П О И С К

РЫБА

Трифонов поставил Бобронову шах и мат в четыре с половиной хода. Половина повисла, потому что собственно физическое действие осталось незаконченным. Трифонов замахнулся ладьей, а Бобронов уже все понял и остановил его руку на пике движения по убийственной дуге.

Шелестели липы, кружилась пыль.

- Красивые шахматы, - пожаловался Бобронов, вставая.

- Уголовники делали, - старенький Трифонов оскалился железным ртом. - Вот где умельцы! Урка. Левша! Сторговались мы славно. Он дорого не взял, а им цены нет...

Бобронов топтался, не решаясь окончательно уйти.

- Ну, ступай! - весело велел ему Трифонов.

- Давай, шагай! - подхватили остальные шахматисты и зрители в шляпах, всего человека четыре или пять. - Правило есть правило!

Бобронов и сам понимал, что правило. Местность, где он проживал, то есть малая родина, делилась в смысле досуга на два уровня. Аристократия сражалась в шахматы, а чернь забивала козла. Бобронов метил в авторитеты, он мечтал выиграть интеллектуальную игру. Но разместившиеся под унтерденлипами гроссмейстеры разделывали его даже не шутя, а в порядке рабочего полуденного перекура.

Шахматисты завели жестокое правило. Аристократа, проигравшегося трижды, ссылали, он изгонялся в домино. Это напоминало гражданскую казнь. А мастера уровня Бобронова, вообще не способные ни к каким развивающим играм, допускались в качестве придворных шутов.

- Я такой же человек, как и вы, - бормотал Бобронов, семеня по тропинке, усыпанной свежевыпавшей листвой. - Мне попросту не везет.

Среди лип попадались дубы, и он наступал на желуди.

На выходе из сквера уже открывался прекрасный вид на двор, где вокруг стола сидели малопрестижные доминошники. Они колотили лапами по столешнице, перемежая удары отрывистыми бессодержательными выкриками.

- Ха! Ха! - дикие звуки напоминали стрельбу петардами.

Любому было понятно, что азартные игры подобного рода не вознесут в облака, не принесут положения, не выпрямят позвоночник и не расправят плечи.

Под столом стояла позорная бутылка с вином, жалкий удел, жребий посредственности. Бобронов медленно приближался к ристалищу, где его хорошо знали, всегда приветствовали и по-своему любили.

- Садись, сосед! - крикнул ему огромный человек, одетый в вытянутую майку навыпуск. - Снова продулся? Стакан Бобронову!

Из дома напротив за игрой наблюдали двое. По пояс обнаженные, татуированные звездами и куполами, они сидели возле окна во втором этаже, раскидывали картишки. Длинный и тощий, с синими эполетами на плечах выбрасывал карты, не забывая поглядывать во двор.

Партнер остановил его:

- Хватит, себе.

- Девятнадцать, - раскрылся тощий.

Партнер, фигура покрепче и вида совсем свирепого, бросил карты на стол:

- Восемнадцать.

- Не прет тебе, Рыба, - меланхолично заметил тощий, закуривая папиросу.

Крепыш опрокинул в себя стакан.

- Ну, ставлю его, - пробурчал он вроде как недовольно, но и равнодушно.

Бобронов присел на лавку, для него нарочно подвинулись. Игроки выбивали из рассохшегося дерева душу.

- ГусенИчные пошли!... гусенИчные!...

Вскоре Бобронова приняли в круг, и он ощутил себя элементом сообщества - пусть не того, в которое рвался, но все-таки не лишним человеком. Он повеселел и начал думать, что лучше быть первым в провинции, чем вторым в метрополии. Понижение в статусе сопровождалось повышением шансов.

Сосед Бобронова, разнорабочий из продуктового магазина, сидел уже крепко выпивший и вел запись.

Татуированный тощий тем временем высунулся в окно, присматриваясь к удаленному скверу, где жировала белая кость.

- Может, лучше оттуда?

- Не, - отозвался Рыба. - Я им шахматы продаю. Давай еще.

Тощий выдернул карту, Рыба принял, заглянул, задумался.

- Еще.

- Рыба! - донеслось со двора.

За столом оживились, сидящие задвигались, расположились под тупыми углами, чтобы лучше видеть, как Бобронов полезет под стол. Бобронов полез безропотно, встал под столом на четвереньки, заискивающе выглянул - готов.

- Козел! - удовлетворенно воскликнул огромный толстяк в майке.

Игроки застучали по столешнице в веселом ожесточении.

- Меее!... Меее!... Меее!... - закричал Бобронов из-под стола.

- Двадцать одно, - сказал тощий.

- Вот сука, - выругался Рыба и вышвырнул две десятки. - Не нравится мне что-то, как ты катаешь... Ну, ладно. Так которого завалить, козла?

- Меее!... - голосил Бобронов, незаметно увлекшийся и вошедший во вкус.

- Как договаривались, - отозвался катала. - Козлы на то и козлы, чтобы их мочить.

- И как валить? Тупо или сделать ему цыганочку с выходом?

Бобронов блеял, развлекая окрестности.

Тощий закатил глаза.

- Давай цыганочку. Зарядим ему по полной. Чтобы понимал, падла, что и к чему. И нам веселее будет.

февраль 2011

© Алексей Смирнов, 2011-2024.
© Сетевая Словесность, 2011-2024.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] Читайте также: Ольга Андреева. Свято место | Андрей Бычков. Я же здесь | Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" | Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике | Надежда Жандр. Театр бессонниц | Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... | Игорь Муханов. Тениада | Никита Пирогов. Песни солнца | Елена Севрюгина. Когда приходит речь. (О книге Алексея Прохорова "Не одинокий рай") | Ольга Суханова. Софьина башня | Лана Юрина. С изнанки сна | Сергей Главацкий. Апофеазко | Татьяна Горохова. "Мне фамилия моя всегда мешала..." | Стихи, растущие из жизни | Михаил Ковсан. Время