Дмитрий Добродеев. Рассказы об испорченных сердцах. М.: Библиотека журнала "Соло"; "Аюрведа"; 1996. - 184 с.
Строго говоря, Дмитрий Добродеев пишет романы. Обыкновенные современные романы, где на полутора страничках умещаются пролог, кульминация и эпилог; сюжет продуман, фабула выстроена. На дворе конец 90-х: вместо кино - трехминутные ролики "Русского проекта", вместо живописи и скульптуры - скачущий галопом Александр Бренер, вместо Большой Книги - эрзац-сочинения Добродеева, достигшего, вероятно, в создании подобных текстов предельной виртуозности. В лучших рассказах никаких лишних деталей: всё четко, сжато, выразительно. Вот великолепный образчик, озаглавленный "Переживание": "Когда дал по газам, когда рванул: на перекрестке засекли-остановили. Налетели: бронежилеты, шлемы с черными забралами. Заломили руки за спину, наручники с хрустом - и в КПЗ. Там он познал всю мудрость пресс-хаты. Привели его через год - совсем седого и разумом просветлевшего. Теперь его зовут дед-слухач." Сорок пять слов. Кто меньше?
Чаще всего у Добродеева главенствует эпизод, фрагмент, когда изображение максимально увеличено, приближено к читателю. (Чуть не написал - к зрителю!) Деталь на мгновение заслоняет целое и становится самоценной. Крупный план. Пауза. Добродеев писатель кинематографический, и неслучайно один из основных его композиционных приемов - монтаж. Плавную, густую традиционную пластику он заменил рваным ритмом, жесткими сочленениями слов и картин. В промежутках угадывается остальное. Позволю себе привести объемную цитату:
"Ее звали - Джейн Мерфи.
В обнимку мы вышли на узенькие улочки Дублина и залегли в отеле "Трафальгар".
Наутро стали ломиться в дверь.
- Кто там? Свои? - Смекнул: агенты советской разведки!
Поцеловав Джейн Мерфи в прозрачный лоб, я сиганул в окно.
Чудесный пейзаж предстал передо мной: ярко светило солнце, и в его палящих лучах шел через пустыню караван."
("Москва-Дублин")
Графика текста, напоминающая о стихах, эффект усиливает.
Внутри избранной формы Добродеев и решает поставленные перед собой задачи. Он любит порассуждать о нелинейном течении времени, любит сталкивать эпохи, страны, цивилизации, но при этом заворожено смотрит в глаза России, в манящие зрачки удава, и продолжается вечная песня: 1917, 1941. Тара-там, Лета, Лорелея. "... хотелось видеть свою Родину сильной и свободной. А не просто - свирепой и могучей." ("Трансатлантические переживания") Или чуть иначе: "Доколе коршуну кружить? Доколе матери тужить?" И в самом деле, доколе? Персонажи рассказов Добродеева - души, блуждающие в лабиринтах истории, пленники сансары. Покидая очередную телесную оболочку, они прозревают предыдущее воплощение: удачливая советская певичка оказывается "анархо-синдикалом" Чепцовым, бойцом армии батьки Махно ("Крым, ноябрь"), литературный критик Воскресенский - з/к-лесбиянкой ("В плену гомосекса"). Вот только нирвана никому не грозит. Нирваны нет. Буддизм с русским акцентом. "А то, - продолжил мужичок, обдав его перегаром, - наш мозг есть перемычка. Промеж этими двумя несовместим-мирами. Широким лучом уходит наше сознание вспять - в себя - в мир внутренний, <...> И туда, взад, провалимся мы окончательно после смерти, ..." ("Болшево-75")
"Рассказы об испорченных сердцах" - вторая книга Дмитрия Добродеева, и сравнивая ее с предыдущей ("Архив" и другие истории"), можно определить, что осталось без изменений, что проявилось нового. Всё вышесказанное в равной степени относится к обеим книгам, но Добродеев сегодня старается как можно дальше отойти от написанного. В текстах появляется фигура рассказчика: безымянного, никак не обозначенного, но чей взгляд с прищуром явственно ощутим. Чтобы увеличить дистанцию еще больше, в рассказы вводится комментарий: историческая справка или рассуждения на почти постороннюю тему - так рассказ о бандитских разборках "Суп из бычьих хвостов" завершается описанием натурального супа из бычьих хвостов. ("В Европе особенно популярен суп из бычьих хвостов. С этой целью хвост обрубается под корень и коптится. Перед посолом хвост подвергают разделке, ..." Ну и т.д.)
Значительное количество текстов имеет квазидокументальный характер: иногда Добродеев переписывает газетные репортажи своими словами, подсвечивая их вольными фантазиями, иногда использует факты в качестве отправной точки. Цель единственная - подморозить исчирканные странички. Холодом веет от этой книги. Вещие глаголы вспыхнули и сгорели. Остался пепел, и лишь изредка потрескивают остывающие одинокие угольки.
Сегодняшняя литература оказалась в тупике. Одни, демонстрируя собственное бессилие, выкраивают по старым лекалам новое королевское платье, другие - молчат угрюмо, не в силах бороться со спазмом, перехватившим горло. Пригодными для жизни остались отдельные островки, клочки суши. Дмитрий Добродеев обустраивает далеко не худший из них. А что пространство слегка оледенело, так оно и не плохо: болезнетворные микробы не шибко быстро размножаются.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
