Борька ждал меня каждый день у подъезда. У него не было игрушек, только старенькие солдатики. Я возвращалась из детского сада, и мы начинали войну. У наших солдат был свой полевой госпиталь, почта, и даже жены ждали их дома. Мы нарядили всех моих пупсов в обрывки тканей, из которых мама шила себе платья. Мне хотелось играть в другие игры, но Борька просил:
- Галя, всего один день, ну, пожалуйста.
- Ну, ладно, так и быть, - вздыхала я, думая о том, что хорошо бы в нашем доме поселилась девочка, ну хоть одна, пусть она будет даже младше меня.
День за днем мы играли в войну. Оловянная война затянулась на несколько лет, и, возможно, переросла бы в столетнюю, если бы наши семьи принадлежали к одному социальному кругу. Борькины родители были рабочими с завода Пластмасс, мои назывались в те годы служащими. Только дети не знают условностей, причем достаточно долго.
Но вскоре мне выбрали "нужную" школу, и хотя я принадлежала там к низшему социальному слою, начала играть по правилам элиты с первых же дней. С Борькой я больше не здоровалась. Меня мало волновала судьба разлученных героев-солдат и их жен. Я заходила в подъезд и специально для Борьки пела песни на языке, которого он понять не мог, но он не обращал на это никакого внимания, что выводило меня из себя. Я начала заниматься художественной гимнастикой, и возвращаясь с тренировок, гордо поглядывала на соседского мальчишку, словно хвастаясь своей новой походкой ("Тяните носок, девочки, и смотрите на верхушки деревьев") Тяните носок... Лишь иногда мне вспоминалась наша оловянная война, в которой никто так и не победил. И снова - one-two-three-four - тяните носок - выше голову - и улыбайтесь, улыбайтесь, улыбайтесь, даже если вам больно.
Потом мы переехали в другой дом, и я уже не сталкивалась в подъезде с Борькой. Мне стало легче. Трудно смотреть в глаза человеку, которого ты предал. Лучше ни о чем не думать, и улыбаться, улыбаться, улыбаться.
Воспоминания о Борьке и об оловянной войне становились все менее горькими и покаянными. Подумаешь, детство, подумаешь, единственный друг... У меня появилось много новых друзей, тогда я не подозревала, что и они когда-нибудь исчезнут. Были - и нет. Не умерли, конечно. Живут в том же мире, что и я, но не пересекаются наши траектории.
Мы даже не замечаем потерь. One-two-three-four - тяните носок - выше голову - смотрите на верхушки деревьев - и улыбайтесь, улыбайтесь, улыбайтесь, даже если вам больно.
Мои одноклассники разъехались по разным странам. Наша школа переквалифицировалась. В советские годы она готовила из нас уродов-партийных чиновников, в новое время - уродов-эмигрантов. Мы с мужем остались. Никуда не поехали.
- Пусть едут другие, - говорил он...
- Мы останемся, - вторила ему я.
Мне было все равно, где жить. Мне хорошо везде. Только моему сыну не с кем играть в нашем забаррикадированном доме. Нет здесь Борьки, а высокомерные Гали выходят на улицу с нянями. Няни обсуждают наряды детей и сравнивают платьица и туфельки девочек...
У Мишки, моего сына, нет няни. Мы гуляем с ним по городу, ездим на трамваях, ходим по магазинам. Сейчас не продают оловянных солдатиков, да я и против таких игрушек. Никаких пистолетов и танков, никаких солдат. Хорошо быть прогрессивной мамой. Мой сын растет пацифистом. Мы покупаем модели автомобилей. У Миши - целый автопарк. Долгое время мы не могли найти модель "Ягуара" - самую необходимую. Однажды мы зашли в магазин и увидели ее. Мои слова прозвучали забавно: "Дайте мне, пожалуйста, ягуар за сорок пять рублей. Спасибо. Теперь, Миша у тебя будет такая же машина, как у папы".
Охранник рассмеялся. Его лицо показалось мне знакомым.
- Галя? - спросил он.
- Да...
- Я Борька...
- Ах, оловянная война, - вспомнила я и блаженно улыбнулась...
- Да. Ты помнишь?
- Конечно.
Господи, кружится голова... У него ожог на лице, но я вижу его глаза - глаза влюбленного мальчишки. Мы с Мишкой встречаем его после работы и идем в соседний бар, там он рассказывает о настоящей войне, я с беспокойством смотрю на своего сына... Мне хочется обо многом расспросить Борьку, но здесь мой ребенок.
- Хорошо, что ты выжил, - говорю я и улыбаюсь так, как меня учили.
Он молчит. Через пятнадцать минут мы вернемся в разные миры. Жизнь не изменишь. Я не знаю, как выразить ему свои чувства. Меня не учили этому. Я не умею расспрашивать. Нет своих слов. Я немного пьяна, и поэтому забываю об улыбке, за которой следует скрывать боль. Я раскачиваюсь и, нервно перебирая в руке салфетку, читаю случайно запомнившиеся стихи удивленному оловянному солдатику: "У картонной казармы стою я один, почему же не видно огня? Умер мой капитан, и куда-то с другим балеринка сбежала моя. Только верю: враги притаились везде, будет снова команда "В ружье!", - и в огне не горит, и не тонет в воде оловянное сердце мое".
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]