Он тебя никому не отдаст, даже не думай, дочка.
Любви искать в людях - как в рифму писать: по строке идёт строчка.
Умеешь ли шить? Видно, что любишь, ну да мы научим тебя рукоделью.
Вот ты присоседилась к нам, а что здесь - такое же зимнее похмелье:
ждём Рождества да минтай запекаем. Любишь готовить?
Ладно всё, ты не плачь, и так вся в соплях твоя совесть,
верю, верю тебе.
Не скажу: уходи. Моё-то дело, чтоб ты здесь осталась,
овчаркой смотреть, чтобы волку свому не попалась.
Да волк твой - ну что он за волк. Любит, любит, ну правда.
А у нас уж не плачут от мора и глада.
Жизнь твоя - оборотень. А здесь ты Христовой невестой уснёшь.
Тетрадку с судьбою своею ты мне когда принесёшь?
Верю, скоро напишешь.
Ты говорила про сны и о детстве. По снам видно, что наша ты.
Отец ненаглядную дочку любил, баловал. Мамаша-то
холодно к дочке была. Много мук приняла мама дочкой своей.
Или думала так. Но, конечно же, маме видней.
Отец вот любил. Да куда-то пропал. Но тем крепче
платье невесты стянуло твои перси и плечи.
Что ж ты мелкие слоги считаешь? Или смысла в псалтири не чаешь,
где уж там - слоги да рифмы.
Слушай же: снов твоих ангели добрые,
или простые чернавки - сбудутся. Счастье тебе, огромное
счастье тебе! Так что выпей-ка чаю с лимоном,
умойся пойди - обновись, окрылись. Теперь называю тебя обручённой.
Парение в сонмах небесных утешит сердечко.
А этот, спаситель твой, он очень скоро приедет - посмотреть на овечку.
В этом верь мне.
Поведаю (на ухо) дочке: я та же была русалка.
В нашем дворце ни шатко, ни валко
пространство идёт. Ты - мгновенье пространства.
В прошлом всё, времени нет. Лишь вертеп в небогатом убранстве,
а вертеп - это ты. Все Марии мы, все мы Христы.
Верно сказала игуменья. Матушка любит труды,
потому все мы - жницы, рабыни горячей страды.
А отец меня, правда, любил. Был изящен и весел. Ушёл.
Так что я сирота. Улей с маткой, да несколько пчёл.
Путаю зиму с весною,
жду ветра сырого да дикой воды по дорогам.
Прозрачные, хрупкие запахи-звуки.
Тонем в праздниках. Всё праздники вокруг. Печаль созрела в мире,
что нужно столько праздников. Я праздников боюсь.
Мать строила мне дом. Таскала сумки, пускала корни,
а всё - перекати-поле. Затем взяла тележку,
так нынче сумки на тележке возит.
Квартиры продали и сдали,
отсыпали мне денег. А дома нет.
Рассыпался, убился головою - младенец-дом.
Распался дом у матери в руках, ушёл крупою мелкой.
Сумки я ношу теперь; кормить сестёр и мать. Нашли, кому кормить.
Ни денег, ни жилья - стираю и готовлю.
Порой мне весело: как это я стираю и готовлю.
А есть вот не могу. Тревожно, потому не ем.
Такой мне пост назначен.
Смотрю на молоко в пакете белом: топлёное, сейчас лишь увидала.
Но молоко не утолит печалей и заеды не вылечит. Душа и рот болят.
Не разрешить болезни. Полукрасота, полуздоровье, полупост.
Под праздники - печаль. Всё понарошку.
А мать мне врёт, и Бог с ней. Матушка - та тоже врёт, да ладно.
Пусть врёт, мне дома не вернуть. Отец ушёл.
Вдруг старые обиды поднялись - а что они теперь, холодный пепел.
Не может быть, чтоб всё вокруг так плохо.
Есть зёрна истины в словесности и звуках, и краски мне нужны,
одежда, книги. Читала б их. А я чем занимаюсь.
Читаю Постную Триодь.
В День Алексия, Божья Человека, Триодь купила в лавке.
То ранее была Триодь Владыки Питирима, читал её. Теперь вот у меня.
Везла домой с рулонами обоев в сумке. Сумка порвалась.
Оттого Триоди первый том
с потёртым въехал в новый дом углом.
Как чудно вышло: весь ремонт сама, везу рулоны (подыми попробуй)
и Постную Владыкину Триодь.
То Пасхой было. А ремонт начался ровно на восьмое марта,
тогда ж начался и Великий Пост.
Великий Пост и новая квартира, и никого.
Лишь слёзы по стеклу. А хочется запеть.
Прозрачны все и запахи, и звуки.
Всё тонет в праздниках.
И пусть утонет; дома не вернуть.
А что кроме Христа?
Христос и праздник.
Время нынче впадает в пространство:
рождает часы и минуты пространства.
Пространство ко времени холодно,
оттого на всех нас цыгейки. На Пасху морозно всегда.
Что я за богословка. Но пасха Христова не свыше приходит,
а из глубины. Из негаданной тьмы оскорблений и бед,
словом, из ада пасха идёт. Как Христос.
Стыдно быть проповедницей, стыдно и на смешки не ответить.
Но врать не могу: кто не верует, тот не читай,
не для журналов пишу.
На Великую Пятницу солнце прозрачно и ярко: как лето пришло.
Ни тревог, ни скорбей, как было в начале Страстной.
Хлеб и чай, геркулес - не терзают ни жажда, ни голод.
На Великой Субботе кудлатого неба лежит покрывало,
а пятничной ночи - где будто земли уже нет,
едва только свечи с лампадами в сумерках, после и в тьме заревой -
как будто следа не осталось. Кладу к плащанице цветы и лобзанья.
Вот к вечеру солнце выходит. Паломники пчёлкой гудят,
несут куличи да яички. И всё вокруг очень земное.
Но пасха приходит не свыше и не от земли.
Всё думала: что мне так много всегда этих ярких яиц,
этих пышных густых куличей, этих сладких творожных изделий.
Надо-то три иль пяток, да на ломте кулича творожку.
А яичницу с сыром, горячим запив молоком,
после службы поесть, и в кровать: отдыхать.
Слишком много на пасху еды, так мне видится.
Всё вокруг очень земное,
а пасха не любит земли. Её сапоги не касаются пыли.
Но есть одно, земляное, и вовсе оно не земное.
Так над весенней могилой вдруг разольётся сырой аромат.
То совсем не земля пахнет. То пахнет Христос,
так Благовещенье пахнет.
Пахотой пахнет пасха.
Видимо, в недрах земли есть священный пасхальный ковчег,
из которого ночью на свет ароматы выходят,
собирает их ангел, как будто каких солдат.
Ароматы несут в крыльях свечи. Свечою касаются дома,
выводят для горнего странствия души.
Тогда начинается плач по умершим детям.
Тогда подступает и холод пасхальный.
Южный ветер сменяется северным.
Зев ада ещё распростёрт,
но уже наизнанку. Перед пасхою все мы в аду.
Нас ещё не достали пасхальные копья.
Но не умерший - не оживёт. И любому из нас, завывая
старым озябшим овчаром, приложится: "Да воскреснет Бог!"
На подворье могла бы совсем помешаться.
Ибо что нам за старец, и какая там наша игуменья мать,
Бог один весть. В обители дело простое: недоливать жизни.
Ну, пост это нам такой дан. Однако на пасху и он отступает.
Мир: люди, дома, начинанья - всё осыпается гипсом,
перед тем, как его снимут. Или яичной трещит скорлупой.
Трудно этот раскрошенный мир выносить.
Пасха ему могилу вскопала. И даже радостно, что мертвеца,
о котором рыдалось, уже погребли.
В трещинах мира виднеется новое лето.
Но пятничной ночи и катавасии жаль, что прошли.
Будто остров какой, улетели.
Возвращается время. Но теперь его яд не томит,
а во всю солнцепасху отрок-ветер вихрастый
не сходит со звонницы.
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах[Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...]Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём[Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...]Алексей Смирнов. Два рассказа.[Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...]Любовь Берёзкина. Командировка на Землю[Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.]Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду[Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.]Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней.[Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...]Аркадий Паранский. Кубинский ром[...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...]Никита Николаенко. Дорога вдоль поля[Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...]Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц)[О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.]Дмитрий Аникин. Иона[Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]
