Водилу схватила большая мобила.
Она его, может быть, и не любила,
но ныла и плакала, в общем, хотела
отведать его мускулистого тела,
большого, как гавань Нью-Йорка, в которой
свой бег завершает огромное море.
Мобила хотела, мобила летела.
Три ночи не спала, шесть суток не ела,
но все же догнала и в руки упала.
Но было ей этого все-таки мало.
Душа его очень мобилу манила,
как иностранцев сокровища Нила.
Мобила шептала, мобила дышала:
"Мой милый, любимый" и сладко дрожала,
как старый экспресс, уходящий на запад,
как перья на шляпке, как уксусный запах,
как занавеска, как стены, как губы.
Мобила шептала: "Какой же ты грубый,
как остров Борнео". И пила, и ела
его мускулистое сильное тело.
И таяли звуки и таяли тени.
Мобила слабела, мобила в смятенье.
Мобила теряла рассудок от страсти
и рвала водилу на мелкие части,
на дни, на минуты, на звезды, на грозы,
на капли дождя, на упреки, на слезы.
Водила был сладок, водила был терпок,
как губы у Будды, как руки у черта.
Мобила любила, мобила страдала,
теряла сознанье и голос теряла,
теряла терпенье и с каждым мгновеньем
теряла себя и свое положенье,
теряла любовь, как ключи от машины.
Мобила терялась, мобила спешила
уйти от себя до рассвета, который
расставит все точки и высветит город
во всей его прелести нового мира.
Мобила жила - это значит любила.
Джон Леннон и Йоко Оно
дышали довольно ровно,
лежали довольно долго,
как два азиатских йога,
смотрящих во тьму, не видя
ни слов, ни иных событий,
ни звезд, ни оконных стекол.
Вдруг Леннон сказал: "О, Йоко
ни выпить ли нам текилы?"
На что отвечала: "Милый
как хочешь, с тобой согласна"
Джон Леннон налил ей в красный
бокал и отпил немного
из горла. "Во славу Бога"
Потом помолчал с минуту
и вымолвил: "Это круто.
Налить еще?" "Нет, не надо"
"Как хочешь" И сел с ней рядом
Джон Леннон и Йоко Оно
скатывались по наклонной
друг к другу, затем обратно.
Джон Леннон спросил: "Приятно?"
"Мой милый, налей текилы"
Луна за окном светила
в сто двадцать четыре карата.
Молчание было сжато,
как кислород в подушке,
как перед дуэлью Пушкин.
"Ты знаешь, - спросила Йоко, -
от этого мало проку,
уж лучше обычный морфий,
надежный, как черный кофе"
"Тогда просыпайся" Леннон
свое почесал колено,
зевнул и сказал со скуки:
"Буржуи сплошные суки.
Согласна?" Она лежала,
как тонкое одеяло
и тихо читала сутру
про зябкое зимнее утро.
Джон Леннон и Йоко Оно
после ночи бессонной
спускались по лестнице шаткой
параличной злой лошадкой.
Путаясь в коридорах,
они выходили в город,
что бы проветрить мысли
старым шотландским виски.
"Как клёво, - сказала Йоко, -
налейте еще, поскольку
спешить нам уже не надо.
Написана вся баллада
о Йоко и старом Джоне"
Она стряхнула ладонью
с плеча две снежинки белых.
"Я, знаешь, еще не ела.
Может к себе возвратимся?"
Леннон остановился
и посмотрел чуть сбоку
на улицу и на Йоко.
"Это конец"........
.............................
.............................
.............................
"Здравствуй" - сказала Анна
Блоку. - "А где здесь ванна?"
"Там. Заварить Вам чаю?"
"Да".- И пошла, скучая,
грустная как царица,
то ли в любви топиться,
то ли в разлуке кануть.
"Знаешь мне нынче странно
как-то. Легко и просто".
"Это болезни роста
или любви". "Возможно.
Мне разобраться сложно.
Я подожду с неделю
новых симптомов в теле
или душе, а нынче
я, как мечта Да Винчи
буду... Налей покрепче
и обними за плечи.
Холодно мне..." И только
полдень пилюлей горькой
пил их слова. Но это
тема иных поэтов.
Они наслаждались друг другом и ночью.
Он был президентом, она была дочью
каких-то актеров, сама тоже где-то
актриса... Звезда... Вожделенье поэтов,
питающих страсть к недоступным красоткам.
Их ночь, как и жизнь, была очень короткой.
Поэтому все проходило так жарко,
как будто прощание. Страшно и ярко
метались их мысли по белой подушке,
наполненной черными снами, прослушкой,
шпионами, банками, договорами,
послами, министрами, просто ворами,
миллионерами, биржами, сценой,
коммивояжерами, службой военной,
пожарными, копами, профессорами,
врачами, больными, опять же, ворами,
простыми рабочими, вдовами, ложью,
дорогой проселочной, желтою рожью,
закатом, окном, телефоном, машиной,
стеной, городами, мостами, пружиной
ружейной, актерами, сексом, шампанским,
журналами, ванной, вуалью испанской,
водой, казино, кокаином, надеждой,
хорошей едою, хорошей одеждой,
хорошею жизнью, экраном, успехом,
брильянтами, ложью, наигранным смехом,
процентами с акций, подарками, днями,
послами, министрами, секретарями,
делами, домами, изменами, болью,
любовью, разлукою, новою ролью,
землей, облаками, горами, садами,
морской глубиною, грибными дождями,
простором, касторовым маслом, молчаньем,
свечами зажженными, скорбью, плечами,
глазами, губами, а дальше, поверьте,
одна темнота вперемешку со смертью.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
