Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




ПЕРЕХОД  МЕЖДУ  "ДОБРЫНИНСКОЙ"  И  "СЕРПУХОВСКОЙ"

Иллюстрации Людмилы Подкорытовой


Шёл по переходу между "Добрынинской" и "Серпуховской". Ну, не то, чтобы шёл, а протискивался, сдавленный со всех сторон, как лосось на нересте. Краем глаза заметил у стены перехода совсем старую старуху в чёрном платке и с тёмным лицом. В руках она держала картонку со словами "Жить тяжыло". Я ей верю. Я понимаю, для того, чтобы иметь возможность подавать всем нищим в московском метро, надо быть депутатом или олигархом, но этой я бы подал, если бы имел возможность хотя бы рукой пошевелить. А сегодня её уже там не было.

Третьего дня стою я в очереди за какими-то макаронами или колбасой. Рядом со мной бабка. В толстых очках, за которыми буравчики. Стоит и этими буравчиками прилавок сверлит. Буквально до дыр. А за прилавком селёдки разложены. И бабка так на них смотрит, что селёдки не знают, куда глаза свои, солёные, девать. Тут как раз её очередь подошла. Продавщица ей и говорит:

- Ба, а ба! Тебе чего?

Молчит бабка. На селёдок безотрывно смотрит и губами шевелит. Может, даже и разговаривает с ними. Ну, с третьего раза докричалась продавщица. Бабка шевелить губами перестала, за седой ус себя подёргала и отвечает продавщице:

- Выбери мне, дочка, селёдочку. Но так, чтобы малого с молокой, а не девку с икрой.

Продавщица тут и рот раскрыла. И этим раскрытым ртом ей начала отвечать:

- Ба, да ты охре... я тебе гинеколог, что ли...

А потом почесала в светлой от мелирования голове наманикюренным пальцем, быстро достала селёдку, положила на весы и сказала:

- Самый что ни на есть малый. С такой молокой... Но ты зря, ба, в малого упёрлась. Девки у нас сегодня с чёрной икрой. Специальный, блин, посол.

У входа в метро сидели две торговки. Одна, совсем старушка, продавала зеленый лук, паленые с виду соленые огурцы и молоко в двухлитровых пивных бутылках. Вторая, молодая и упитанная женщина лет тридцати, предлагала уставшим и нахмуренным к концу рабочего дня прохожим игрушки. Вернее одну - ярко-красную лягушку, умеющую пускать мыльные пузыри. Окунешь лягушку в мыльный раствор, потом достанешь, нажмешь на какую-то кнопочку, и ее тошнит мыльными пузырями во все стороны. При этом лягушка еще и сверкает глазами-лампочками. Вот игрушечная торговка и пускала эти пузыри, но с таким унылым выражением лица, точно она уже утонула и эти пузыри - прощальные. И вдруг ей понадобилось отойти. Она попросила луково-молочную старушку присматривать за своим товаром и вручила ей генератор мыльных пузырей. И старушка стала нажимать на кнопочку. Пузыри старушки оказались веселыми и разноцветными. Она направляла лягушку на прохожих, на бутылки с молоком, на все, что видело ее око за толстым и мутным стеклом очков, и что не доставал давно выпавший зуб. Даже пластмассовая лягушка растянула рот до ушей в улыбке и... тут вернулась игрушечная торговка. Прохожие снова нахмурились, лягушку затошнило, и я вошел в вестибюль метро.

На станции "Бабушкинская", у самого выхода на улицу, сидит старушка и играет на баяне. Баян большой, а старушка маленькая. Баян даже ещё больше, а старушка ещё меньше. Её почти и не видно за баяном. У старушки куртка с капюшоном, и между краем капюшона и баяном можно разглядеть только её глаза. Довольно часто она скашивает их в сторону своей сумки. В эту сумку прохожие бросают деньги. Но она не на деньги смотрит, нет. Она их даже отодвигает в сторону, чтобы открылась тетрадка. Такая древняя, пожелтелая тетрадка за две копейки из тех, у которых на обложках гимн пионеров печатали или октябрятскую клятву. А в тетрадке у старушки ноты. Нарисованы кривоватые нотные станы, а на них самые настоящие ноты - диезы, бемоли и всё, что там полагается для песни или вальса. Как это всё можно разглядеть в полутьме перехода, да ещё и без очков - я не знаю. Но она разглядывает. Листает страницы. Я долго за ней смотрел. У неё несколько тетрадок. Она их открывает по очереди. Сметает набросанные червонцы с нот. Водит скрюченным пальцем по линейкам нотного стана. А вот играет она почему-то только "Подмосковные вечера". И больше ничего.

Утром рано на работу иду, а вокруг весна, тепло, воробьи чирикают взахлеб, ноги у девушек такие длинные, что редкая птица не раскроет клюв от восхищения. Короче говоря - ничего не радует. Только бы домой вернуться, броситься на неубранную постель, уснуть и видеть сны о весне, воробьях и длинных девичьих ногах...

Рядом со мной идет молодая пара. Она - высокая, красивая, статная, даже могучая, с толстой косой до пояса. Такая не то, что коня, а и ферзя на полном скаку остановит. Как в сказке говорится - бежит - земля дрожит. Мужик Конь под ней пал - пол дня лежит. Конь Мужик, кстати, у нее маленький - на голову ниже. Само собой, тщедушный и в очках. Ну, это как раз понятно. Теперь такое время - мужик или вовсе не родится, или бабой родится, или уж родится мужиком, но больно мелким и завалящим. У кого ноги кривоваты, у кого шея былинкой, а у кого смотришь - энурез диатез еще и к сорока годам не прошел. А тех, которые уродились - жены по домам прячут. Сами за них работают, сами пиво пьют с друзьями, сами по мужикам шляются. Так только - чтоб совсем не закис, разрешат ему сбегать мусор выбросить. Да и то - в темное время суток.

Но этот хоть и ростом не вышел, зато жизнерадостный. То чуть обгонит даму свою, то вернется к ней, то сзади обойдет - просто юла. И улыбается, точно ребенок. Подходим мы к метро. Тут я замешкался, докуривая сигарету, а пара прощаться стала. Притягивает она его к себе, курточку на нем одергивает, потом немного от себя отстраняет, оглядывает по-хозяйски и говорит с нежностью в голосе:

- Ну... заебись.

Нагнулась, поцеловала и легонько ко входу к метро подтолкнула. Он и пошел своими ножками.

Я докуривал и думал - правда, ведь... того. Как он с работы придет - так его ужином накормят и... того.

Падение нравов теперь повсеместное. Еду в метро с работы. Сижу на крайнем месте, рядом с дверями. Сидим тесно, и от этого левое плечо немного вылезает за поручень. Культурно еду - читаю Достоевского. Вдруг на одной из остановок чувствую тяжесть на плече. Поднимаю глаза вверх, а там... преогромная. Джинсами обтянута так, что лопнут глаза, если засмотришься. Я, конечно, их усилием воли отвёл, а сам думаю - вот что себе позволяет, бесстыжая. И ведь чувствует, поди, что не на поручень оперлась. И хоть бы хны. И так, понимаешь, притискивает, что у меня плечо покраснело от натуги. Ну нет, не на того напала! Не дам тебе спокойной жизни. Стал я плечом поводить то вправо, то влево. Раз, другой. Аж плечо вспотело. Ноль внимания - фунт... даже десять фунтов, а то и больше. А я ещё, да с вывертом. И взглядом так упёрся, что чуть ей джинсы не прожёг. И не думает отодвинуться - только ухмыляется всеми складками. Три перегона подряд плечом работал - устал, как собака на сене, а с мёртвой точки не сдвинул. И то сказать - такая точка просто плечо оближешь. Хорошо, к конечной станции подъехал - пришлось освободить вагон. А была бы не радиальная, а кольцевая...




© Михаил Бару, 2010-2024.
© Людмила Подкорытова, иллюстрации, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2010-2024.




Словесность