КРАПИВНОЕ  СЕМЯ

Дед спал тревожно: ворочался, перхал, стонал; иногда садился и свешивал ноги с печи, таращась в темноту и бессмысленно теребя бороду. Николай просыпался тоже, сонно смотрел на деда, быстро засыпал вновь. Тикали ходики. В остальном стояла мертвая тишина. Было новолуние. В октябрьской ночи сгустилась ледяная сырость.

- Что ты, дед? - не выдержал Николай, когда старик встрепенулся в четвертый раз или пятый.

- Жизнь уснуть не дает, - отозвался тот. - Мало ее осталось, жизни-то. Не спи, говорит, дурак.

- В том смысле, что скоро наспишься?

- В том самом, - кивнул дед.

Николай надолго умолк. Старик, стеная, начал укладываться по новой.

- Слушай, дед. А что ты сам не пьешь свою мандрагору? Пил бы и жил себе двести лет, неуязвимый. Или триста.

- Эх, малой. Неуязвимый это когда тебя ножиком пырнут или пулей выстрелят, а тебе ничего - промахнутся, вражья рука соскользнет, нога подвернется, мало ли что. Отрава какая тоже не возьмет, насквозь проскочит. А вот изнутри человек гниет сам. Тут мандрагора не поможет.

- А силы откуда берутся? Ты говорил, одним махом десятерых...

- Про то не знаю. А гниль она сама по себе. Вон, Михаил с лесопилки пил мертвую и помер, не помогла ему мандрагора. Десятерых одним махом умел - приехали его брать как-то раз, так он... Только не помогло ему в конце.

- Ты же сказал, отрава насквозь проскочит.

- Это если тебе злодей поднесет. А если сам накачаешься, она и привьется.

Хмыкнув, Николай натянул на голову ватное одеяло и свернулся калачом, сколько позволила лавка. Дед, издавая невразумительные и бестолковые звуки, вытянулся на печи. Потом завздыхал, зашептал. Дальше стало уже по-настоящему тихо. Тиканье сливалось с безмолвием и углубляло его.

Проснулись еще затемно.

Позавтракали, чем Бог послал. Дед согрел чаю. Николай поймал себя на том, что нервничает. Предстояло важное и не сказать, чтобы преступное, но чем-то не вполне законное дело, касающееся личного естества. В Николае ворочалось нечто смутное. Он беспокойно пялился в самовар. Там отражались низкий лоб, скособоченный нос, небритые щеки, скверные зубы - все это сплющенное, преувеличенно уродливое и полное сомнений в преображении.

Дед уловил его настроение.

- Не бзди, Николаша, - сказал он бодро. - Ты правильно приехал. Мы тебя звеньевым поставим, а то и сотником. Обеспечишь нам в районе пополнение.

- Ну да, - сумрачно кивнул Николай, не имея в виду ничего особенного.

За окном зарокотал мотор.

- Вот и собачки прибыли! - потер руки дед. - Выходим, Николаша!

- Зачем собачки? - не понял Николай.

- Затем, что если копать мандрагору, то застонет она, закричит, а ты подохнешь. Поэтому держат собачку перед собой. Она околеет, ты живой.

Дед запахнул неожиданно городское пальтишко, перетянул его солдатским ремнем, прицепил внушительную флягу. Обулся в кирзу, надел картуз. И вдруг подкрутил усы. Николай понял, что его распирает; старик еле сдерживался. У него изменилась походка, он больше не ковылял, а чуть не припрыгивал.

- Поначалу мерли, конечно. Пошли туда наши червей копать. Все и легли - Пахом, Роман, Демьян. Потом наш фельдшер почитал в книжках. Собачек, сказал, надо пускать вперед, чтобы они дохли, а людям ничего. Мандрагоре все равно, кого губить.

Ни слова не добавив, дед вышел в сени, толкнул разбухшую дверь. Зашлепал по грязи. Николай дохлебнул чай, натянул на бритый череп бейсболку с непонятным логотипом на фоне рогатого черта и тоже пошел из избы. Снаружи урчал зарешеченный фургон. Ржавчина разъела его так, что было заметно даже в темноте. Изнутри доносился разноголосый лай. Николай подумал, что собаки возбудились только сейчас, когда фургон остановился, а подъезжали молчком. Видно, чуяли они что-то.

Возле фургона стояло шестеро - и дед. Он прикуривал от крайней папиросы. Красные огоньки мирно сошлись, порскнули искрами, разделились. Дед начал кашлять.

- Николаша! - прохрипел он. - Иди сюда. Вот это Андрей, это Гриша, Саня, Леха, Пашка и Тимур.

Все эти люди были разные и в то же время одинаковые. Николай запомнил Саню, потому что тот, не выпуская из зубов папиросы, отомкнул задние дверцы фургона и прыгнул внутрь. Еще он выделил Тимура - во-первых, потому что Тимур и не русский, а во-вторых, тот оказался шофером. Круглолицый Тимур сунулся в кабину, вытащил связку ошейников на поводках и швырнул в кузов, где уже началось животное беснование.

- Николай, - криво осклабился Николай. - Откуда собаки-то?

- Бездомные, - ответил Тимур.

- Которых ваши не съели, - подхватил не то Леха, не то Андрей.

Тимур не обиделся - наоборот, ухмыльнулся.

- Принимайте! - крикнул из фургона Саня, пристегнувший первого пса.

Через пару минут особачились все. Николаю досталась паршивая и хромая псина диковинной масти. Она норовила обнюхать его, но он гаркнул, и собака, услышав привычное, метнулась прочь, сколько пустил поводок.

Небо чуть посветлело.

Саня начал раздавать заступы. Вскоре процессия двинулась за околицу; иных собак приходилось тащить волоком - не то чтобы они предугадывали дальнейшее, скорее просто не ждали вообще добра.

Дошли быстро. Леха или Андрей нацедил обществу по чарке для куражу. А то и на помин души, если растение предпочтет человечину. Дальше началось самое трудное. Копать пришлось так, чтобы собака располагалась впереди; для этого пришлось перехватить поводки и работать заступами, не помогая ногами. Дело шло медленно, животные лаяли и скулили, пытались тяпнуть за голенище; подмороженная земля вынималась кое-как, понемногу; опять же не было гарантии, что место выбрано правильное. Тем временем подкатила полевая кухня под управлением румяной и квадратной тети Тони. Та уже научилась варить мандрагору и лаконично материлась на мужиков, которым нечего делать.

Первый вопль раздался через полчаса. Тонкий и неописуемо гадкий, он вырвался струйкой из чернозема, и пес, шарахнувшийся к ногам Пашки, мгновенно издох. Отпихнув его, Пашка опустился на колени и начал разрывать землю руками. Вскоре он выдернул корень, очень похожий на задастого человечка, только без головы.

- С почином! - одобрил дед. Он не копал, стоял в стороне.

Николай, до последней минуты подозревавший подвох, впился глазами в эту диковину. Пашка вынул из кармана тряпку, обтер корень, выпрямился и пошел к тете Тоне. Та уже отняла крышку.

Тут завопило у Лехи, собака вытянулась в длинной судороге. После этого пошло как по маслу, и вскоре уже сам Николай держал в руках уродливую фигурку, вожделея ее соков и с ними - обещанной неуязвимости.

Получилось нечто вроде кривой канавы. Дед снял картуз, перекрестился.

- Слава богу, убереглись, - сказал он. - Зачинай стряпню, Тонька.

- Начальничек, - фыркнула та. - Хлебнул бы ты, старый, сам - авось напоследок встанет!

- Лярва, - беззлобно откликнулся дед.

Все расселись на траве, в сторонке от полевой кухни, и Леха-Андрей разлил уже всерьез. Выпили, закурили.

- Слышь, дед, - подал голос Николай. - А откуда она здесь, эта дьявольщина?

- Тут немчура партизан вешала, - ответил дед, помолчав. - Человек, когда его вешают, обязательно обтрухается. От этого семени и растет мандрагора. Это нам на руку, что партизан. Злее будем. Сок получается будь здоров.

- И дальше куда, неуязвимые?

- Туда, - сказал Гриша, махнув рукой в сторону черного запада. - На столицу. - У него вдруг исказилось от ненависти лицо, и Николай накрепко запомнил, что это Гриша. - Всех передушим, которые там. Выпьем обратно всю кровь, что они у нас высосали. Будем резать подряд, Господь разберется.

Долго молчали.

Потом тетя Тоня позвала:

- Подставляйте посуду.

Дед встал, кряхтя. Отстегнул флягу.

- Погуще зачерпни. Со дна.

- Это мне? - спросил Николай.

- Нет, - мотнул головой дед. - Это, как дойдем до столицы, передадим царю. Дай ему Бог здоровья и долгой жизни.

ноябрь-декабрь 2015

© Алексей Смирнов, 2015-2023.
© Сетевая Словесность, публикация, 2016-2023.
Орфография и пунктуация авторские.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Ирина Фельдман: Посланница Божественной Любви [Я еще не умею любить, но уже смотрю любви в лицо. Только это не романтическая любовь. Я люблю людей, которые читают мои истории. Людей, которые встречаются...] Анна Аликевич: Религия добра (о сборнике стихотворений Марии Фроловской и Натальи Захарцевой "Антоновка с Авалона") [Радование жизни, способность ощущать счастье цветения и свет надежды прежде всего – отличают творчество героинь материала. Должна ли настоящая поэзия...] Павел Сидельников: Из книги стихотворений "Долгое дыхание" [Восходит солнце. Тем и хороша, / быть может, ночь – наутро оставляет / минуту на прощанье. О, душа! / Сойти б с ума, да ум не позволяет...] Олег Горшков: Пришествие печали [Печаль в твоём вине, твоих стихах, / и в музыке, и в запахах, и в детях. / Избыта боль, куда-то канул страх, / и лишь печаль господствует на свете...] Елена Сомова: Пять рассказов [Не спеши отдавать Божью милость, самой тебе дарованную в виде любви, даже когда просчиталась. Не отдавайся ошибке и не отчаивайся...] Любовь Берёзкина: "Круглый стол" на тему "Тенденции и проблемы современной поэзии", Часть I [Наша задача: попытаться показать литературный процесс изнутри. Для этого совершенно разным, не знакомым между собой представителям литературной среды...] Людмила Свирская: Покой не наступает на Земле [Покой не наступает на Земле, / В весну не открывается фрамуга – / В глухом, непроходимом феврале / Сидим, молчим и смотрим друг на друга...] Пётр Старцев: Билет на море [Наши роботы нас никогда не простят, / Наши роботы нас не осудят. / Наши роботы нам надонатили стяг, / Под которым нас выведут в люди...] Читайте также: Андрей Баранов: Невостребованные | Екатерина Вольховская: Форма взаимодействия | Наталья Захарцева: Корми моих драконов | Владислав Китик: Дыханье, входящее в речь | Наталья Козаченко: Сашка, молчи! | Андрей Мансуров: Храбрость | Константин Морев: Екатерина Басманова: "Миллионы не моего отца" | Эмилия Песочина: "Здесь колдовские чары" | Сергей Комлев: Неба синего из Дону испить | Владимир Луг: Ностальгия по земному раю | Мария Мельникова: Как приручить тотемного зверя | Алексей Смирнов: Три рассказа | Наталья Сухорукова: На пороге: и Заикание | Виктор Хатеновский: Здесь даже камни пахнут морем | Владимир Алейников: Книга стихотворений "Плаванье" (1968 г.)