Cause they’ve got to ride forever on that range up in the sky...
(Johnny Cash, Ghost Riders in the Sky)
Сажая землянику в старой балке у реки
Среди цистерн заброшенных и прошлогодних скирд,
Перевирая песню про казачку под горой,
Я вдруг увидел стадо заблудившихся коров.
Они неслись по небу и напоминали смерч:
Огромны и мрачны, неотвратимы, словно смерть.
И, следуя за ними, устремлялись на меня
Заоблачные всадники
На призрачных конях.
А я, сжимая кустики усатых земляник,
Сидел на грядке вскопанной, уставившись на них.
И вид усохших лиц и глубоко запавших глаз
Маскировал, поверхностно, могущество и власть.
Мой пульс не ускоряется, мой голос не дрожит...
Не говори потом, что огородник - не мужик.
Но видишь? - скачут вдаль, твоих сомнений не приняв,
Заоблачные всадники
На призрачных конях.
Коровы красноглазые, железные рога;
За ними долго тянутся дымы, огонь и гарь...
А сумрачным наездникам и дела нет до нас;
Их лошади не знают ни усталости, ни сна.
Их не тревожат спутники, им не мешает вес.
По бесконечным прериям обугленных небес
Стремительно несутся за коровами огня
Заоблачные всадники
На призрачных конях.
зима задула свечи ноября,
подбросив горсть красноречивых знаков
(которые с тобой не говорят).
сосед завёл брехливую собаку.
подумалось (под лай дурного пса):
вопросов нет, и некому задать их...
набросив плащ, выходишь ночью в сад -
черпнуть неизъяснимой благодати
тех знаний, что переполняют мир, -
заученных, и всё же неизвестных -
застрявшим в списках ангелов с людьми,
в просторах стен и в тесноте небесной.
и всё-таки, я буду звать тебя - летом,
хоть знаю прекрасно: теплее не станет,
как станет от чая, верблюжьего пледа,
ночной перспективы - завиться хвостами...
дождись меня, как дожидаются лета, -
с луной, тёплым морем и запахом йода,
вплетаясь в узор разлинованных клеток -
остывшего мозга и спальных районов.
останься - среди бесконечного лета.
болтай. обнимайся. катайся на пони...
подходит пора - вспоминать о билетах
в места, о которых так сладко - не помнить.
уедешь... а я буду звать тебя - летом.
болеть. видеть сны о потерянном доме.
встречать Новый год и брести за ним, следом.
в лужах выкипает синь...
ни к чему скакать по кочкам.
съев на завтрак апельсин,
ты, наверное, не хочешь -
знать, что в мире без тебя
всё возможное - возможно.
вот повязывает бант
- в окружении пирожных -
девочка, с которой ты
никогда не сядешь рядом.
собираются коты
у кустов кошачьей мяты...
вот пчела влетает в сад
и садится к ней на руку, -
не затем, чтоб покусать;
принесла нектар подруге.
почему-то без тебя
всё возможное - возможно:
кодонопсисы рябят,
отрываются от ножек
и взмывают в облака,
голубыми огоньками...
к прототипам звёздных карт
улетает ночью камень.
только в мире без тебя
всё становится возможным:
зацветают лён, табак,
маттиолы, подорожник...
кошка потеряла вес
и лакает свет из блюдца...
давно не встречались, - ну вот я и дома.
теперь нет нужды утруждать себя письмами.
здесь стены знакомы, карнизы знакомы,
и люди, и птицы... и меряться письками -
и не с кем, и незачем. можно лежать и
плевать в потолок. или строить ненужные
избушки из спичек. опять же, в кровати
читать. пить компот. наблюдать, как над лужами
задумчиво сеется медленный, мелкий...
и пахнет - имбирным печеньем и кошками.
и можно ко всем подходить с той же меркой.
размеренно жить - в настоящем, и в прошлом, и...
на пыльном стекле толстый солнечный заяц.
граффити с ошибкой - у входа на лестницу.
представь, что я больше в тебе не нуждаюсь.
поэтому мы, наконец, можем встретиться.
и в феврале, и в марте - те же сны, что в январе.
(нет приза - догадавшимся, что будет сниться в мае.)
сперва заходишь медленно; чем дальше, тем быстрей;
в конце - почти бежишь и всё равно не понимаешь...
отфильтровав, в укромном, сокровенные черты,
черты давно забытые, - к ним прикипаешь взглядом:
стеклянная бутылка. терракотовый кирпич.
расцветший одуванчик, упреждающий порядок...
прохожие приветливы. вечерний воздух густ.
быть может, это Африка. (а почему не Киев?..)
и травы на коричневом истоптанном лугу
такие невозможные.
"Если когда-нибудь моя история будет поведана, пусть скажут,
что я ходил по земле вместе с исполинами. Люди вздымаются
и опадают, как озимые злаки, но эти имена никогда не исчезнут.
Пусть скажут тогда, что я жил во времена Гектора, укротителя
коней. Пусть скажут, что я жил во времена Ахилла."
(Улисс, заключительные ремарки из к/ф Троя, 2004, пер. ЧГ)
стоишь себе вечером, как саксаул,
засунув поглубже в карманы
ладоней тайм-капсулы; их развернул -
и видишь: знакомые страны
и тихую, тихую, тихую даль,
в которой - поистине-странно -
утонут холмы и прибрежный сераль,
утонут нырки и бакланы,
утонет, - как если бы был из песка, -
метрополис, пней не оставив...
останутся только тунцовый закат
да рыб предрассветные стаи.
и вот, ты стоишь, словно древний герой,
держась за подводные стебли,
и слушаешь звуки, с которыми кровь
из нас возвращается в землю.
...а на Великдень успеваешь обдумать, за завтраком,
своих притязаний мелеющие перспективы:
к кому-то слетаются ангелы, демоны, Дух, дракон...
к тебе прилетает лишь то, что мертво и противно.
мы чтим мертвецов, но какими весами и мерами
измерить их путь, оставаясь при этом живыми?
и может ли Бог в человеческом видеть бессмертие,
когда человек и в божественном Бога не видит?..
...когда-нибудь и мы придём
туда, где всё кончается.
и станет зеленее дёрн,
и кошка схватит мышку: цап!
и ты мне скажешь: вот и всё.
и что тебе отвечу я? -
цитатой доброго Басё,
разумного и вечного?..
но нет, Басё нас не спасёт:
мы на конечной станции.
поздняк - метаться, как осётр,
тренировать спартанский лик...
я буду наблюдать, как черт
твоих следы, бесценные,
неспешно выедает червь;
как хмелем с лоницерами
покроется земля вокруг,
как зацветёт боярышник,
как, видя бабочек игру,
засуетятся барышни,
как полыхнут глаза грозы,
горохом гром раскатится,
и отзвуками лет и зим
июньский дождь наполнит сад...
и ты, сладчайшей из заноз,
уйдёшь, не причиняя боль,
и завершишь анамнез, но
не варварварским способом.
одним из тех, чьи имена
пребудут неизвестными,
я стану пить, - и пить до дна, -
размениваться, пестнями
терзать дроздов и соловьёв,
листать шарманку Пикуля...
Это просто случилось - и всё. Это просто случилось,
и поэтому нет ни малейшей причины - мусолить,
был ли пентюх Пафнутий, по совести, супермужчиной,
или то, что напрасно связался с бессовестной Соней.
...Дело было весной, когда снег, ноздреватый и рыхлый,
обнажает оазисы свежей, лоснящейся грязи.
Двор больницы казался большим, но изрядно изрытым;
в нём курил персонал - перед тем, как отбыть восвояси.
Посетители в этих краях ошивались так редко,
что Пафнутий, увидевший Соню, подумал: сиделка.
Ржавый люк, облупившийся вентиль и столик с беседкой,
а за ними четыре сосны с вечно-занятой белкой
были им досконально изучены, - так же, как люди,
успевавшие выдохнуть облачко сладкого дыма -
исчезающее, лепестками из "любит - не любит",
или плотное - в виде фигуры, округлой, как дыня.
Сонин дым был иным, образуя смешные сердечки.
И глаза её были иными, - иначе не скажешь.
И смеялась она по-другому, - немного по-детски...
И Пафнутий сказал, неожиданно: "Здравствуй, пропажа!"
А потом он её целовал - в осторожные губы
и в холодные щёки, и в отяжелевшие веки...
И его голова наполнялась божественным гулом,
или звоном небесным, - куда уж понять человеку.
...А у Сони отец-алкоголик и дочь-малолетка.
У Пафнутия - гипертония и взрослые дети.
Но, споткнувшись о тумбочку, Соня разбила коленку
и Пафнутий, её утешая, забыл всё на свете...
Вот тогда и озвучил Пафнутий фривольные мысли,
на которые - ранее думал, что - был неспособен,
проявив неприличный запас неподдельной харизмы -
к удовольствию ошеломлённой бессовестной Сони.
Почему-то мужчины, являясь душистыми пнями,
не всегда разумеют, что в сущности - быть пентюшистым -
означает не качество - пушкинской клюквенной няни,
а концепцию, - вроде подземного парашютиста...
А журналы на тумбочке - в стиле модерн или ретро -
то советуют юбку клешить, то пиджак однобортить,
то лечить, верховыми прогулками, комплекс Электры,
то простуду - пристрастием к велосипедному спорту...
Если этим советам последовать, станешь джазменом -
или так и останешься бескомпромиссным горнистом?..
Сможет Соня держаться на людях не столь современно?
А Пафнутий, когда-нибудь, выпишется из больницы?
...Но Пафнутий и Соня не слушают лиц посторонних.
И, наверное, лучше им печься о собственном счастье
и не знать - о количестве невоплощённых героев,
или сколько волшебных историй не могут начаться...
не мёртвая, но всё же - не живая,
лежит в блаженном вековечном сне
безбрежная страна.
идут трамваи -
сомнамбулами.
в парках тает снег.
вползают в окна, нехотя, рассветы -
к тем, кто влюблён
и вовсе не влюблён.
вдоль снулых площадей гуляет ветер.
над погребами проседает лёд.
под утро кровли опушает иней...
и снова смотрит бесковчегий ной,
как над благоустроенной пустыней
горит твоё всенощное окно.
ножницы бумага свечи
кусудама оригами
вышел плоский человечек
с очень тонкими ногами
плоским сложно жить в трёхмерном
мы прилежно наблюдаем
как уходит день и меркнем
под приливом смутных далей
не досталось нам каюты
волны темноты качают
нас безмолвных бесприютных
умножителей печали
плоским сложно жить в трёхмерном
чуть зевнёшь протянешь ноги
мы не люди мы примеры
неудачных топологий
так сроднились с ним под вечер
он привык не убегает
мой бумажный человечек
с очень тонкими ногами
Пик августа. Подрагивая листьями,
уходит день по опустевшим улицам...
А я бреду за ним, шагами лисьими,
на встречу со своей бессмертной спутницей.
Дождь кончился. Все плоские поверхности
усеяны сферическими стразами,
что кажутся водой - живущим в вечности,
а нам - непозволительно-прекрасными.
Нимб солнца опускается за скверами,
слепя кварталы окнами вечерними...
Когда-нибудь я научусь, наверное,
и этому не придавать значения.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
