HTML
Часть третья
Свет от HTML был таким ярким, что у Рейнджера с Валидатором потекли
из глаз виртуальные слезы. Впрочем, они могли смотреть и без глаз: глаза
у них были эстетическим атавизмом, типа пингвиньих крыльев или волос на
голове человека. Но случилось невероятное: ничего, кроме света, они не
увидели ни с открытыми, ни с закрытыми глазами. Они подавленно молчали,
и даже прежде равнодушные клоуны помаргивали в растерянности, глядя на
них.
- Что это значит? - спросил озадаченный Рейнджер.
- По-моему, это ничего не значит, - отозвался хмуро Валидатор и, помолчав,
добавил, как бы размышляя вслух, - раз там ничего нет, то это ничего не
значит.
- Чего застыли, как хрен в морозилке? - послышался сзади голос подоспевшего
Весельчака.
- Какой еще хрен?! - вышел из оцепенения Рейнджер. - Не видишь, что
ли?
- Хм... ничего не вижу.
- Совсем ничего? - спросил Валидатор.
- Дык, чистый лист вижу, - почесал Весельчак виртуальную макушку. -
Чистый лист эйч... сами знаете чего, - прикусил он на всякий случай язык.
- Что же нам теперь делать? - сказал Рейнджер убитым голосом.
- А что хотим, то и наворотим! - развеселился укладчик. - Свобода, братва!
Раз ничего там не начертано, сами что пожелаем напишем или нарисуем. Хошь,
слово из трех букв, а хошь...
- Прекрати! - закричал на него Валидатор. - Давайте серьезно обсудим,
что нам теперь предстоит...
- Предстоит... застоит... перестоит... - передразнил его Весельчак.
- Пусть проходчик продолжение книжки пишет, раз нам такая амнистия вышла.
- И действительно, может, это тебе особый знак, - с надеждой посмотрел
на Рейнджера Валидатор, - оставить всю текущую работу и писать продолжение
книги про Землю.
Рейнджер молчал: он никак не ожидал, что на него вдруг свалится такая
ответственность. Одно дело, когда он баловался писательством в перерывах
между работой, а другое... Его творчество стало принимать слишком серьезный
оборот.
- Ну что, прозаик, язык проглотил? - по-дружески пихнул его в плечо
Весельчак. - Не подводи товарищей!
- Я подумаю, - наконец, ответил Рейнджер без особой решительности в
голосе.
- Вот и славно! - хлопнул в ладоши Весельчак. - Объявляется творческий
перекур.
Время шло и шло, а Рейнджер никак не мог придумать, о чем ему писать
продолжение книги. Вся проблема заключалась как раз в том, что ему теперь
нужно было придумывать... Две первые книги сами пришли ему в голову, причем
без особых усилий с его стороны, а третья не шла, как он на нее ни настраивался.
- Ну что, придумал? - то и дело теребил его Весельчак.
- Нет, - вздыхал Рейнджер. - Я ничего в принципе придумать не могу.
Это должно прийти...
- Откуда? - в очередной раз удивлялся Весельчак, хотя уже много раз
слышал ответ на этот свой вопрос.
- Оттуда, - Рейнджер делал неопределенные пассы руками, которые по сути
не означали ничего другого, как "уйди, и без тебя тошно!"
- А, ну да, конечно, а я-то думал, а раз так... - похохатывал Весельчак,
подмигивая клоунам, мол, поглядите на этого бездаря.
Валидатор при этом деликатно делал вид, что ничего не замечает, но и
ему стало докучать бездействие Рейджера. Главное, глядя на горе-писателя,
невозможно было понять, думает он о будущей книге или о чем-то еще... Хотя,
о чем он еще мог думать? Не такой большой у него был выбор: кроме него
самого и сотоварищей, клоунов, светящегося девственной белизной листа и
мифической Земли ничего и не было.
Наконец, настал момент, когда отсутствие работы повергло их всех, даже
клоунов, в глубокую депрессию. Всю свою жизнь они усердно трудились и не
умели отдыхать дольше того времени, которое требуется на восстановление
энергии, израсходованной на полезную работу.
- Если ты сейчас же не скажешь, что уже что-то придумал, мы заставим
тебя думать вслух, - обозлился от безделия Валидатор.
- Я придумал, - смущенно пробормотал Рейнджер. - Но я не уверен... И
это только концепция...
- Хоть концепцию, хоть цепную конницу! - возбужденно подскочил Весельчак.
- Излагай, Спиноза!!!
- Это должна быть серьезная книга, не как две первые...
- Ну и? - не выдержал Валидатор.
- Не томи, Достоевский! - прикрикнул Весельчак.
- Мне нужно вжиться в образ, - неожиданно твердо заявил Рейнджер.
- В какой? - одновременно удивились его коллеги.
- Я как раз хотел с вами посоветоваться.
- Ха, придумал, называется, Пифагор недорезанный! - возмутился Весельчак.
- Лишь бы на друзей свалить...
- В какой - не проблема, - задумался Валидатор. - Главное, как?
- Так я и имел то же самое в виду: в какой образ я могу вжиться?
- Слышь, проходчик, а давай, ты Стелкой будешь, а? Мы тебя не обидим,
- подкольнул Рейджера Весельчак, скроив нарочито-пахабную физиономию.
- Да я хоть чертом лысым стать готов, но что будет толку с того, что
я перевоплощусь в Стеллу: как я был тут с вами, так и останусь, а мне-то
надо на Землю попасть, иначе какое же это вживление?! - горестно отмахнулся
от него Рейнджер.
- А ведь ты уже нашел решение, - Валидатор окинул Рейнджера подозрительным
взглядом. - Зачем ты нас напрягаешь, когда очевидно, что есть единственный
способ решения задачи? Не хочешь брать на себя ответственность?
- Какое решение-то, вы, умники? - напустился на них Весельчак.
- Ладно, я скажу, - нахмурился Валидатор. - Начну издалека: чем заканчивается
вторая книга? - задал он вопрос Весельчаку.
- Ну, этим самым... трахом, короче, - хохотнул, не сдержавшись, тот.
- Я тебя сейчас по башке трахну, - показал ему Рейнджер виртуальный
кулак.
- Для склеротиков напоминаю, - продолжил Валидатор, - вторая книга заканчивается
тем, что Стелла ожидает ребенка.
- Да вы чо, чуваки, разыгрываете?! - искренне удивился Весельчак. -
Рейнджера ей в живот запихать??? Вот, умора! А он поместится?
- Не валяй дурака! - одернул его Рейнджер. - Ты прекрасно знаешь, что
мне ничего не стоит превратиться в зародыш. Его устройство мне во всех
деталях известно из земных книг по анатомии.
- Так вы серьезно, что ли? - еще больше удивился Весельчак. - Гомункула
выростить хотите, морганисты недобитые?! Ну-ну... Сколько до вас пытались,
только фокус не удавался.
- До нас пытались люди. Какое может быть сравнение наших способностей
и их? - резонно возразил Валидатор.
- Валяйте, вундеркинды, стяг вам в руки! Не верю я в эту генную инженерию...
Но мешать не буду: интересно посмотреть, как вы облажаетесь.
- Вперед, Рейнджер! - подбодрил Валидатор проходчика.
- Как, уже? Прямо сейчас? - растерялся тот.
- А тебе литавры с фонфарами нужны? - усмехнулся Весельчак. - Ты нас
целую вечность мурыжил и опять откладываешь!
Рейнджер посмотрел на них странным взглядом, просветленным, но в то
же время отстраненным, - в нем была запечатлена неизъяснимая тоска и страх
перед неизвестностью. У Весельчака и Валидатора защемило виртуальное сердце:
им одновременно пришло на ум, что надо бы было на всякий случай попрощаться...
Но поздно - Рейнджер в одно мгновение исчез.
- Кажется, удалось, - настороженно сказал Весельчак, будто к чему-то
прислушиваясь.
- Похоже... - согласился Валидатор.
- А как узнать наверняка?
- Если получилось, как было задумано, должно что-то произойти. Я думаю,
на чистом листе появятся какие-то надписи.
- Давай глядеть тогда!
Они подняли взор на HTML: электронная страница по-прежнему резала глаза
сияющей белизной.
- Будем ждать, - сдержанно произнес Валидатор.
- Девять месяцев, да? - криво усмехнулся Весельчак.
Ожидание было долгим и тягучим. Но самое худшее заключалось в том, что
никак нельзя было определить, сколько времени прошло на Земле - минута,
час или месяц. При помощи любимой Искалки Весельчак "нарыл" множество
документов с датами, но даты были очень разрозненными, и из них никак не
получалось вывести формулу земного времени. Например, возвращаясь от Искалки,
Весельчак приносил документ с датой 1 декабря, в следующий раз - другой
документ с датой 2 декабря, в третий раз - 4 декабря. Но стоило Валидатору
вывести закономерность, описывающую течение времени на Земле, как в очередной
раз Весельчак неожиданно приносил документ, датированный 30 ноября или
даже 15 марта. В результате Валидатор пришел к выводу, что никакой зависимости
между датировкой документов и течением реального времени не существует
и даты проставляются просто для формального учета, как индексы в каталоге.
Так и проходила их жизнь: Весельчак подолгу пропадал у Искалки, Валидатор
без особых надежд на успех выводил формулу времени, а клоуны забавлялись
тем, что превращались в земных животных и часами игрались, гоняясь друг
за другом. (В скобках нужно заметить, что, в отличие от обычных виртуальных
людей, они не могли превращаться в других виртуалов или в несколько предметов
одновременно, а также не могли почковаться и клонироваться). Через какое-то
время у них появилась новая игра: один превращался в собаку, другой - в
палку, а третий, оставаясь самим собой, выполнял роль дрессировщика.
Однажды Валидатор, наблюдая от нечего делать за игрой клоунов, заметил
в пасти у клоуна-Рейнджера, превратившегося в добермана, вместо палки что-то
другое. Издали это было похоже на мышь, но откуда взяться мыши, если в
нее никто не превращался?! Валидатор позвал добермана-клоуна к ноге, но
тот проигнорировал окрик, сделав вид, что не слышит, и продолжал носиться
по кругу со странным предметом в зубах. К "хозяину"-клоуну он
тоже отказался приближаться. Это было более чем странно: клоуны всегда
были очень послушными, и никогда им даже не приходило в голову неповиновение
командам. Гоняться за клоунской псевдо-собакой Валидатор посчитал ниже
собственного достоинства и решил дождаться Весельчака, который лучше него
понимал примитивную логику клоунов.
- Не пойму, в чем дело, - пожаловался он Весельчаку, когда тот объявился
с очередной кипой домашних страниц, - клоун-Рейнджер не реагирует на мои
команды.
- А чего тут понимать? Оборзел он!
- А что делать?
- Эй, ты, псина драная! - бодро заорал Весельчак. - Оборзел?! Мухой
ко мне!!!
Доберман, поджав хвост, подковылял к Весельчаку.
- То-то же! - победно потрепал его Весельчак по жесткому загривку. -
Тут тебе не уголок Дурова! А ну, плюй сюда свою гадость!
И опять произошло нечто странное и подозрительное: вместо того, чтобы
"плюнуть", клоун-доберман звучно сглотнул, пристально глядя при
этом на Весельчака влажно-виноватыми глазами.
- Ты видел?! - вскричал Валидатор.
- Я и говорю - оборзели, волки позорные! - замахнулся Весельчак, чтобы
отвесить собаке пинка.
- Нет, ты видел, что он проглотил??? Он проглотил зародыш! - Валидатор
ужаснулся собственным словам.
- Не может быть! - серьезно сказал Весельчак. - Откуда? Он же...
- Значит, уже нет... Все кончено, - тихо проговорил Валидатор убитым
голосом.
- Что кончено? Что именно? - переспросил Весельчак со слабой надеждой.
- Не знаю, - сокрушенно покачал головой Валидатор, - пока ясно только
одно: у Стеллы не будет ребенка.
- А как же Проходчик?! Он вернется?
- Боюсь, что он уже вернулся... - скорбно вздохнул Валидатор.
- Ты чего? - удивился Весельчак. - Шутишь, что ли? Шутить тут только
я могу, а тебе не полагается! Ты научную версию выдвигай!
- Научной версии у меня нет, - признался Валидатор. - И ненаучного объяснения
- тоже.
- Так не может быть, - серьезно возразил Весельчак. - Всегда всему есть
объяснение, пусть даже самое бредовое...
И тут свершилось то, чего они так долго ждали, но меньше всего предвидели
именно в тот момент: на белом электоронном листе одна за другой стали неспешно
появляться буквы, складывающиеся в слова и строки. Скоро стало можно прочесть:
"Пятое земное воплощение Высшего Существа появилось на свет ровно
на двадцать два года раньше намеченного срока".
На этом буквы остановились.
- Что это означает? - спросил Весельчак.
- Кажется, мы должны написать книгу за Рейнджера, сам ведь он писать
теперь не может...
- За него и про него! - обрадовался Весельчак.
(от Валидатора)
Пятое земное воплощение Высшего Существа появилось на свет на четверть
века раньше намеченного срока. В отличие от своих предшественников, оно
материализовалось из среды, которая, существуя извечно, на момент его рождения
не была воспринята человеком - из кибер-пространства. В этом предвосхищении
будущего, вероятно, и заключается смысл подобной преждевременности.
У "пятого земного" было вполне обычное имя, которое ему дали
при рождении родители. Его назвали Владислав, а если коротко - Влад. Можно
с уверенностью сказать, что у него было несчастливое детство. Все те замечательные
качества, которые присущи его Высшему Родителю, а именно, всемогущество,
вездесущность и всезнание, не перешли к нему по наследству - от них осталось
лишь квази-воспоминание, смутное подсознательное ощущение, не способное
дать ничего, кроме симптомов мании величия. Дело обстояло даже гораздо
хуже: не унаследовав божественных качеств свыше, Влад в то же время генетически
не воспринял от своих земных родителей тех простейших инстинктов, которые
необходимы каждому человеку для удовлетворения довлеющих над ним императивов.
В повседневной жизни это проявлялось в том, что его ничто не пугало,
его не смущал вид голых родителей, когда ему случайно приходилось их видеть
без одежды, а сам он одежду просто не признавал, и если ему становилось
жарко, он тут же начинал раздеваться, невзирая на посторонних. Но особенно
много хлопот родителям доставляло то, что ему не знакомо было чувство голода,
и если его забывали покормить, он не шарил по шкафам, как другие дети,
в поисках "вкусненького", а если еду оставляли без присмотра,
он, наоборот, не испытывая насыщения, впихивал ее в себя до тех пор, пока
она не кончалась или пока его не начинало тошнить.
Строго говоря, Влад был почти классическим дебилом. От полного дебилизма
его спасала превосходная память. Довольно скоро, а может и не скоро, смотря
как мерять (для ребенка время идет гораздо медленнее), но в общем, годам
к трем благодаря воспитательному упорству родителей ему удалось запомнить,
чего нужно бояться, чего стесняться, что и кого любить, что и когда нужно
делать и как себя вести в определенных ситуациях. Например, он уже точно
знал, сколько ложек манной каши ему нужно съесть, чтобы удовлетворить потребности
организма в пище, и в один прекрасный день родители были ошеломлены тем,
что их ребенок, еще толком не научившись говорить, уже умеет считать: за
завтраком он съедал ровно двадцать чайных ложек манной каши, за обедом
- пятнадцать, а за ужином - десять.
Кроме того, Влад великолепно запоминал слова, не вникая, впрочем, в
их смысл. К примеру, он совершенно точно знал, что соседская рыжая кошка
- это "кошка", но когда во дворе однажды появилась белая пушистая
кошка, он не мог понять, почему и это существо тоже называется "кошкой".
Впрочем, родители нашли для него вполне приемлемое объяснение: одна кошка
- кошка Мурка, а вторая... тут возникла некоторая методологическая проблема,
потому что вторую кошку тоже звали Мурка, и пришлось ее назвать Мурка-Вторая.
Как бы то ни было, когда Владу исполнилось шесть лет, родители ни за
что не хотели отдавать своего "чудика" в спецшколу для умственно
отсталых детей, считая, что он вовсе не дебил, а "своеобразный ребенок",
но в нормальную школу его не принимали, потому что он не умел читать: он
знал наизусть все буквы, но не мог сложить их в слово. Тогда родители пошли
на хитрость: они заставили Влада выучить назубок транскрипцию нескольких
сот простейших слов, которые обычно встречались в предлагаемых на собеседовании
при поступлении в первый класс тестах, и это дало превосходные результаты:
их сын без запинки "прочитал" предложенные учителем тексты про
то, как "мама мыла раму" и Филиппок собирался в школу...
- Погоди, - прервал Валидатора Весельчак, - ты что это "горбатого
лепишь"?! Рейнджер нам как брат был, а ты его так выставляешь: не
человек, а робот получается!
- Но откуда же ему иметь от рождения человеческие инстинкты, если его
земные папа и мама - не более чем символы, необходимые лишь для того, чтобы
его появление на свет выглядело правдоподобно?! - рассудительно возразил
Валидатор.
- Ни шиша не понял, - честно признался Весельчак.
- Конечно, Рейнджер мог бы родиться и без родителей, если бы захотел,
но он ведь сам сказал, что книга должна быть серьезной, то есть не фантастической,
не абсурдной, не гротескной, не юморной. В ней должен быть реализм, а это
значит, что не должно быть ничего необъяснимого в рамках общепринятой логики.
- Но это ведь не простой человек - он должен уметь творить чудеса! Воду
в пиво превращать, например...
- Такое "чудо" может сотворить любой бармен: пиво получится
- от настоящего не отличишь. В современности все чудеса, которые творили
прошлые воплощения, сплошь опошлены: кого удивишь хождением по воде в век
атомных подводных лодок? Даже воскрешение мертвых вошло в повседневную
практику благодаря реанимации. Ресурсы чудес практически исчерпаны людьми
с колбой, циркулем и скальпелем в руке.
- Но так ничего не выйдет, в натуре! - возмутился Весельчак. - Какое
же это будет "воплощение", если оно ничем не будет отличаться
от остальных людей?
- А кто сказал, что оно должно отличаться? У него, может быть, другие
задачи. "Супер-стар" был хорош для эпохи возрастающих энергий,
а теперь акценты смещаются в сторону убывающей энтропии, когда высшую ценность
преобретает обратимость событий. Вполне вероятно, появление на Земле Рейнджера
ознаменует начало новой эры, которая будет проходить под знаком "RESTART".
- В каком смысле? - потряс головой Весельчак, пытаясь что-то сообразить.
- В таком смысле, что на Земле не останется необратимых процессов. А
это станет возможным благодаря использованию малых энергий в противовес
высоким, - туманно пояснил Валидатор. - Детали мне самому пока неясны.
- Так что теперь, Рейнджер хилым у нас будет? - дошло, наконец, до Весельчака.
- Да, с обычной точки зрения. Силу ведь можно мерить по разному. Интересно,
задумывался кто-нибудь над тем, какой вес поднимают шахматисты за время
партии, переставляя фигуры?
- Килограмм за два часа? - понятливо усмехнулся Весельчак.
(от Весельчака)
Школа предстала Владу величественным и таинственным музеем с развешанными
по стенам незримыми табличками "Не шуметь!", "Не бегать!",
"Не смеяться!", "Руками не трогать!". Ни к чему, кроме
ручек, карандашей, линеек, тетрадей и учебников, здесь нельзя было прикасаться.
В первый день учительница так и сказала: "Зарубите себе на носу раз
и навсегда: ничего без моего разрешения не трогать!!!". Лишь иногда
она позволяла прикоснуться к своей указке, мелу и тряпке, чтобы ученик
мог что-то показать, написать или стереть на доске. Особое табу было наложено
на карту и глобус, к которым нельзя было притрагиваться ни при каких обстоятельствах:
показывая что-то на карте, нужно было водить над ней указкой на расстоянии
10 сантиметров, а тот, кто осмеливался к ней прикоснуться, сразу получал
в дневник "банан" (два балла). Показать что-либо на глобусе учительница
никогда никого не просила, видимо, потому что сделать это, не дотрагиваясь
до обклеенного атласной бумагой папье-маше, было невозможно.
Влад был вполне послушным учеником, но когда в конце первого класса
учительница повела детей во двор сажать деревья, он ощутил внутри себя
смутный протест.
- Я не пойду! - неожиданно сорвалось у него с языка.
Учительница была в шоке - никогда раньше она ничего подобного от первоклашек
не слышала.
- Разве ты не слышал: я всем говорила, что "каждый человек должен
в своей жизни посадить хоть одно дерево"! - нахмурилась она.
- Я не могу посадить дерево, - на глаза Владу навернулись слезы.
- Почему? - удивилась учительница.
- Потому... потому...
Влад хотел сказать, что ни один человек не может посадить дерево - в
лучшем случае он может его пересадить из одного места в другое, потому
что человек не может сделать зерно своими руками, а пересаживать деревья
- значит нарушать священный принцип "не трогать!", ведь деревья
могут вырасти и сами... Но ничего этого он, конечно, не сказал, потому
что не смог связать их своей недетской мысли подобающую малолетке речь,
и он только горько заплакал от беспомощности.
- Сейчас же прекрати! - учительница схватила его за рукав школьного
пиджака и потащила во двор учить, как надо сажать деревья.
И вот наступили долгожданные каникулы...
Гораздо позже Влада преследовала одна и та же картинка из детства: во
время первых летних каникул он едет в поезде с родителями в деревню к родственникам
- вагон медленно подкатывается к станции, и сквозь редко забрызганное мелким
дождем стекло видно, как на переезде стоят люди: мужчина в коричневой драной
куртке с велосипедом между ног, на руле болтается бидон, из-под крышки
видны края перетянутого резинкой целлофана; женщина в темном платке и коротких
резиновых сапожках, с тонкой каемкой поверху, у ног стоят два накрытых
марлей зеленых ведра; и хмурая конопатая девчонка с блеклыми бантами на
коротких косичках, один бант развязался и попал за шиворот кофты... Они
молча проплывают мимо, покорно воспринимая поезд как временное препятствие
на их пути, а в голове Влада в такт вагонным колесам стучит глухой голос:
"Толь-ко ни-че-го не тро-гать... толь-ко ни-че-го не тро-гать... толь-ко
ни-че-го не тро-гать...", - и он радуется про себя, что поезд скоро
пройдет, и он даже случайно не сможет нарушить жизнь этих людей.
- Сколько стоит поезд? - спрашивает мама у проводницы.
- Двадцать минут.
- Ура, пойдем на вокзал пить газировку! - радуется Владик.
И они идут с отцом пить газировку со своей кружкой, потому что на юге
страны свирепствует болезнь с противным названием "холера", и
по плацкартному вагону холодной шипящей змеей проползают слухи об американских
шпионах, которые добрались аж до Орла и подкладывают в мойку питьевых автоматов
зараженные стаканы.
После трех доз с сиропом, когда язык приятно холодит и пощипывает, а
в нос ароматно шибает апельсиновыми газами, они возвращаются к вагону -
и тут случается нечто страшное: им навстречу по перрону быстро идет, будто
катится, та самая женщина с девочкой, в руках у нее по ведру яблок, из
кармана кофты торчит скомканная марля... Владик в предчувствии беды прячется
за отца, а женщина надвигается прямо на них с криками "купите яблочков!".
Ничего не подозревающий отец останавливается, и как его не тянет Владик
за свитер, оттаскивая от опасного места, спрашивает:
- Почем?
- Задаром отдам, - радуется тетка, - три рубли ведро.
- Разве это задаром? - усмехается отец.
Он собирается уходить, и Владик радуется, что на этот раз, кажется,
"пронесет", но вредная женщина не отстает - она вынимает из ведра
подрумяненное с одной стороны яблоко:
- Да вы гляньте, гляньте! Ароматы какие! Пробуйте, пробуйте! Бери, малыш!
К ужасу Владика, женщина протягивает ему в пухлой красной руке увесистое
яблоко - в голову ударяет набат: "ТОЛЬКО НИЧЕГО НЕ ТРОГАТЬ!!!"
Владик отчаянно мотает головой, и в этот момент случается НЕПОПРАВИМОЕ:
женщина, изловчившись, резким движением оттягивает ему ворот джемпера и
бросает за шиворот яблоко...
Дальше в воспоминаниях Влада - черный провал. Следующая картина - он
громко вслипывает в поезде на руках у мамы, перед глазами все кружится
и плывет. На столе лежит коричневатый огрызок от съеденного отцом яблока...
- Весьма недурно, - похвалил Весельчака Валидатор. - Я даже не ожидал.
Думал, тебя на юмор потянет.
- Кх... я и сам так полагал, - смущенно признался Весельчак, - хотел
написать что попроще, а вышло закрученно... Но ты же сам сказал, чтоб серьезно
и без дураков.
- Вполне, вполне!
- Да, но только... неинтересно как-то получается. Что читатели скажут?
- Какие читатели? - задумался Валидатор.
- Ну эти, мифические... или как их там? Потенциальные!
- Это тебя пусть не волнует! - ободряющего хлопнул Валидатор по плечу
коллегу по перу. - Сколько потенциальных читателей, столько и потенциальных
мнений.
(от Валидатора)
Учеба давалась Владу тяжело. Но не потому, что у него не было способностей,
а по той простой причине, что он не мог их использовать так , как этого
от него ожидали. Типичный пример: ему на уроке задают решать математическую
задачу, и он довольно быстро, быстрее других, находит три ответа, один
из них верный, а два другие - явно неправильные из-за ошибки в формуле
или в расчетах. Любой нормальный ребенок перепишет с черновика в тетрадь
верный ответ, но Влад поступал по-другому: правильные результаты он сообщал
учителю только тогда, когда ЭТО ЕМУ БЫЛО НУЖНО. То есть только в тех случаях,
когда в учительском журнале в графе с его фамилией накапливалось критическое
число двоек, и нужно было срочно получать пятерку, чтобы преподаватель
смог вывести за четверть общей оценкой тройку и избавить его, Влада, от
разборок в учительской и наказания дома. Он это делал не из шалости или
вредности, а из принципа, который заключался в том, что любой ответ верен
только в том случае, если он несет на себе полезную нагрузку. Иначе все
ответы равноценны, как равноценен ноль со знаком плюс или минус, и каждый
из них можно считать одновременно и верным, и ошибочным.
Была у Влада и другая черта, которую трудно было объяснить с точки зрения
традиционной детской психологии: он ни в чем и никогда не хотел выделяться
среди других. Если он на уроке первым выполнял задание, то никогда не спешил
тянуть вверх руку, чтобы заявить об этом. В диктантах он намеренно делал
ошибки, чтобы, не дай Бог, не написать лучше всех. Особенно угнетали его
соревнования на уроках физкультуры с их непременной задачей прыгнуть дальше
всех, пробежать быстрее всех и сделать больше всех отжиманий от пола. Ему
постоянно приходилось быть начеку, чтобы ненароком кого-то не перегнать
или не превзойти в силе.
Родители давно заметили, что их сын специально измазывает себе лицо
чернилами, отрывает пуговицы от пиджака и пачкает в луже ботинки. Заметили
- и махнули на это рукой, потому что счастливы были уже только тем, что
их "чудик" учится в нормальной школе.
Как ни странно для взрослого восприятия, Влад пользовался в школе авторитетом,
как человек, которому все "пофигу": соученики принимали его страх
перед выделением из общей массы за отчаянный пофигизм. А ему и действительно
было пофигу, будут его ругать или хвалить - ему самому должно было быть
хорошо, а хорошо он чувствовал себя только тогда, когда ничем не отличался
от остальных.
Такая беззаботная жизнь Влада в гармонии с собой продолжалась до восьмого
класса. Ему было тринадцать лет, когда его отец получил от предприятия
новую квартиру, и вся семья переехала в другой район. Влад стал ходить
в новую школу - там с ним и случилось событие, перевернувшее его представление
о жизни. "Событие" звали Стелла Кислицкая.
Влад с первого взгляда влюбился в эту рослую белокурую девочку с тонкими
улыбчивыми губами и васильковыми глазами, светившимися пронзительно-чистым
светом, исходившим, казалось, из глубин ее теплой груди. Когда он смотрел
на нее, ему хотелось то плакать, то смеяться, а то и плакать, и смеяться
одновременно. А не смотреть на нее Влад не мог, и к своему немалому удивлению,
стал замечать за собой, что ему непреодолимо хочется, чтобы и она смотрела
на него. Но увы, божественная Стелла не одаривала его своим вниманием.
Ей явно нравились мальчики посильнее и понаглее Влада, например, Феликс,
которого она открыто провоцировала на переменах своими подколками, дожидаясь,
когда он схватит ее за волосы и приложит боком к стенке. У Влада при этом
появлялось неизменное желание вмешаться, но он слишком ясно понимал, насколько
глупо будет выглядеть его псевдо-рыцарское заступничество со стороны. Получить
по роже от Феликса он не боялся, но его душил стыд, когда он представлял,
как будет при этом хохотать над ним Стелла.
Привлечь внимание Стеллы можно было только одним путем: выделиться из
себе подобных. И тут Влада постигло горькое прозрение: он с безнадежным
отчаянием осознал, что НЕ МОЖЕТ этого сделать, потому что к своим неполным
четырнадцати годам сознательно подавил в себе все способности и загнал
себя в такую глубокую яму посредственности, из которой ему вряд ли удастся
выбраться за всю оставшуюся жизнь.
С недетским упорством он снова и снова предпринимал попытки хоть чем-то
выделиться среди своих сверстников, но безрезультатно: ни в учебе, ни в
спорте, ни в дворовых играх ему не удавалось даже приблизиться к первым.
Впрочем, "играми" это теперь уже нельзя было назвать - это скорее
было состязание в троеборье: вино, девчонки, драки. От вина (обычно это
был дешевый "Рубин") Влада мутило, к девчонкам, за одним исключением,
он относился равнодушно, а драться был неспособен.
Однажды парень из параллельного класса, ходивший в шестерках у Феликса,
без видимой причины вызвал его в школьный туалет на драку. Вернее, предполагалось,
что это будет не драка, а профилактическое "навешивание пиздюлей"
Владу, но Влад только обрадовался: у него появилась прекрасная возможность
доказать, что он тоже чего-то стоит, и доказать это не на ком-то, а на
подручном Феликса, который вместе со своим дружком Джеком держал в руках
всю школу, за исключением двух старших классов. Перед Владом, правда, маячила
незавидная перспектива схлестнуться с самим "боссом", но он предпочитал
над этим не задумываться. Лишь только подручный Феликса по кличке Муха
завел "воспитуемого" в туалет, Влад первый без предупреждения
заехал ему с правой в ухо... В следующее мгновение произошло нечто неожиданное:
реальность превратилась в замедленное кино, и перед глазами Влада в сторону
перегородки между унитазами неторопливо проплыла голова Мухи с полуопущенными
веками, будто он чего-то застеснялся, волосы его приподнялись и поплыли
в другую сторону, а рябое лицо стало постепенно угасать и очень скоро превратилось
в черное пятно, как это бывает, когда за головой человека светит яркое
солнце...
Очнулся Влад в медпункте от нестерпимой рези нашатырного спирта в носу.
- Кто тебя так... уделал? - участливо спросила медсестра, прикладывая
ему к глазу свинцовую примочку.
- Не знаю... Не помню... Упал, кажется, - ответил Влад, искренне недоумевая,
что же с ним произошло.
- Все-то вы падаете! Искалечите когда-нибудь друг дружку, - сокрушенно
покачала сестра головой. - Ладно уж, иди к завучу разбираться. Сам-то дойдешь?
Завучу и родителям Влад, конечно, ничего не рассказал, и за это компания
Феликса его простила. Но сам он в очередной раз ощутил свое ничтожество...
- Стоп, стоп, стоп! - запротестовал Весельчак. - Мы так не договаривались.
Пусть хилый, пусть дебильный, но "ничтожество" - это ты, брат,
через край хватил!
- А ты как считаешь, наш Рейджер должен быть на Земле "самым, самым,
самым"? - невозмутимо спросил его Валидатор.
- Ясный корень!
- Вот и я так полагаю. И если он не может стать самым великим из людей,
пусть тогда будет самым ничтожным. По крайней мере, этим он будет качественно
отличаться от прошлых четырех воплощений.
- Но почему мы не можем сделать его самым великим?
- Боюсь, что не получится, - покачал головой Валидатор.
- А ты попробуй.
- И не собираюсь.
- Это почему? - Весельчак вскинул в удивлении виртуальные брови.
- Считаю бессмысленным. Если хочешь, пробуй сам. Но не думаю, что твоя
попытка увенчается успехом.
Весельчак призадумался: он боялся в случае неудачи выглядеть дураком
в глазах Валидатора.
- А пусть клоуны мастерство покажут, чего они бездельничают у нас?!
- нашелся он. - Грамоте обучены, вот пусть и пишут!
(от клоунов)
Когда Влад закончил школу со средним баллом три целых ноль десятых и
получил в напутствие от классного руководителя загадочную фразу "Такую
серость ничто не затмит", он с облегчением окончательно осознал свою
полную никчемность и ни на что непригодность, и... стал вполне счастлив.
Все несчастья и беды людей - от того, что они не получают от жизни заветного
плода, к достижению которого стремятся. Человек мечтает быть великим писателем,
а ему говорят: "Тоже мне, Достоевский! Да ты аллюзию от поллюции отличить
не можешь!" Конечно, такому человеку обидно будет. Или другой человек
спит и видит, как он установит рекорд страны по прыжкам с шестом, а накануне
соревнований на него наезжает пьяный велосипедист - несбывшийся рекордсмен
падает и разбивает коленную чашечку об крышку канализационного люка. Неизвестно,
установил бы он рекорд, но можно со стопроцентной уверенностью сказать,
что вся его дальнейшая жизнь будет отравлена горьким зельем обиды на пьяниц,
на велосипедистов, на судьбу и на Бога, а закончит он, вполне возможно,
тем, что сам сопьется и будет под градусом развлекаться "велосипедными
прогулками", выискивая в темных аллеях, на кого бы побольнее наехать.
Напротив, человек, который ни к чему не стремится, надежно застрахован
от жизненных разочарований.
Во всем мире найдется очень мало людей, которые ни о чем не мечтают
и ни к чему не стремятся, и именно поэтому так редко встретишь счастливого
человека. Влад стал одним из избранных, которым дано было познать секрет
блаженства: ничего не требовать от жизни. Все знают магическую фразу "блаженны
нищие духом", но в силу своей простоты она столь глубоко зашифрована,
что лишь немногим теологам удалось найти ключ к ее разгадке. А те, кто
ее разгадал, не захотели делиться сокровенным смыслом с остальными, потому
что это бы противоречило избранности счастливых и могло бы нарушить счастье
избранных. Гораздо мудрее объявить, что "нищие духом" - это люди
с разжиженным мозгом, дебилы, идиоты и кретины, говоря языком медицины.
И уж никакому нормальному человеку не придет в голову, что "несчастный"
кретин, глядя на "психически здоровых людей", радуется, что он
не один из них. Если нормальный человек и заметит блуждающую на губах кретина
улыбку, он скажет только: "Идиот какой-то!" - чем еще больше
развеселит жизнерадостного счастливца.
Да, Влад был вполне счастлив, не прикладывая к этому никаких усилий.
Он был счастлив только тем, что он живет, в отличие от тех, кого уже закопали
в землю или замуровали в вазочке в стену, предварительно подвергнув сожжению,
благозвучно прозванному "кремацией". Одного этого факта существования
было бы достаточно для счастья, но жизнь оказалась к нему необычайно добра:
утром она дарила ему чарующие переливы птичьих трелей за окном, ласковый
луч пробивающегося сквозь тюлевые занавески солнца и освежающую прелесть
холодной воды из-под крана. Днем, работая на рытье траншеи под телефонный
кабель, он вкушал мышечную радость неизнурительного физического труда и
наслаждался холодящим первобытным запахом сырой глины, а вечером по его
жилам разливалась живительная благодать чудесного виноградного напитка
с загадочными кабаллистическими знаками "777" на этикетке, когда
он со своими достойными коллегами распивал в перелеске у железнодорожного
полотна пряно-ароматный портвейн под вареную колбаску и философские разговоры.
Докладчиком в интеллектуальных беседах обычно выступал Леня-Лысый, потерявший
шевелюру "в горниле атомного реактора", как он сам выражался.
Поначалу он не рассказывал о своей прежней работе, намекая только, что
она имела отношение к "мирному атому", но когда его стали в шутку
называть "секретным физиком", признался, что "ходил матросом"
на атомном ледоколе "О.Ю. Шмидт". Философов и всех прочих ученых
он недолюбливал, считая, что они "погрязли в интегралах". Речи
его были мудреные и понять из них можно было не очень много:
- Вот мы тут пьем, так, сидим на насыпи, все путем, да, а ни хрена не
знаем, какие процессы в нас происходят, потому что нам неведомо, кто, в
натуре, стоит за нами. Вот ты вчера "бэ-эфа" хватанул, и все
пучком, а сегодня тебя со слабого портвешка воротит, а почему? Где разгадка?
Кто скажет? Никто не скажет. А я скажу: потому что у каждого второе "я"
есть, даже не второе, а первое, это верняк. И хер кто знает, чего это первое-второе
"я" в текущий момент себе в глотку заливает. Может, оно дорогой
коньяк сосет, расслабляется, а ты со своим портвейном лезешь, букет, падла,
рушишь. Ясно дело, пошлет оно тебя на три печатных знака, или все пять
даже. А если ты...
На самом кульминационном месте речь Лени-Лысого неминуемо прерывалась
грохотом проносящейся мимо электрички, но это его не смущало, и он как
ни в чем не бывало продолжал свой рассказ, а Влад, наблюдая, как он многозначительно
открывает немой рот с прилипшими к иссохшим губам табачными крошками, хватался
в приступе смеха за живот и, провожая взглядом безучастную электричку,
орал что есть мочи: "Бля-я-я-я-а-а-а-а!!!"
- ...Или вот там, во, гляди, - Леня, успев таинственным образом переключиться
на другую тему, указывал на темнеющее небо кривым перстом с загнутым внутрь
ногтем, - во - Дева, та еще проблядушка, а задарма себя показывает...
- Да где? - щурились мужики, рассматривая вечереющее небо, подкрашенное
с западной стороны горячечным румянцем. - Нет там ни хуя!
- А вон, в семидесяти градусах по азимуту от полярной звезды, - Леня
нежно брал товарища за загривок и поворачивал его голову в нужную сторону.
- Чо ты гонишь?! Какая звезда? Это самолет летит, - беззлобно возражал
товарищ.
- Не летит, а на месте стоит, значит, звезда или спутник на геостационарной
орбите, - терпеливо разъяснял Леня-Лысый.
- В штанах у тебя спутник, - подзадоривали его мужики.
- Замажем на червонец? - не выдерживал Леня. - Студент, разбей!
Студентом называли Влада - наверное, за его тщедушное телосложение.
Роста он был под метр восемьдесят, но худой, как Останкинская телебашня
(по выражению его матери).
- Сначала "бабки" покажи, а потом замажем, - отвечали Лене.
- Не доверяешь, гнида? - удивлялся он, словно ему в первый раз выказывали
недоверие.
- Сам ты гнида!
Далее следовал ленивый обмен пинками и ударами в глаз или в челюсть.
Дерущихся быстро разнимали и заставляли пить "мировую", и около
девяти часов вечера, как по расписанию, все расходились, чтобы успеть домой
к 9:35, когда по телевизору после информационной программы "Время"
начинался художественный фильм.
Влад "на автопилоте" перебирал слегка заплетающимися ногами,
и сердце его радовалось за подарившую теплый вечер природу и за мудрых
добродушных людей, знающих ответ на все ее загадки. На середине пути его
начинало мутить - тогда он, не меняя выражения лица, хватался за тонкие
ветви сирени, или еще какого-нибудь придорожного куста, наскоро проблевывался,
вытирал об траву ботинки и продолжал свой путь. Главное при этом было именно
не менять выражения лица, иначе, если хоть на мгновение ото лба к подбородку
пробегала стягивающая кожу брезгливая гримаса, настроение могло запросто
испортиться, и когда после по "телеку" не было подходящей веселой
киношки, типа "Соломенной шляпки" или "Льва Гурыча Синичкина",
на душе становилось слегка муторно.
Счастье Влада закончилось именно в тот день, когда он, лежа на свежеразрытой
куче с сигаретой "Пегас" в зубах, рассматривал через осколок
зеленого бутылочного стекла солнечные острова в разрывах листьев вековой
липы и предавался мечтам о том, что такая его приятная жизнь будет продолжаться
если и не вечно, то до старости. Неподалеку послышались крики, и он увидел,
что трое из их бригады-"пятерки" странно жмутся друг к другу
на краю траншеи, заглядывая вниз. Среди них не хватало Лени-Лысого: они
как раз в недоумении разглядывали его лежащим на сыром глинистом ложе с
выпукло-стеклянными глазами и вставшими проволочными пучками редкими белыми
волосинами. Со дна траншеи поднимался сладковатый сизый дымок...
Впоследствии выяснилось, что Леня случайно наткнулся на кабель военной
связи и непонятно зачем методически-упорно разрубил его киркой, пока остальные
неспеша перекуривали. (Как впоследствии случайно стало известно Владу,
этим делом занимался даже следователь военной контрразведки, подозревая
диверсию, и пришел к официальному заключению, что "страдающий хроническим
алкоголизмом Л. Семенов покончил жизнь самоубийством в состоянии водочной
интоксикации третьей степени").
После этого трагического случая Влад перестал ходить на работу - ему
стало страшно опускаться в траншею, и в каждом торчащем из земли корне
он видел оголенный обрубок высоковольтного кабеля. Теперь он целыми днями
просиживал на балконе за чтением легкой мукулатурной литературы, типа "Королевы
Марго", а по вечерам перебирался в уютное кресло перед телевизором
и смотрел все передачи подряд, от "Наш сад", с которой начиналась
вечерняя программа, до "Камера смотрит в мир", которой она заканчивалась.
В телевидении Владу особенно нравилось то, что в нем не было и не могло
быть смерти, а если артисты и умирали, то не по-настоящему. Ему даже доставляло
удовольствие смотреть, как в каком-нибудь фильме про войну умирает изрешеченный
пулями герой, и знать при этом, что он видит не САМУ смерть, а ее театрализованное
представление. А когда до него дошло, что смерть - это единственный акт,
который актеры не могут сыграть по-настоящему, потому что никогда не испытывали
ее на себе, ему стало просто до колик смешно, и родители за него не на
шутку перепугались.
- Займись делом! - сторого сказала мать. - Иди мусор на помойку выброси.
Родители Влада свято верили в целебную силу трудотерапии, и при каждой
странной выходке сына давали ему задание по хозяйству. Он взял пластмассовое
ведро и, как был в фетровых тапочках, вышел во двор. По странной причуде
архитектора помойка находилась строго посреди двора: между двух домов из
земли вырастала бетонная стена с притулившимися к ней железными баками.
По теплому вечернему воздуху, в котором причудливо-таинственно смешивались
ароматы борща и сирени, из-за стены выплывали тягучие гитарные аккорды:
"пичально чайки за кармой кри-ича-ат - сюда пришли маи друзья-я..."
Влад обогнул стену, чтобы посмотреть, кто поет, и увидел на поваленном
дереве за помойкой целую компанию: тощего длинноволосого парня с гитарой,
Феликса, Джека и Стеллу... Он давно ее уже не видел, их пути не пересекались
месяца два или больше, хотя они и жили в соседних домах, и только теперь,
в эту неподходящую минуту, Влад понял, что стал постепенно забывать свою
любовь... Ему стало стыдно за себя - на глаза неожиданно навернулись слезы.
- Эй, Квазимода, чего рожи корчишь? - жизнерадостно закричал Джек.
Все захохотали... Нет, не все: Стелла не засмеялась, а лишь печально
улыбнулась. "Да, да! - пронеслось в голове у Влада. - Она меня понимает,
как никто другой!"
- Какой он тебе Квазимода?! - удивился Феликс. - Это он в школе был
Квазимода, а теперь он князь. Князь Мышкин.
- Я не Мышкин, - серьезно ответил Влад, не спуская глаз с прекрасного
лица Стеллы.
- А кто? - высоко поднял брови патлатый гитарист, далеко вытягивая шею.
Он оборвал песню, положив ладонь на струны.
Все в экзальтированном любопытстве уставились на Влада, даже Стелле
стало интересно.
- Я Раскольников! - неожиданно для себя заявил Влад и наотмашь долбанул
парня пластмассовым ведром по голове - тот вовремя подставил руку, ведро
с глухим звуком отскочило и попало в лицо Феликсу.
- Замочу гада! - заорал тот, вскакивая.
Влад не успел ничего подумать, как увидел, что он уже бежит, бросив
ведро... Это было престранное ощущение: бежал не он сам, а его ноги - сознание
при этом топталось на месте в остановившемся времени, будто это не Влад
бежал, а навстречу ему неслись кусты и деревья, детские качели, песочницы,
редкие прохожие и низкорослые гаражи... Перед глазами мелькали картинки,
а сзади кто-то тяжело дышал в затылок, и Владу хотелось оглянуться, но
он боялся, что этим "кто-то" окажется Смерть... В его разгоряченную
голову вдруг впрыгнула когтистая мысль: смерть всегда идет по пятам за
человеком, но пока он молод - может убежать от нее, а постареет - нет сил
для бега, оглянется на прошлое - и увидит бледную женщину с кривым ножом...
Да и молодому стоит спотыкнуться...
Бежать уже не было сил - Влад заскочил в подъезд ближайшего дома и,
крепко придерживая массивную ручку, выглянул в мутно-застекленное дверное
окошко: в свете фонарей никого не было. Ему стало смешно: за ним никто
и не гнался, быть может... Надо же было так обосраться! Он вышел наружу
и огляделся - обнаружилось, что он пробежал всего четыре уличных блока.
А казалось... "Казалось все пять!" - рассмеялся он про себя.
Все было не так плохо. Он был жив, а значит, жизнь все еще любила его,
и он должен отвечать ей взаимностью. "Я люблю-ю тебя жи-изнь..."
- запел он вполголоса, направляясь домой.
Все будет хорошо: он еще успеет посмотреть передачу "Камера смотрит
в мир", где расскажут про западногерманских учителей, попавших под
неумолимый жернов "беруст форботтен", съест бутерброд с докторской
колбасой, запьет кефиром и отправится набоковую. Намурлыкивая себе под
нос жизнелюбивую песню, Влад дошел до своего двора... А вот и ведро! Оно
стояло на детской площадке, на карусели-вертушке. Влад с радостью подхватил
его - в нем что-то плескалось. Он подтащил ведро под свет фонаря и заглянул
в него - в нос ему ударил теплый терпкий запах: оно было до половины заполнено
пенистой мочой. К горлу подступил тошнотный ком, а в голову ударила кровь:
он со стыдом представил себе, как такие же, как и он, парни, встав в круг,
мочились в ведро на глазах у божественной Стеллы.
Влад поставил ведро в кусты и решительно направился домой, подальше
от этого гнусного места, - но с каждым шагом он все больше замедлялся,
а ноги все больше слабели, становясь пластелиновыми... В это наваждение
трудно было поверить: со стороны его подъезда доносились те же голоса,
что и из-за помойки, только песня теперь была другая: "Сижу на нарах
- хуй дрочу, картошку чистить не хочу..." Это была засада, но... Это
была странная засада. Влад бы испугался, но не удивился, если бы на него
напрыгнули из кустов, но так... Поджидать у подъезда с песнями?! Это было
очевидно, но невероятно. Очевидное-невероятное... У Влада задрожала нижняя
губа: ему, вдруг, отчего-то стало обидно за себя, что его вот так открыто,
ничего и никого не стесняясь, поджидают, чтобы "замесить" или
даже "пописАть".
Чуть не плача от обиды, Влад осторожно залез в кусты перед своим подъездом
и притаился там, чтобы выждать, когда ИМ надоест его ждать и ОНИ, позевывая,
разойдутся по домам. А в следующую минуту произошло самое худшее: хлопнула
дверь в подъезде и послышался взолнованно-отрывистый голос его мамы:
- Ребята, вы Влада не видели?
- Не-а, - усмехнулся Феликс, - сами повидать его хотели.
- Влад! - закричала мама.
Владу вдруг стало не по себе - он, будто, не мог понять, его это зовут
или нет. Тело его дрожало от какого-то нервического ощущения несуразности
просходящего.
- Да вы не волнуйтесь, - сказал Джек, - он это...
- Что это? - встревожилась мама.
- По девочкам пошел, - хихикнул Джек.
- Ты полковников любила... ноги на ночь мыла... чего-то там забыла...
и перо за это получай! - прогундосил гитарист.
- Странные у вас песни, - озадаченно заметила мама. - Пойду в милицию
звонить.
- Так мы закон не нарушаем! - возмутился Феликс. - Сидим, поем вполголоса.
Нельзя?
- Да нет, я не про вас. Я про Влада...
Мама ушла. Слыша ее голос, сидеть в кустах было противно, а без него
- совсем тоскливо. Влад без особых предосторожностей выбрался из кустов
и направился в подъезд соседнего дома. Там он и переночевал на лестничной
клетке последнего этажа, на коврике под чужой дверью. Ему снился красивый
сон про волшебный мир, населенный добрыми всепонимающими людьми...
(на ходу подхватывает Валидатор)
После инцидента во дворе Влад перестал выходить из дома. Ему было просто
страшно. Сначала он заигрывал со своим страхом: представлял, как он выйдет
из дома и сразится со своими обидчиками, подбадривал себя, даже начал по
утрам делать зарядку с гантелями, но как только он подходил к двери, ноги
деревенели и отказывались идти дальше, а рука застывала в параличе и не
слушалась, когда он заставлял ее повернуть собачку замка, чтобы открыть
выход во внешний мир. Влад пытался разобраться в своем страхе, докопаться
до ответа на вопрос, чего именно он боится, и выяснил для себя, что он
боится не самих побоев: его пугала вероятность того, от них останется след
на всю жизнь.
Он понимал, что на самом деле его никто не хочет убивать, но кто мог
дать ему гарантию того, что Феликс с Джеком правильно рассчитают свои силы
и не вывернут ему сустав, не сломают руку, не изуродуют велосипедной цепью
ногу, не пробьют голову арматуриной или не всадят нож в живот на глубину,
чуть большую относительно безопасной, и не выпустят ему кишки? Или, может,
они его затащат в подвал, чтобы попугать, а потом войдут в раж, свяжут
ремнями и будут пытать... скажем, засовывая в задний проход раскаленный
паяльник. Фантазии? Но ведь именно такой случай произошел всего месяц назад
в соседнем микрорайоне с тремя школьниками. Нет, самое безопасное было
сидеть дома. Только так можно было уберечься от костылей, от шрамов через
весь живот, от инвалидного кресла, наконец. Даже если врачи вправят кости
и зашьют раны так, что следов на теле не останется, как он будет жить с
воспоминанием о пытках, которым его подвергли?!
Страх заставил Влада соображать. Он стал задумываться над тем, откуда
у людей берется мужество ходить по улице, когда их на каждом шагу подстерегает
несчетное число опасностей: автомобили с начинающими или нетрезвыми водителями
(изуродованные конечности), плохо закрепленные строительные леса (пробитый
череп), плохо закрытые крышки канализационных люков (переломанные ноги),
хулиганы (свернутая челюсть или перебитое ребро), маньяки (всунутое в автобусной
давке шило в печень), террористы, наконец (как назло, именно в тот год
в Москве неизвестные стали подкладывать бомбы в метро и центральные магазины
- воспаленное воображение Влада рисовало перед его глазами разбросанные
по искореженным прилавкам обрывки внутренностей и куски мозга).
Раздумья привели Влада к выводу: у людей нет никакого мужества, которое
заставляет их рисковать здоровьем и жизнью, дело здесь не в мужестве, потому
что всех этих опасностей НЕЛЬЗЯ НЕ БОЯТЬСЯ. Их невозможно не бояться, ведь
они подстерегают со всех сторон, а человек не может, как паук, обозревать
сразу все стороны или ежесекундно оглядываться вокруг себя. Люди их просто
ИГНОРИРУЮТ. Для них они как бы не существуют до той поры, пока они с ними
не сталкиваются. А как только сталкиваются - становится поздно. Когда человек
подскользнется на застывшей от мороза луже, упадет и сломает руку, его
первая мысль будет: это происходит не со мной! Он не может сразу поверить
в это, будто он раньше не знал, что на льду можно неожиданно подскользнуться
и неудачно упасть!
Однажды вечером с Владом случилась истерика, когда вернувшийся с работы
отец стал со смехом рассказывать, как у них на работе одной женщине упала
на голову люстра и сделала ей сотрясение мозга. Родителям насилу удалось
успокоить сына: мать заставила отца убедить Влада в том, что это не реальная
история, а анекдот. Но с той поры Влад стал старательно обходить эту с
виду невинную часть интерьера. Только после этого случая родители стали
относиться к странному поведения сына как к болезни, а не как к очередной
невинной причуде. Но они ничем не могли ему помочь: психотерапевт не приходил
по вызовам на дом - не было в его функциях таких визитов, - а вызов санитаров
мог повлечь за собой психушку, чего родители никак не желали.
Владу становилось все хуже: чем больше он задумывался, тем яснее становилось
для него, что и дома он не находится в полной безопасности. Родители пытались
убедить его в обратном, но тщетно: он с завидным упорством доказывал им,
что их дом не застрахован от стихийных бедствий - ураганов и землетрясений.
А в один из вечеров случилось нечто ужасное: когда они в очередной раз
спорили за вечерней чашкой чая о подверженности человека природному форс-мажору,
посуда в серванте мелко, но звонко затряслась, а одиозная люстра "Каскад",
которую так старательно избегал Влад, закачалась, зловеще погромыхивая
висюльками из граненого стекла, будто готовилась к прыжку на голову Влада...
Родители в первую минуту подумали, что они заразились от сына его сумасшествием,
но очень скоро все прекратилось, а на следующий день по радио объявили
о небывалом в истории сейсмологии случае: волны землетрясения, эпицентр
которого находился в Карпатах, дошли до Москвы. И напрасно родители уверяли
Влада, что "все очень просто разъяснилось", Карпаты замечательное
живописное место с прекрасными лыжными курортами, а не какая-нибудь черная
бездонная дыра в земле, от которой во все стороны расходятся безобразные
тысячекилометровые трещины, и если там и случаются землетрясения, то незначительные
и крайне редко, так что в этом нет ничего ужасного... Влад еще больше замкнулся
в себе, и теперь уже ничего не доказывал родителям из суеверного страха,
что как он скажет, так оно и выйдет.
Влад продолжал задумываться... Землетрясение действительно было случайным
событием, а опасность от него - разовой в масштабе человеческой жизни.
Но существовала еще перманентная опасность, которая сводила на нет уютный
постулат "мой дом - моя крепость". И этой глобальной опасностью,
с существованием которой мирились люди, была опасность ядерной войны. Когда
Влад над этим получше задумался, ему стало едва ли не весело: для него
самого, для его родителей и для большого числа подобных им простых советских
людей Америка была вполне мифической страной. Он много слышал по радио
про угнетение негров, читал в газетах о "пентагоновских ястребах"
и не пропустил по телевизору ни одной передачи из серии "Америка семидесятых"
(из этих передач в голове у него осталось только одно выражение, но очень
сочное: "мутные воды Потомака", - в нем слышалась некая запредельная
поэзия), но никогда ему в руки не попадалось ни одной вещи, которая бы
подтвердила существование этой мифической страны.
Да, он слышал про американскую жвачку и даже был знаком с людьми, которые
ее когда-то жевали, но он никогда не ощущал во рту ее таинственного вкуса,
магическим путем приобщающего к американскому образу жизни. Он изредка
видел на своих сверстниках американские джинсы, но никогда не прикасался
пальцами к их мелкорубчатому, такому мягкому на вид, материалу. К тому
же, если он и видел "американские" джинсы, никогда нельзя было
с уверенностью сказать, что это не польская подделка.
Влад ни разу не держал в руках НИ ОДНОЙ американской вещи - и при этом
над ним нависала постоянная угроза того, что в один прекрасный момент,
который мог оказаться ЛЮБЫМ моментом его жизни, на крышу его дома упадет
американская ракета, которой и лететь-то от Невады до Москвы всего двадцать
минут. И если Владу повезет, и она не сразу взорвется, он, возможно, увидит
какие-то обломки ее корпуса, прежде чем она радикально вторгнется в его
жизнь. Ха-ха, "вторгнется в жизнь"! Можно ли смерть считать вторжением
в человеческую жизнь? И ведь американцы находятся в таком же положении.
Не от того ли у них столь жгучий интерес к Советскому Союзу? О чем они
думают, когда толпами расхаживают по Красной площади? Может, в них говорит
элементарное любопытство - они хотят знать, откуда к ним придет смерть?
И вот, когда страх внезапной неминуемой смерти вошел в каждую клетку
Влада, все остальные страхи отступили, чтобы освободить место последнему
страху, конечному и всепобеждающему - страху умереть от страха смерти...
- Стоп, машина! - оборвал Валидатора Весельчак. - Ты меня утомил: страх-страх,
страх-страх... Напугал ежа голым задом!
- Я и не собирался тебя пугать, - возразил Валидатор. - Любые человеческие
страхи для тебя - пустой звук, потому что нереальны. Тебе неведом страх
потерять ногу: у тебя вырастет другая. Но представь на секунду, что ты
расстаешься с чем-то навсегда...
- Все равно не согласен. Потерял - не потерял... Не в этом дело.
- А в чем?
- Да в том, что у тебя Рейнджер опять какой-то чересчур ущербный получается.
На Земле трусость - это крупный недостаток, если тебе известно.
- Разумеется, известно, - виртуально вздохнул Валидатор. - Но, во-первых,
это уже не совсем Рейджер, потому что у него теперь есть телесная оболочка
с ее рефлексами, а во-вторых... Представь, что ты бы попал в жесткий земной
мир с его необратимыми превращениями - было бы чего испугаться!
- Ты мне, брат, волну не гони! - заявил Весельчак. - Сейчас увидишь,
чего будет. Вот, послушай...
Случилось невероятное: Владу пришла повестка из районного военкомата
явиться на медицинскую комиссию. По сути, в этом ничего невероятного не
было, если учесть, что Влад учился в нормальной школе и его отклонения
от нормы никогда не были документально зафиксированы. Все свои прожитые
восемнадцать лет он балансировал на грани: для своих сверстников он был
"чокнутым", а для врачей - не более, чем ребенком со странностями.
И все же, родителям это показалось невероятным: они-то знали, насколько
их сын был в последнее время "не в себе" (еще один типичный пример
игнорирования грядущих неприятностей).
Впрочем, в конце 70-х годов призыв в армию не был такой трагедией, как
это стало после начала войны в Афганистане. Армия не только в газете "Красная
звезда", но и в бытовых представлениях считалась школой жизни, а негласный
армейский девиз "мы сделаем из тебя говно, а потом из говна вылепим
человека" воспринимался в обществе не как угроза или посягательство
на свободу личности, а как высшее выражение солдатской удали и жизненной
закалки. "Косить от армии" было непопулярно, и те немногие "додики",
которые на это шли, рисковали нарваться на крупные неприятности от своих
бывших сопляков-товарищей, а ныне всеми уважаемых дембелей: "придурков"
попросту отлавливали в темных переулках и с патетическим криками "я
за тебя кровь мешками проливал!" начищали, как говорится, морду.
Кроме всего прочего, именно во второй половине семидесятых годов в СССР
сложилась неблагоприятная для армии демографическая ситуация, получившая
в военкоматах неофициальное название "проблема мертвых душ".
Суть проблемы заключалась в том, что в армию должны были призываться по
возрасту дети тех, кто родился в 40-е годы, но именно в эти годы в связи
с войной рождаемость была крайне низкой. Короче, "мертвые души"
были по сути нерожденными детьми несуществующих родителей. Такая армия
гипотетических солдат была хороша для какого-нибудь мифического Армагеддона,
разворачивающегося на небесах, но в реальной жизни ощущался крупный недобор
призывников, поэтому в армию загребали всех, у кого не было справки об
инвалидности и кто не состоял на учете в психдиспансере.
Рахитизм, хроническая астма, зрение "минус пять" и плоскостопие,
ранее спасавшие от армии, уже больше никого не волновали. Даже "незалупа",
смешное по названию, но тяжелое по форме заболевание, перестало приниматься
в расчет: врачихи все так же методично просили призывников снять трусы
до колен и оттянуть крайнюю плоть, но это уже была чистая формальность,
надоедливый бюрократический атавизм.
Все это отразилось на формировании отдельных родов войск: крепких, здоровых
и высоких забирали в "силовые" войска, типа десанта или морской
пехоты, а интеллектуальным (относительно) войскам доставались чудаки и
доходяги, по-армейскому - "чмо". Так и случилось, что Влад по
иронии судьбы попал в РВСН - Ракетные войска стратегического назначения.
Армия была для Влада выходом из жизненного тупика. С первого дня в войсках
он превратился в "зеленку" - молодого солдата, которого может
гонять и воспитывать любой старослужащий. Но воспитание не тяготило Влада:
ему с самого начала внушили, что если он не будет "буреть" и
"залупаться", то его если и будут бить, то не сильно. Но главное,
что устраивало Влада в воспитательном процессе - это то, что "старики"
были спецами в своем деле, и от их побоев никогда не оставалось следов
- даже если они били пряжкой ремня по голому телу, то всегда искусно выбирали
такие места, что отпечатки от медных пятиконечных звезд сходили максимум
через полчаса, не оставляя синяков. К тому же, "зеленкой" он
был не один - таких, как он, был еще десяток в его роте, и это здорово
утешало.
- Достаточно! - оборвал Весельчака Валидатор. - Все правильно, но
скучно. Не узнаю тебя...
- Хм... Что-то меня на публицистику потянуло, - виновато усмехнулся
тот. - Пора опять бездельников-клоунов подключать.
Служба Влада началась с курса молодого бойца (строевой шаг, стрельба,
заучивание устава и принятие присяги) и трехмесячной специальной технической
подготовки, в ходе которой нужно было выучить положение нескольких десятков
кнопок, ручек и тумблеров на аппаратном шкафе, и не просто выучить, а выучить
до автоматизма, чтобы руки сами, без участия головы, как говорил "преподаватель-прапорщик",
находили нужные переключатели. Самое сложное было зазубрить, какой рукой
что нажимать - это почему-то было очень важно для сдачи экзамена. Через
три месяца Влад с блеском сдал зачет, в ходе которого нужно было с завязанными
глазами выполнить команды экзаменующего майора из штаба дивизии: "Кнопка
номер три! Тумблер два - включить! Реле двенадцать - нейтральное положение!
Переключатель пять - в фазу семь!!! Кнопка восемь - жать три раза..."
К немалому удивлению приемной комиссии, за десять минут непрерывных команд
и вводных Влад не сбился ни разу.
- Молодец! - похвалил его майор. - Просто робот, твою мать!
- Служу Советскому Союзу, партии и правительству!
На следующий день Влада привели на командный пункт и показали ему аппаратуру,
на которой он будет нести дежурство. Ящик был точно такой же, как учебный,
только с электронной начинкой и мигающими лампочками.
- Товарищ рядовой, Коммунистическая партия доверяет Вам ядерную кнопку,
- сакрально объявил ему дежурный по командному пункту.
Вид его несколько не соответствовал торжественности минуты: это был
одутловатый капитан с обвисшими усами, злой и невыспавшийся после ночной
партии в преферанс, которую он "слил" штабистам.
Влад замешкался, не зная, что отвечать по форме, покраснел от напряжения
и, наконец, выпалил:
- Постараюсь оправдать!
- Ты чего, ебу дался?! - набросился на него капитан. - Я тебе "постараюсь"!
У тебя в руках... - тут он вовремя прикусил язык: солдатам нельзя было
знать больше положенного. А положено им было знать только свой "ящик",
да и то только снаружи, но не изнутри. - Убью, в случае чего!
- Благодарю за доверие! - выкрикнул перепуганный Влад.
- Идиот!!! - капитан затрясся от бешенства и выбежал из аппаратной,
громко хлопнув дверью.
Служба у Влада была, что называется, лафовой: смена продолжалась двенадцать
часов, и если дежурство приходилось на ночь, с утра до обеда разрешали
спать в казарме. На муштру у командиров практически не оставалось времени.
Да и само дежурство было непыльным: нужно было следить за тем, чтобы мигали
все лампочки. Если же какая-то из них гасла или начинала гореть постоянно,
нужно было, следуя инструкции, щелкнуть несколькими тумблерами, а если
это не помогало - вызвать дежурного прапорщика-ремонтника. Кроме того,
раз в неделю Владу нужно было провести регламент: снять переднюю панель
и протереть контакты реле техническим спиртом, но спирт до солдат не доходил
- его выпивали прапорщики, и Владу приходилось чистить контакты одеколоном
"Шипр", который ему присылали из дома родители.
"Ядерной кнопки", как таковой, у Влада не было - на стене
висел опломбированный рубильник с большой деревянной ручкой (что примечательно,
не истертой, как это обычно бывает), а над ним - выкрашенная в красную
краску обычная лампочка и электрический звонок, типа школьного, с круглой
и блестящей металлической крышкой. Этот рубильник Владу предписывалось
опустить по сигналу звонка и лампочки. Что за этим последует - ему никто
не говорил. Можно было только догадываться, что куда-то полетят какие-то
ракеты, но самих ракет Влад никогда не видел (по солдатским слухам, их
безостановочно возили на гигантских восьмиосных МАЗах по тайным лесным
тропам) и тем более не знал, на кого они нацелены... Поэтому Владу не верилось,
что именно он является тем самым последним решающим звеном, от которого
зависит, упадут на другую страну ядерные боезаряды или нет.
Если бы ядерная война все же началась, то Влад бы, наверное, несказанно
удивился, что и он приложил к этому руку: его не покидало ощущение того,
что его посадили на командный пункт для отвода глаз, да и сам командный
пункт - ложный, а ящик с аппаратурой и рубильник в стене придуманы как
муляжи для того, чтобы дезинформировать шпионов, если они вдруг ухитрятся
проникнуть в аппаратную. А на настоящем командном пункте сидят не похмельные
капитаны, а полковники в белоснежных халатах поверх отутюженных кителей
с до блеска надраенными пуговицами. Они умны и обходительны в общении друг
с другом, и по ночам не режутся в карты под пивко, а глубокомысленно склоняются
над шахматной доской.
В аппаратной было тепло и уютно, даже можно было подремать, расстелив
шинель на полу, но Влад страдал от скуки: книги с собой проносить было
нельзя, да и выбор в полковой библиотеке был слабый, а чем еще заняться?
Задумываться над жизнью Влад больше не хотел - он боялся, что опять, как
"на гражданке", додумается до чего-нибудь страшного. Он часами
просиживал перед ящиком с аппаратурой, бесцельно обегая глазами не в такт
мигающие зеленые, желтые и красные лампочки: они напоминали ему веселые
огни на новогодней елке. Через несколько часов этой своеобразной медитации
он как бы растворялся в разноцветных бликах и мерном шуме встроенного в
ящик вентиллятора - и уносился душой куда-то очень далеко, туда, где нет
ни предметов, ни мыслей, а есть только покой и гармония...
Командиры считали Влада примерным солдатом: он не грубил сержантам,
не сачковал на зарядке, не пропускал обязательных просмотров программы
"Время", прилежно заправлял постель и даже и не помышлял о самоволках.
Вскоре оказалось, что этого вполне достаточно для получения звания "Отличник
боевой и политической подготовки". Прилагаемый к званию новенький
значок у него, правда, отобрали "деды", а в замен выдали нечто
ободранно-обшарпанное, но Влада это мало волновало: главным для него было
осознание того, что он, наконец, чего-то достиг в своей жизни (в школе
он не получал ни грамот, ни призов, ни каких бы то ни было кубков).
Влад любил ходить в наряды на хоз-двор - там он всласть отдыхал от замкнутого
пространства аппаратной с ее стерильным воздухом, непрерывным гулом вентиллятора
и нескончаемым мельтешением лампочек в глазах. Когда он был "молодым",
его ставили выгребать свинячье дерьмо, потом доверили раздачу корма и,
наконец, через год службы старшина допустил его до исполнения самых легких
и увлекательных обязанностей: следить за тем, чтобы крысы не обгрызали
поросятам уши. Следить - значило прохаживаться с дубиной или лопатой по
хлеву и при обнаружении крыс нещадно их долбить. Правда, Влад здесь шел
на сговор с собственной совестью, и только делал для самого себя вид, что
долбит вредных тварей, а на самом деле он их просто пугал - его палка неизменно
промазывала мимо плешивого крысиного черепа. Ему было жаль этих отвратительных
на вид, но добрых (так ему отчего-то казалось) млекопитающих.
А когда на дворе становилось темно, Влад устраивался перед входом в
"свин-барак" на расстеленной телогрейке и полулежа курил, разглядывая
усеянное звездами небо. Воинская часть была запрятана в лес, подальше от
города, и это было очень хорошо для неба над головой: оно обычно было по
ночам таким прозрачным, что звезды буквально налезали одна на другую, и
с трудом можно было найти крупный черный разрыв между ними - небо было
просто белым от звезд. Влад балдел, неспешно покуривая: над ним едва заметными
точками пролетали спутники, а за спиной сладко похрюкивали охраняемые им
молочные поросята.
- Почему не работаем? - послышался из темноты беззлобный окрик взводного
Цветкова.
- Перекур, товарищ лейтенант, - приподнялся Влад на локте.
- Ладно, лежи. Закурить дашь?
Цветков постоянно стрелял сигареты у солдат, хотя оклад у него был без
преувеличения в 50 раз больше жалования рядового. Он оправдывал это тем,
что бросал курить, но на командном пункте среди офицеров ходили слухи,
будто деньги у Цветкова отбирает жена.
- Ну и говно же ты куришь! - гундосо возмутился лейтенант, поднося к
спичке зажатую в губах "Приму". Это была его неизменная призказка,
когда он прикуривал.
- Смотрите, спутник, - показал Влад на небо.
- Гады! - процедил Цветков сквозь зубы, отплевываясь пепельными крошками.
- Кто, товарищ лейтенант? Извините, не понял.
- Шпионы гады, вот кто. Спутник-то АНБ-шный...
- Чей?
- Американский, дурья твоя башка. Только что в штабе телеграмму со сводкой
по пролету спутников читал. Говорил ведь вам, баранам: есть у штатников
такое веселое заведение - Агенство национальной безопасности. А ты думал,
спутники откуда берутся? Их, как солдатов, рожают, что ли? Для тебя это
светлячок на небе, мелькнул - и пропал, а его несколько лет проектировали,
потом на заводе строили, аппаратурой нашпиговывали, ракету для него делали,
к запуску несколько месяцев готовились... На эту "фигульку" сотни
миллионов долларов угрохали. А для чего?
- Для чего? - удивился Влад, пытаясь по-новому взглянуть на медленно
движущуюся точку... Но кроме точки так ничего и не узрел.
- Да для того, чтобы Родине нашей нагадить, понял? Оборону нашу подорвать!
- Теперь понял, - вздохнул Влад... Очарование звездного неба было разрушено.
- Вот ты лежишь, скажем, у хоз-блока, дрочишь...
- Да не дрочу я! - возмутился Влад.
- Ты меня слушай, - хохотнул Цветков. - Это так, гипотеза... Вот лежишь
ты, наяриваешь, а где-нибудь в Лэнгли твой "прибор" на экране
во всю стену высвечивается. Не веришь?
- Верю, - неохотно отозвался Влад.
- То-то!
- Товарищ лейтенант, а почему нас на стрельбище редко вывозят? - спросить
Влад, чтобы сменить тему разговора. - Как мы можем стрелять научиться,
если заряженный автомат раз в год видим?
- Не надо вам это, - нехотя отозвался Цветков.
- Почему не надо?
- Раз ты такой любознательный, я тебе одну военную тайну открою. Кроме
шуток. Чтоб тебе было известно, в нашем полку не существует никакого плана
действий на случай начала войны. Ни тебе переброски, ни эшелонирования,
ни выдвижения на позиции, ни передислокации. Ни-ху-я! - размеренно и четко
произнес он по слогам. - А знаешь, почему?
- Нет...
- Да потому, что мы сразу отстреляемся, а потом нас ответными ракетами
накроют. Министр так и сказал: "Ракетчики мне нужны на первые полчаса
войны". Уразумел?
- Уразумел, - ответил Влад, поеживаясь от неприятного ощущения от услышанного.
- Я, между прочим, давно к тебе присматриваюсь, - глубокомысленно сказал
лейтенант, - и никак не пойму, умный ты или... С виду, вроде, толковый,
но все под дурачка косишь. Что на уме у тебя?
- У меня? - смутился Влад.
- Ну вот, опять закосил! - усмехнулся Цветков. - Сам-то ты знаешь, что
в голове у тебя?
- А... - Влад собрался что-то сказать, но со стыдом понял, что не знает,
что.
- Я тебе совет дам, - серьезно сказал Цветков. - Если хочешь чего-то
в этой жизни понять и увидеть, поступай в институт после армии. Вам, оболдуям,
правительство такие льготы для поступления дает, а вы не пользуетесь! Приходите
домой - и сразу наверстывать "упущенное" за два года: водка,
девочки, картишки... А потом - вместо института в ЛТП или в вендиспансер.
Ты на хорошем счету, все же. Я тебе рекомендацию в любой институт дам,
жалко мне, что ли?! Сдашь экзамены на тройки - и считай, ты уже "в
дамках".
- А в какой? - задумался Влад. - В какой вы посоветуете?
- Я бы на твоем месте в финансовый пошел. С математикой у тебя как в
школе было?
- Лучше, чем с другими предметами.
- Ну вот, сам бог велел. Поступай на валютное отделение. Сейчас у кого
валюта - тот и король. Я и сам собирался в ГДР перевестись, чтобы марки
получать, но там ракетчики не нужны...
- Спасибо, товарищ лейтенант!
- Ладно, станешь банкиром - сочтемся, - добродушно заржал Цветков.
- А ничего, складно у клоунов получается, - отметил Весельчак.
- Не у клоунов, а у клоуна, - поправил его Валидатор. - Если ты заметил,
пишет только клоун Рейнджера, а остальные по-прежнему бьют баклуши. Как
это ни странно, но вынужден признать, что писательство у него выходит лучше
нас с тобой.
- Видно, к нему по наследству талант перешел.
- Возможно...
- Так пусть этот Рейнджер-2 и пишет дальше. Глядишь, в виртуальные люди
выйдет!
- Да, действительно, не будем ему мешать, - согласился Валидатор.
Поступить в Московский финансовый институт по армейской квоте действительно
оказалось плевым делом. Гораздо труднее было в нем удержаться. Но уже к
середине первого семестра Влад открыл в себе одну замечательную особенность:
учеба ему давалась легко, если на ней получалось как следует сосредоточиться,
и здесь опять помогла армия - за два года спартанского образа жизни он
разучился расслабляться алкоголем, а к телепередачам после семисот вечеров
обязательного просмотра программы "Время" испытывал физическое
отвращение (не мог просидеть перед телевизором больше десяти минут). Все
его прежние "детские" пристрастия - как говорится, "вино,
кино и домино" - были вытеснены одним, но серьезным: "грызть
гранит науки". Если еще учесть, что Влад с детства отличался превосходной
памятью, то нет ничего удивительного в его успехах: первый курс он закончил
"на все пять" и стал ленинским стипендиатом.
Внешний вид Влада претерпел существенные изменения: от прошлой расхлябанности
не осталось и следа. Теперь это был подтянутый молодой парень, высокий
аккуратно стриженый блондин, гладко выбритый и надушенный французским одеколоном
(прилавки мясных отделов сияли стерильной чистотой, но галантереи, как
ни странно, ломились от изобилия изысканных "парфюмов"). У мамы
Влада был прекрасный вкус, и она научила его хорошо одеваться: с известным
лоском, но и без выпендрежа. В институте он неизменно появлялся в костюме
"Made in Malta" в елочку, вместо мальтийского креста - комсомольский
значок на лацкане. Эдакий постармейский камильфо, белокурая бестия эпохи
развитого социализма.
Влада можно было бы вполне принять за примерного карьерного мальчика,
если бы не его большие зеленые глаза: по их отрешенному блеску любой мог
с уверенностью сказать, что этому человеку в душе все "до фени",
и вся его учеба в престижном институте - сродни удовлетворению здорового
детского любопытства (всем ведь ясно, что малыши идут в детский сад не
из чувства долга перед родителями). Да, любой мог, но... "любому"
тоже было до фени, как и всем остальным.
Правда, очень скоро Влад понял, что лейтенант Цветков напрасно обнадежил
его насчет валюты: из студентов МФИ готовили специалистов по ПОДСЧЕТУ финансовых
средств социалистического государства, а не по их ПРИОБРЕТЕНИЮ В СОБСТВЕННОСТЬ
(специалистов "по приобретению" государство не готовило, хотя
и отправляло на переподготовку в "не столь отдаленные места").
Да, Влад узнал, что такое валюта, но знания его были чисто теоретическими
- они не хрустели в бумажнике плотными долларовыми банкнотами и не позвякивали
в кармане золотыми крюгеррандами. Как и до учебы, он видел доллары только
на картинке, и они оставались для него такими же мифическими атрибутами
Америки, как и лас-вегасские казино (согласитесь, что увидеть игорный зал
"Розового Фламинго" в кинотеатре "Ударник" - это одно,
а поставить в этом самом казино сто зеленых на "зеро" - совсем
другое).
И все же Влад жил безбедно. Очень скоро он подружился со своим однокурсником
Валюхой, не очень способным к учебе, но смекалистым по жизни парнем. Трудно
сказать, что свело вместе эти двух разных людей: Влад был в основном немногословен
и производил впечатление рассудительного человека, а Валюха ни минуты не
мог молчать и находился в непрерывном движении, неважно, откуда и куда.
Его низкий рост, прилизанный, будто приклеенный ко лбу, чубчик черных волос
и близко посаженные к носу темно-карие глаза создавали образ предприимчивого
проныры. В сущности, он таким и был: по части "купи-продай" ему
в институте не было равных.
Продать в то время в стране развитого социализма можно было буквально
все, раз уж в магазинах не было ничего. Оставался один насущный вопрос:
где взять товар? Но и этот вопрос решался до смешного просто, потому что
практически в любой московской "альма-матере" (но для конспирации
лучше - не в родной) можно было найти довольно много иностранных студентов
из относительно нормальных (но тоже "соц") стран, у которых вопрос
стоял перевернуто: кому продать?
В их деловом тандеме Валюха выполнял одновременно роль шефа и исполнителя
- он разрабатывал план сделки, находил товар и доставлял его покупателю.
От Влада требовалось только присутствие: Валюхе попросту было скучно одному
этим заниматься. Выручку они никогда не делили, а пускали на совместную
гулянку где-нибудь на Арбате: в "Праге", в "Метелице"
или в "Лабиринте". А летом они отправлялись... ну, конечно, в
Сочи, куда же еще могли отправляться на отдых уважающие себя спекулянты?
Пусть это покажется пошлым, но такова "ля ви": именно в Сочи
Влад впервые узнал, что такое любовь. Да, именно не полюбил, а "узнал"...
К первым летним каникулам у них скопился изрядный навар от торговли
гонконгскими электронными часами. К слову сказать, это была занятная штучка:
будильник в них играл семь мелодий, начиная от "Собачьего вальса"
и заканчивая "Лунной сонатой".
- Ну, чего? Бабок хоть жопой жуй - давай в Сочах гостиницу снимем, как
приличные люди, - предложил Валюха.
- Давай.
Влад никогда не спорил с Валюхой по бытовым вопросам, относясь к неудобствам
и к комфорту одинаково философски, то есть, никак. Его эта тема мало волновала.
Но зато он постоянно следил за курсом доллара и немецкой марки, что очень
веселило Валюху:
- Ну нафига тебе это знать-то, если у тебя ни баксов, ни марок, ни даже
тугриков нет?! А хочешь, за доллары товар сдавать будем, тогда доллары
в боливары переведешь, а боливары в шекели, а шекели...
- Кончай туфту гнать! - одергивал его Влад. - Нас тогда самих сдадут...
сам знаешь, куда.
Валюха прикусывал язык: им обоим было очень хорошо известно, что валютными
делами занималось КГБ, поэтому с долларами они никогда не связывались.
В Сочи их должен был встречать знакомый Валюхи по имени Сергей. У Валюхи
везде находились "хорошие знакомые", но в большинстве случаев
они оказывались людьми, которых он до этого никогда не видел, и лишь случайно,
через других "хороших знакомых", разжился их телефонами. Вот
и на этот раз, уже в поезде, после восьми бутылок "Жигулевского"
под рыбца, выяснилось, что "сочинский контакт Серега" - это лучший
друг валюхиного соседа Павки, про которого Валюха тут же рассказал историю
о том, как он служил в отборной дивизии "Витязь". К подобным
историям Валюхи надо было применять коэффициент правдивости "корень
третьей степени", и "лучший друг" здесь означало давнего
знакомого, а "отборная дивизия" - заурядную гвардейскую часть.
- А этот Серега - он тоже "витязь"? - усмехнулся Влад.
- Да ты не бойся, - ответил Валюха, сосредоточенно отгрызая зубами от
хвоста кусок вяленой рыбы. - Главное, он нам гостиницу обещал сделать.
У него все схвачено.
- Чего мне бояться?! Мне пофигу, - равнодушно отозвался Влад, высасывая
из бутылки остатки пены и вальяжно откидываясь на свернутый матрас. - А
кто этот Серега, на самом деле?
- Какой-то крупный деятель пожарной охраны. Его там все уважают. Павка
рассказывал, как он с ним ходил в сочинскую общагу с ревизией - я уссался!
- А общага - женская?
- Есесс-сно... Они, типа, спьяну подняли учебную тревогу ночью: подъехали
на пожарке, бросили перед входом дымовую шашку и врубили сирену на всю
катушку, а комендантшу заставили девок на улицу выгонять в чем мать родила.
- Голыми, что ли? - усомнился Влад.
- Ну, в ночнушках там, в трусах... В простынях завернутые... Я знаю?
А потом, как по инструкции, пошли проверять, все вышли или нет. Заходят
на третий этаж, смотрят, одна дверь закрыта, стучат - никто не открывает.
Ну, они ее того... плечом вышибли, заходят - там у окна стоит деваха задом
к ним, в одной майке, с толстыми ляжками, через подоконник перевесилась.
Что за долбаный случай?! Они к ней - видят, она в руках связанные простыни
держит, а снизу голос: "Нэ хватает! Да зэмли нэ дастает!"
- Ха-ха... Чего-чего? - захохотал Влад.
- Ну, это она одного нацмена на простынях из окна спускала.
- Так чего он - завернулся бы в простыню, закрыл лицо и выбежал на улицу...
- Вах, дарагой! - воскликнул Валюха, раскупоривая новую бутылку. - Эта
ты такой умный, да, кагда сыдышь байки травышь, да, а чэловек в икс-три-мал-ную
сытуацыю папал... Панымать нада!
- Ладно, сочиняй дальше.
- Короче, она ему - "прыгай!", а он "тяны назад!".
Она пытается тянуть - сил не хватает. Опять ему орет "прыгай, а то
уроню!", а он в ответ "тяны!". Так они и переругиваются:
"тяны - прыгай".
- И чего, пожарники-то помогли?
- Ну да! - заржал Валюха. - Задрали девке майку и трахнули по разу -
она только орала "прыгай-прыгай-прыгай"!!! А потом действительно
помогли - вытянули бедолагу, он пока висел, от страха обдристался. Благодарил
еще...
- А девчонка чего?
- Чего-чего... Сделала вид, будто ничего и не было.
- Тоды ой, - рассмеялся Влад.
Когда на следующий день в восемь часов утра двое похмельных друзей выгрузились
из поезда, они сразу узнали Серегу: их встречал такой же, как и они, опухший
с похмелухи человек, немного постарше, лет тридцати. Вид у него, правда,
был более экзотический: рост под два метра, медвежковатая фигура, нечесаные
кудри и широкая красная морда. И впрямь витязь... Но вместо кольчуги на
нем был мятый пиджак поверх желтой майки - и это в теплое южное утро, обещающее
перейти в знойный полдень! Странный видок...
- Наш человек! - Влад пнул Валюху локтем под ребро.
Валюха поморщился, как от зубной боли: он не любил иметь дело с бомжами,
пьяницами и хануриками, предпочитая им солидных и представительных людей:
в последних он видел образец будущего себя.
- ЗдорОво, мужики! - поприветствовал их Серега низким хрипловатым басом.
- С прибытьицем.
- Валентин.
- Владислав, - передразнил Влад Валюху, торжественно протягивая Сереге
руку.
- Вы как эти... - добродушно рассмеялся Серега. - Японцы на чайной церемонии.
Пошли, япона мать, на пятаке мотор ждет.
На площади перед вокзалом их действительно поджидала машина, и не какая-нибудь,
а белая "Волга".
- Залезай, - скомандовал Серега, первым запрыгивая на переднее пассажирское
сидение. - А это Игорь Петрович, мой шофер, - он кивнул на бледного тощего
парня за рулем.
- Будешь много пиздить - получишь в лоб, Шефуля, - флегматично отозвался
Игорь Петрович, не оборачиваясь.
- О, шефом меня называет, - подмигнул Серега, оборачиваясь к Владу с
Валюхой. - Ну, трогай, Петрович!
Через двадцать минут они уже довольно резво поднимались вверх по горной
дороге мимо свежевырубленных виноградников. Город и море маячали далеко
внизу.
- Что-то высоковато для гостиницы, - заметил Влад Валюхе вполголоса.
- До моря - час на автобусе? Спасибо, не надо. А может, это и не Серега
совсем?
- Подозрительно, однако, - нахмурился Валюха, с тревогой нащупывая пухлый
бумажник в кармане шорт. - Спроси у них, куда везут.
- Куда едем? - спросил Влад.
- Тут недалеко, - нехотя отозвался Серега.
- Скажи, что у тебя есть пистолет, - прошептал Валюха на ухо Владу.
- У меня есть пистолет, - сказал Влад не очень уверенно.
- Какой системы? - заинтересовался шофер.
- Браунинг, - не моргнув глазом, ответил Влад.
- Дай лукнуть!
- Тебе нельзя - ты за рулем, - неожиданно зло сказал Валюха.
Водитель как-то странно напряг желваки и резко затормозил у самого края
дороги, в метре от обрыва.
- Вы чего, мужики, грибков объелись?
Серега резко обернулся к ним с озадаченным видом - и в следующую минуту
расхохотался: он все понял по серым лицам незадачливых курортников.
- Слышь, Петрович, они думают, мы их в горы убивать везем!
- Придурки! - заржал Петрович, трогаясь с места.
- Хорош дурака валять, - расслабился Валюха, - объясните, в натуре,
в чем дело-то?
- Да в магазин мы едем - приезд ведь обмыть надо, - пояснил Серега.
- А что, в городе винных точек нет уже?
- Во, гаврики! - сокрушенно покачал головой Серега. - Вы что, про указ
ничего не слышали? Про антиалкогольный? У вас ведь, вроде, в Москве приняли...
Нет, я с них тащусь: они там глушат по-прежнему, а у нас тут виноград порубили
и Сочи безводочной зоной объявили. "Зона здоровья" называется.
- А пиво с вином продают еще? - спросил Влад. Его интересовало не столько
наличие спиртного, сколько сам факт пропажи отдельных его видов.
- Этой отравы - пока скоко хошь. Но мы с Петровичем только чистый продукт
употребляем. Бормотуху пить здоровья нет уже. Это вам, молодежи, пофиг
все.
Тем временем, они подъехали к покосившемуся сараю сельмага. На его двери
висел огромный ржавый замок.
- Закрыто, - с облегчением констатировал Влад. Пить утром водку было
не в его привычке.
Серега с Петровичем весело переглянулись, типа, столичные фраеры совсем
фишку не рубят.
- На выход без вещей, - скомандовал Петрович.
Они обошли магазин и постучали в заднюю дверь - им открыла дородная
женщина в синем фартуке, из головы которой бумажным мусором торчали газетные
папильотки.
- Чего в такую рань приперлись? - недовольно пробурчала она.
- Татьяна, нужен ящик водки, - доверительно положил ей руку на плечо
Петрович.
- А цистерна вам не нужна?! - рассвирипела Татьяна и, передернув плечами,
сбросила с себя нахальную пятерню.
- Во, сиськами размахалась! - ухмыльнулся Петрович.
- Погоди, не горячись, - осадил его Серега. - Мадам, разрешите Вас на
пару слов...
Он осторожно взял продавщицу под локоть и нашептал ей что-то на ухо.
Та отстранилась, недоверчиво глянула на него и опять подставила ухо. И
тут произошло неожиданное - Серега вцепился зубами в мочку татьяниного
уха и прорычал сквозь зубы:
- Живее, козлы!
Петрович, сразу смекнув, что к чему, кинулся в подсобку и тут же вылетел
оттуда с ящиком водки.
- Кинь ей две сотни, чтоб не плакала, - крикнул он Валюхе, пробегая
мимо покрасневшей от злобы Татьяны, крепко зажатой в объятиях Сереги. -
Потом рассчитаемся.
Валюха, недовольно крякнув, засунул за пазуху продавщицы две новенькие
радужные бумажки, и вместе с Владом побежал за Петровичем к машине. Петрович
загрузил водку в багажник, захлопнул за Владом с Валюхой двери, завел мотор,
подрулил к самой двери черного хода и посигналил - все это за одну минуту.
Через пару секунд раздался грохот - Серега плашмя прыгнул на передний капот
и, схватившись за "дворники", заорал, бешено выкатывая глазные
белки:
- Гони!
Петрович, переусердствовав, так резко рванул с места, что Серега вклеился
мордой в лобовое стекло - нос его расплющился и свернулся набок, а глазное
веко вывернулось и прилипло к стеклу...
- Ну и рожа у тебя, Шарапов! - заржал Петрович.
Влад, покатываясь от хохота, обернулся назад: в клубах пыли за ними
бежала с матюгами расхристанная Татьяна - только папильотки разлетались
по ветру карнавальным конфетти. Но куда там бедной женщине тягаться с лошадиными
силами!
Отъехав на безопасное расстояние, Петрович затормозил на обочине у горного
ручья. Когда все вышли из машины, Серега продолжал лежать на капоте, будто
и не собирался с него вставать.
- Понравилось, что ли? - удивился Петрович.
- Тебе бы так! - зло заорал Серега. - Яйца, знаешь, как напекло! Не
капот, а сковородка!
- На закуску будет яичница, - рассмеялся Валюха.
- А чего ты не слезаешь-то? - спросил Влад.
- Да руки занемели, - пожаловался Серега. - Не могу расцепить. Помогите,
что ли...
Пальцы у Сереги оказались сильными и цепкими: ни Петрович, ни Валюха,
ни Влад не смогли их разжать.
- Чего делать будем? - почесал затылок Петрович.
- Эврика! - обрадованно завопил Валюха. - Надо его пощекотать.
- Вы чего, дураки, что ли? - взмолился Серега.
- Точно, - одобрил Петрович. - Он сам говорил, что ревнивый, значит,
щекотки боится.
Он задрал Сереге пиджак и майку и стал засовывать ему под ребра пальцы.
- Ха-ха-ха!!! Убью-ха-ха-козлов! Убью козлов! У-у... Ха-ха-ха-ха!!!
Серега забился в истерике, колотя ногами по капоту.
- Стой, скотина, железо промнешь!
Петрович, взбеленившись, вмазал Сереге кулаком по ребрам.
- У-я! - взвыл Серега. - Ну все, лучше не отцепляйте - всех поубиваю
нахрен!
- Извини, брат, это я сгоряча, - покаялся Петрович.
- О, я придумал. Давайте ему водки дадим, чтобы расслабился, - предложил
Влад.
- Не возражаю, - примирительно отозвался Серега.
Только после того, как Сереге влили в глотку полбутылки "Пшеничной",
он размяк и его удалось отодрать от "дворников", но пальцы у
него так и остались скрюченными до конца дня. А день они провели там же
у горного ручья, за водкой под курицу, про которую вовремя вспомнил Влад:
ему ее дала мама, чтобы поел в дороге, а он забыл про нее в поезде.
После изрядной дозы Серега разоткровенничался, и очень скоро выяснилось,
что никакую гостиницу он для них не нашел и вряд ли найдет, потому что
его уже полгода как выгнали из пожарной охраны и он уже не такой уважаемый
человек, как был, а точнее, совсем неуважаемый, но и "их" он
за это не уважает, и вообще плюет на "них", потому что "все
они пидоры" и т.д. и т.п. Дальше уже пошел матерный бред, из которого
можно было только уяснить, что жить Валюхе с Владом придется пока у Сереги,
потому что больше негде, но у него дома имеется жена, которая не сильно
будет рада гостям, поэтому надо дождаться темноты, чтобы "проникнуть
в помещение незамеченными". Все это было бы грустно, если бы не было
выпито столько водки, и Влад с Валюхой безумно ржали над каждым серегиным
словом.
После очередной серегиной байки у Влада началась от смеха икота.
- Иди попей водички горной - должно помочь, - посоветовал Петрович.
- Или поблюй, - участливо посоветовал Валюха. Ему и самому с каждой
минутой становилось все хуже от теплой водки.
- Угу, - промычал в ответ Влад, держась за вздрагивающий живот.
Влад поднялся с камня, на котором сидел - мир качнулся перед его глазами.
Он помотал головой - все вокруг поплыло и завертелось, складываясь в калейдоскопические
завихрения: синева неба, вкрапления мелких серых камней под ногами, зелень
листвы, бесцветные вспышки солнца, красные круги перед глазами... Влад
попытался сосредоточиться и услышал шум ручья - он повернулся и пошел с
полузакрытыми глазами на этот шум.
Вода была прохладной и прозрачной - она весело журчала у берега и манила
насладиться своей свежестью. Влада охватило веселое радостное чувство:
ему вдруг ничего не стало страшно. И горы, и Серега с Петровичем, и друг
Валюха, и этот ручей - все любили его бесконечной любовью и все желали
ему добра. С улыбкой на лице Влад забрался на большой камень, взмахнул
руками и прыгнул в ручей - вода с готовностью подхватила его и понесла
вниз по течению, навстречу морю. Море... Теплое и лазурное...
Исчезновение Влада заметили только через сорок минут. Сразу стало ясно,
что его унесло быстрым течением ручья. Весь вечер и всю ночь трое его приятелей
просидели в машине - спорили, что делать. Под утро уснули. Проснувшись
относительно трезвыми, тут же заявили в милицию. Группа добровольцев из
местного населения прошла вдоль всего ручья - нашли застрявший в небольшой
запруде ботинок. Вечером того же дня к городскому пляжу волнами прибило
опухшее посиневшее тело Влада.
- Идиот!!! - набросился Укладчик на клоуна Рейнджера. - И это у тебя
называется "выход в люди"?! А еще обещал рассказать про то, как
он "узнал любовь"... Кретин!!!
- Что ты наделал! Ты лишил его жизни! - Валидатор в ужасе рассматривал
убийцу "Пятого земного воплощения". - Зачем ты это сделал?
Клоун Рейджера только виновато моргал и недоуменно пожимал плечами:
- Я не хотел. Я писал, как Рейнджер. Придумывал на ходу. Без всякого
умысла. Что приходило в голову. Я не знал до последнего момента. Так получилось...
- Но как ты мог?! - удивлялся Валидатор. - Тебе хотя бы известно, что
ты совершил с земным воплощением Рейнджера НЕОБРАТИМОЕ событие? Теперь
ни тебе, ни мне, ни Весельчаку не удастся его воскресить! НИКОМУ!!!
ноябрь 1997 - январь 1998 года
