женился на такой серой мыши. У Наташки было худое лицо с большими серыми испуганными, глазами. Они становились еще больше и испуганнее, когда она слушала, как мэтр потрошит наши опусы. Она долго не решалась вынести на суд общественности свои стихи. Но однажды в апреле мэтр сам попросил ее прочитать что-нибудь, познакомить со своим творчеством. Она читать отказалась, но, уходя, робко положила ему на стол несколько рукописных страниц. К нашему огромному изумлению вскоре пара ее стихотворений появилась на литературной странице городской газеты, хотя на ЛИТО мы их так и не обсуждали! Впрочем, было что обсуждать и без того.
Самый старший из нас после лирической книги стихов, выпущенной местным издательством тысячным тиражом, вдруг написал роман. В какой-то степени - автобиографический. О нелегкой жизни в заполярном городе, о плаваниях в далекие страны, о любви к милой женщине, месяцами верно ждущей его на берегу. На майском, последнем перед летними каникулами, заседании должен был состояться разбор этой книги. Явились все, даже те, кто посещал ЛИТО от случая к случаю. Роман это событие. Никто из нас даже в мыслях не замахивался на такую крупную форму. Прозаиков вообще было - раз-два и обчелся. В основном же "литовцы" писали стихи. А тут - глыба литературного творчества. Мы благоговейно оглядывались на старика (которому тогда было едва за сорок). Все прочли роман и все, как один, были от него в восторге. Но что скажет мэтр? Затаив дыхание, ждали его заключительного слова.
Роман - это хорошо, начал он, и замолчал. Потом поднялся с места и прошелся от стола к окну и назад. Оглядел нас, попарно сидящих за столиками читального зала, и своим низким, хорошо поставленным голосом поэта, часто выступающего на публике, заговорил снова. Но не о прозе. О поэзии. О том, что истинный поэт всегда на волне любви. Возьмите Петрарку, Шекспира, Пушкина... Состояние влюбленности бесценно для творчества. Только находясь в этом состоянии, паря над обыденностью, можно сотворить то, что потом назовут шедевром. Но это чувство, эту драгоценность почти невозможно сохранить в семье. Размеренный быт убивает влюбленность, убивает поэзию. Поэту нужна свобода. Иначе он не поэт.
Тут он сделал паузу и, как мне показалось, с укоризной посмотрел в нашу сторону. Понятно, мы с Натальей были заложницами семейного быта. И Наташа вдруг задышала, заволновалась. Думаю, не потому, что поняла, что ей не светило стать новой Сафо или Ахматовой, а потому что наш мэтр заражал своими эмоциями. (Хотя, наверное, это нетрудно - поэты, даже плохие, очень чувствительны). Помимо критического дара, обладал еще и даром проникновенно говорить даже о банальных вещах.
Он снова прошелся - от стола к окну и обратно. Остановился. И начал читать свои новые стихи. Мы внимали каждому слову. Кто знает, может среди них есть и шедевры? Может быть, мы когда-нибудь еще будем вспоминать, как он читал нам их? Высокая фигура в белом вязаном свитере с длинной гривой темных, с легкой проседью, волос, падающих на плечи, выглядела очень романтично.
Потом - словно очнувшись - он вспомнил, наконец, о романе. И уже другим, каким-то неуверенным, обессиленным голосом произнес, что он, хотя и пишет иногда короткие рассказы, все-таки, в первую очередь, поэт. Не ему разбирать такие крупные прозаические вещи. И попросил мичмана помочь с переездом на новую, только что полученную от Союза писателей, квартиру. Все сразу забыли о романе и стали его поздравлять.
В середине июня, когда зелень вокруг пошла в бурный рост и невозможно было усидеть дома, ко мне заглянула Наташа. Мы прошлись по склону сопки, с которой открывался вид на весь наш микрорайон, и она, глядя на гладь залива позади домов, сообщила, что уезжает. Навсегда. Что значит жизнь супруги полярного летчика - себе не принадлежишь, расстроено бормотала я, провожая ее до остановки. Там, роняя слезы, она обняла меня и все рассказала.
О тех нескольких белых ночах полярного лета, когда солнце почти не исчезает за горизонтом. О залитых светом гулких комнатах новой квартиры, стены которой еще не слышали стихов. О солнечных квадратах, что стелились в полночь по паркету вместо простыней... Но даже белыми ночами случается спать. Пробуждение - внезапное появление жены поэта. Скандал. Рапорт. Перевод Натальиного мужа на Дальний Восток.
Ближе к осени я вдруг поняла, что никогда больше не буду писать стихов, и на первое после летних каникул заседание принесла короткий рассказ. О нескольких белых ночах полярного лета, когда солнце почти не исчезает за горизонтом. О залитых светом гулких комнатах новой квартиры, стены которой еще не слышали стихов. О солнечных квадратах, что стелились в полночь по паркету вместо простыней...
Освеженные каникулами "литовцы" раздраконили рассказ в пух и прах. Особенно старалась инженерша-поэтесса. И отчетливо запомнилась заключительная фраза мэтра: искусство короткого рассказа заключается в том, чтобы в пять строк уложить целую жизнь. И сделать это так, чтобы в это можно было поверить.
© Галина Грановская, 2008-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
