Как все вечера для квартиры подобия утр,
Как каждое зеркало - суть вертикальная лужа,
Так каждая дверь - пусть, она открывается внутрь -
На самом-то деле, конечно, стремится наружу.
Риск выйти в подъезд вечерами не так уж велик,
Лишь лестница глянет, порою, немножечко косо
Да бросится в ноги лохматый, как пес, половик
(Хоть скучно ему, но в квартиру не входит без спросу)
Хлопок по карману - и радостно звякнут ключи,
Цепляясь бородками, мягко оттянут штанину,
И тут же замок - язычок щелкнет и замолчит -
Французским пронзит поцелуем свою половину.
И лестницы сердце забьется ритмично, под звук
Шагов наполняясь движеньем, и можно перилам,
Которым по жизни все сходит, наверное, с рук,
Уткнуться в ладонь и погладить ее торопливо.
А окна - на запад, в подъезде светлее, чем днем,
Раздавлено солнце на стенах, а рядышком тень же,
И редких желающих с жизнью покончить проем
Меж лестниц не так как всегда привлекает, а меньше.
Пространство подъезда, лаская идущего вниз,
Ему отдает сердцевину свою, то есть мякоть,
Так нежно, как в снах романтических каждая мисс
Легко отдается (не принцу, красавцу-то, всяко!)
И лучше всего - не спешить, а немножко отстать,
И время вперед пропустить, хоть на пару ступеней,
Взглянуть ему в спину, и ниже спины, и узнать
В его уязвимости собственную постепенно.
И есть еще двери, точней совокупность дверей,
Толпа одноглазая, плоская твердая масса,
Прямые углы их, где не прямота, а скорей
Упрямство и тупость звериная, только без мяса.
И двери вокруг обступают и просятся вон
Подальше от дома, подъезда, тем паче - квартиры,
Но страх не прижаться к чему-нибудь держит их, он
Сочится из скважин замочных, сквозь щели и дыры.
Он льется под ноги - попробуй его подотри,
Он пахнет, как только что съеденный полностью ужин.
Хотя - неизвестно. Известно лишь то, что внутри
Значительно меньше того, что бывает снаружи.
ТУДА
Все может быть выходом, и уж тем более, вход.
Религия, бог - тоже выход, пусть даже без двери,
И искренне верит во все это, видимо, тот,
Кому кроме этого больше и не во что верить.
И благо, что выход находится, даже подъезд
Имеет его (а иначе, зачем и подъезды?),
А бог - он не выдаст, свинья, очевидно, не съест,
Точней тот мужик, что на выходе встретил. Нетрезвый.
"Да это же ты, Афанасьич," - узнал я. Ха-ха!
Сосед - часть Вселенной ближайшая, отпрыск народа.
Не грех было выпить ему. Кто из нас без греха,
Пусть бросят. Не камень, а пить к истечению года.
А год этот, то есть сентябрь, вечер ближе к восьми,
Вобрав в себя двор, забирается дальше и выше,
Настолько, что кажется купол какой-то возник
Из мыслей об этом, не крыша - подобие крыши.
Оттуда дорога видней, а отсюда - асфальт,
Распластанный ниц перед ликом бордюрного камня,
Где звуки чуть ниже, как, может, не скрипка, а альт,
А в целом - картина, но чуть проступает подрамник.
Как смерть проступает сквозь жизнь. И наверно, она
Лишь вид одиночества, форма, а может быть статься,
Что нужно послать рассужденья подобные на...,
Точнее, туда, куда следует нынче податься.
И я подаюсь. Во дворе, как и в жизни, всегда
Находится тропка, (а прежде ее проходимец,
Оставивший след) что скорее выводит туда,
И примет тебя как, наверно, ребенок гостинец
Со всей прямотой, от подъезда почти, до угла,
Где скорость движенья меняется на расстоянье
Плюс то, что сказал Афанасьич - нет, он не со зла,
А просто, другое, похоже, что не в состоянии.
А что до углов - с нами нечем делиться углам,
И нечего с ними делить, но легко удивиться,
Что плоскость в стремлении мир поделить пополам
Соперничать может по точности с их биссектрисой.
Я им не соперник ни в этом, ни в том, чтобы взять
Да и, совместив направленье движенья и мысли,
На тело и дух разделиться, на чувства, на пять
Чего-нибудь, что мы не знаем, но к ним же причислим.
Итак, за углом открывается вид. Или нет,
Не вид открывается, а разновидность дороги,
Искусственной столь, что, наверно, ее интеллект
В ай-кю измеряя, нулем поперхнешься в итоге.
Но это не все, ведь еще ограничен проспект
Обилием стен, крыш, гостиных, прихожих и спален,
Хранящих: людей от ненастий, но вряд ли от бед,
И контуры будущих - о, неизбежность! - развалин.
Назад оглянулся, но нет никого за спиной,
Одна только жизнь, то есть время в обличье предметов,
А так как питается жизнь исключительно мной, -
Худая, поскольку все чаще сидит на диете.
Да ну тебя, тощая, рано, поди-ка, в музей,
Давай-ка - в народ, копошащийся в поисках счастья,
В народ как в толпу или как в совокупность людей,
Собравшихся вместе, неважно под чьею, но властью.
Власть нас захватила надолго, и меркнут пред ней
Три века всего лишь татаро-монгольского ига,
Но, видимо, страх, что без этого хуже, сильней,
Чем страх задохнуться в свободе. Но наша интрига
На улице, где абсолютно свободен лишь дождь,
Не в выборе времени года, но - времени суток,
Который и крепкую дружбу дорог и подошв
Сумеет водою разлить, просто так почему-то.
Но, видно, не нынче, лишь несколько капель, упав,
Добились того, чтоб на них обратили внимание,
Разбившись почти до молекул, у тех скорлупа
Не в пасху яичная - держится при разбивании.
И пугало тучи, одетое в дряхлый халат,
Напрасно махало лохмотьями над головами,
Как время, никто и не вздумал вернуться назад,
Лишь чуть изменились пропорции между телами.
Подумаешь, невидаль - несколько капель воды,
Наполнивших плоскость сухую асфальта и взгляда,
И если б не мысль о дожде, то и эти следы
За дождь принимать, я считал бы, наверно, не надо.
Как не принимаем же мы за любовь, например,
Ту чуть уловимую сладость от "что там?" до "ух, как!"
В движении взгляда и мысли к коленям и вверх
Насколько позволит нам воображенье и юбка.
Что женской фигуре до улиц, домов, городов,
До осени, капель дождя, перевернутой урны,
Когда ей нести красоту опустевших веков
Вдоль нашего, кажущегося чуть-чуть покультурней.
И тело сменив на количество прожитых лет,
При виде ее ты становишься якобы бодр,
И будешь искать - что же можно придумать в ответ
На мерное медленное колыхание бедер.
Туда ли ведет меня нынче знакомый проспект,
Что тупо уставился снизу на все это? Вот он
Уже догадался, но тоже, не зная ответ,
Лишь скалится трещинами, как мы с вами на фото.
Как вектор движенья, дорога, естественно, - путь,
А жизнь - при рождении данная Временем фора,
А осень - лишь повод при этом слегка отдохнуть,
Недаром, цвета ее - верхние у светофоров.
При этом бессмысленность входит в движенье, покой
Оказывается не формой движенья, а сутью,
Так смысл предложенья, застывший когда-то строкой,
Не путь, не дорога, а лишь иногда - перепутье.
И сумма движений машин на дороге к нулю
Стремится быстрее, чем это потом понимаю,
И вовсе не "тачку" я, руку отставив, ловлю,
На мысли об этом ловлю себя. Если поймаю.
Но визг тормозов из себя возвращает опять
На улицу, где кроме сапиенс есть еще хомо,
Где только водитель со стажем способен понять,
Как можно вспотеть, нажимая всего лишь на тормоз.
А есть еще газ и сцепление, фары и руль,
Есть стартер, колеса, стекло лобовое, тем боле
Спидометр, настолько всегда ненавидящий нуль,
Что, чуть остановка, его с наслаждением колет.
Машины среди населяющих город существ
Быстры и блестящи, но если присмотришься - голы,
Бесчувственны и беспардонны, и надо учесть -
Они бессердечны, бессовестны, ну и бесполы.
Беспола приставка сама, правда, только не "бес",
Которая смотрится темно-коричневым словом,
Так, если присмотришься к листьям, летящим с небес,
Последнее слово представится, вроде бы, новым.
Конечно же, буква не очень похожа на звук,
А если точнее сказать, то совсем непохожа,
Как ухо и глаз непохожи, как слезы и лук,
Как та же любовь не похожа на брачное ложе.
Ты, может быть, гласную букву еще на лице
И отобразишь, но не лучше, чем мордой корова,
И голос приходится все-таки ставить в конце,
Поскольку в начале-то было поставлено Слово.
Поэтому буквы, как с кончика мысли, с руки,
С пера, то есть с ручки, сползают, как зубы на полку,
Смысл фраз в окончание самой последней строки
Всегда загоняя, как будто охотники волка.
Закон энтропии - и все распадается, шум -
Есть то, что осталось от фраз, предложений и звуков
При тренье в толпе друг о друга, и тронется ум
В попытках его разделить на отдельные буквы.
А шум для толпы - это кровь, но не то, чем клопы
Питаются, может и кровь, только наполовину,
Поскольку частицу (себя, например) из толпы
Легко можно вырвать посредством, хотя б, магазина.
Торговля внутри не такая, как кажется вне,
Витрина - часть айсберга, может быть, сотая даже,
А тот же товар, как известно, теряет в цене
В момент завершения акта по купле-продаже.
Главней покупателя нет в магазине лица
(Пить воду с него или нет - пусть решает Создатель)
Но нет покупателя, ежели нет продавца,
Который в конечном итоге и сам покупатель.
Бесстыдно разлегся в алькове витрины товар.
Почти без одежды. Сбивая людей с панталыку.
И ежели божий представить какой-нибудь дар,
То в виде сосисок-сарделек, не вяжущих лыка.
Неловко лишь сыру: он - лысый, имеющий вес,
Имеющий голову, то есть, скорее, головку,
Показывать вынужден свой вертикальный разрез,
Где каждая дырка открыта народу. Неловко.
Картошка серьезна, лук репчат, не то, что весной,
Чуть пьян виноград, как всегда, а арбуз мочегонен,
И в рот покупателя смотрит, втекая слюной,
Китайская, чуть конопатая рожа лимона.
И кажется, что искушение входит в меня
То в виде конфеты, то потного с чем-то стакана,
И, слабость почувствовав, деньги шуршат и звенят,
И жалобно просятся вон из темницы кармана.
Усилия воли не меньше, чем в сто килограмм
Хватает на то, чтобы "овощи-фрукты-колбасы"
Остались в другом измеренье каком-нибудь, там,
Где в спину глядела хвостатая очередь в кассу.
А здесь - снова осень, темнеет уже, кислород
Окислил приятно внутри углерод с водородом,
И если б не то, что уныло талдычит живот,
То все это можно бы было принять за свободу.
Свободу как счастье, как корень квадратный из дней,
Прожитых не так, как бы надо, а так, как хотелось,
Свободу как степень, точнее число степеней
Свободы от мыслей, прикованных намертво к телу.
Свобода - отсутствие страха пред жизнью. Притом,
Не только своею. А это, похоже, не благо.
Свобода - не осень, прикинувшись просто листом,
Ложится сначала на землю, потом - на бумагу.
И можно по ней прогуляться еще, не спеша,
Бросаясь секундами в стороны, в небо куда-то,
Ведь время в движенье легко превращается, шаг
Становится частью его, неделимой, как атом.
Я столько шагов отпечатал, что могут по ним
Немало собак обучиться движенью по следу,
Да жалко, что пахнут они содержимым штанин.
Простите, собаки, я, видимо, лучше поеду.
Пришла "единица" - автобус попутный, как раз.
Прощай, остановка, до встречи во времени оном,
И, здравствуй, пространство, вместившее эстолько нас,
Никто из которых тебя не назвал бы салоном.
Народ наш неглуп, и давно разбирается он
В различиях между сиденьем, к примеру, и креслом,
Но если б дворянам сказали, что это салон,
Они бы не поняли, если б, конечно, воскресли.
Автобус - общественный транспорт, и общество в нем
Находит свое воплощенье, как в женах невесты,
Чем тел помещается больше в какой-то объем,
Тем меньше для душ остается, естественно, места.
В процессе движенья на запад гляжу не восток,
На Азию, где, чуть раскос, прижимается ловко
Снаружи к стеклу безбилетный какой-то листок,
Опять пропуская, похоже, свою остановку.
Труба выхлопная. А осень, глотая дымок,
Себя отдает и прохожим, и дням, и машинам,
Стараясь остаться такою, чтоб каждый бы смог
Найти в ней свое выражение, рожицу, мину.
Сорвался, добравшись куда ему надо, листок
И я, и сосед, и еще пассажиров немало.
И время, с запястья взглянувшее, кажется, что
Со временем года почти абсолютно совпало.
ТАМ
Скорее темно, чем светло, мы еще узнаем
Пространство, но так, что уже показалось при этом -
Фотоны, нетвердой походкой шатаясь, с трудом
Находят в потемках, чтоб их обозначить, предметы.
Они спотыкаются, падают в сотни пустот,
Становятся частью уже - не частицами - света.
Наверное, так этот свет в категорию "тот"
И должен потом перейти, как закончится этот.
Но все-таки видно, как здесь, на окраине, тень
От города роется в мусоре на косогоре,
В бумажках и палках, оставшихся от деревень,
Что пали под натиском тех, кто построили город.
Вот тень моя ловко, явив необычную прыть,
Рванула туда же, с одеждой и обувью вместе,
В одном направлении с мыслью, что там может быть
Найдется и цель, у холодных теней в перекрестье.
Без цели нельзя, а бесцельность сама - это гнет,
Давление сверху на жизнь как движенье, и мнится,
Что призрак убитого времени сзади встает,
Спеша не отстать, словно некая тень, от убийцы.
И я обернулся, и взглядом столкнулся почти
С отсутствием цели, а это всегда неприятно,
Внутри головы ощутив, как желанье идти
Туда заменилось желаньем вернуться обратно.
ОБРАТНО
Тем более, вечер стал больше похожим на ночь.
Фигуры прохожих остались - пропали их лица.
"Мгновение, стой", - я воскликнуть бы, может, не прочь,
Затем, чтоб смогло, ну, хотя бы мгновенье, не длиться.
Но длится дорога, секунда, желанье идти,
Изменчивость вечера, шорохи и разговоры.
И собственный шаг, то есть то, с чем всегда по пути,
Все длится и длится, чтоб все же закончиться скоро.
Конец, как известно, не больше, чем сумма начал
Плюс некий процесс полученья из них результата,
И каждый из нас, кто хоть раз в этой жизни кончал,
Вначале суммировал то, что в итоге потратил.
А сумма шагов, несомненно, приблизив к концу,
На самом-то деле приблизила лишь к остановке
Автобусов, фары которым, конечно, к лицу,
Но задний фонарь - как медведице божья коровка.
Гора не идет к Магомету, автобус - ко мне,
И мне не идет ожиданье автобуса, вечер
Придется опять взгромоздить у себя на спине
И дальше - пешком, в темноту забираясь по плечи.
Как движитель ноги удобнее, чем колесо,
Что на непрерывность рассчитано - не на дискретность,
Нечасто ж поверхность ложится сплошной полосой,
А плоскостью, так и вообще не бывает поверхность.
Но улица, впрочем, нормальная, и фонари
Находят, похоже, ее привлекательной тоже,
Хоть вряд ли узнают они, что скрывает внутри
Она под блестящей, почти негритянскою, кожей.
Хотя в этом тайны какой-то особенной нет,
Любой гинеколог об этом спокойно расскажет,
И лишь экскаваторщик, зная, быть может, секрет,
Слегка покраснеет и сплюнет, наверное, даже
Под ноги прохожих, которые, в общем-то, есть,
Не только же мною немного разбавлена осень,
Неважно при этом - прошло их здесь пять или шесть,
А если задуматься, пусть даже семь или восемь.
Прохожий не знает меня, он уходит, спешит
Отдаться пространству, проникнув в его сердцевину
Движением тела, но вряд ли, движеньем души,
Отличье которых как в цели их, так и в причинах.
Душа не похожа на тело, в котором она
Хранится всю жизнь, оставаясь немножечко сбоку,
Как рядом с Землею, ненужная с виду, Луна,
Нет, рядом с Луною Земля, так точнее, ей-богу.
Для неба Луна, как замочная скважина, ключ
Вставляй, поворачивай и открывай. Но обидно,
Что нынче не видно ее, - это полчища туч,
В атаку пойдя, обступили ее, очевидно.
И ветер уже не помощник, он полностью стих,
Оставив в покое упавшие листья и воздух,
Заполнивший осень прохладой, а может и стих,
И пар изо рта, а по сути-то, значит, и воду.
И вечер, рисуя оттенками серого ночь,
Использует чаще для этого черную краску,
И только дома на какой-то светящийся скотч
К себе прикрепляют прозрачные желтые маски.
Сквозь них проступает - крест-накрест зачеркнута - жизнь
(Так тело Луны проступает немножко сквозь тучи)
Дом делит ее на подъезды и на этажи,
Но вряд ли от этого жизнь получается лучше.
А я все иду. И возможно, есть правда в ногах,
Иначе куда пропадает энергия шага,
А голая правда - она не настолько нага
Насколько весома, хоть весит не больше бумаги.
Гляжу на ботинки. Что знают о жизни они? -
Длинна и шершава, тверда, да и пахнет не очень,
И чаще в носках, у которых немало родни,
А если бывает прекрасной, то разве что, к ночи.
Немало проблем у ботинок: подошва и клей,
И грязь, и дожди, и шнурки, и опять же подошва.
Как мало мы знаем, по сути, о жизни вещей,
А вещи, присмотришься, знают о нашей побольше.
Нас тянет к вещам в магазинах, но есть еще страсть
К халату старинному, к стоптанным тем же ботинкам,
К прочитанной книге, к кепчонке заношенной, всласть
Изъездившей голову так, что сошли волосинки
И стали предметами, частью вот этой ничьей
Субстанции, так же, как то, что находим в носу мы.
Но вещи природе нужны, а природа вещей -
Есть самое главное, что нас в них интересует.
А мой интерес - вдоль дороги, потом поперек,
Но в плоскости вечера, ставшего все-таки ночью,
И взгляд натыкается, прежде всего, на восток,
И только потом на прохожих, и, став покороче,
Потом, бумерангом вернувшись, встречает зрачок,
Лишь в нем находя, наконец, что искал - человека,
И там остается (зачем - не пойму, дурачок)
На дольки нарезан при входе движением века.
Вот так же и жизнь на внутри человека и вне
РаздЕлена? РазделенА! и на равные части,
Как делится поровну все, что присутствует в ней,
Включая предметы, явления, беды и счастье.
И делится поровну все, что внутри. Организм,
Осям симметрии всегда придавая значенье,
Воткнул их в детали свои, через голову вниз
Взгляни на него, и увидишь их пересеченья.
И я посмотрел. Правда, в тусклых огнях фонарей
Увидел всего лишь собачку, что вежливым лаем
Напомнила мне: жизнь - не то, что мы видим, скорей,
Она только то, что о ней в этот миг представляем.
Спасибо, собака! Как друг человека и как
Его представленье о дружбе, но только сначала,
Пока и на друга потом не навесит собак
Всех, кроме вот этой, тем боле, она убежала.
Лишь улица тащится рядом. Да это ж проспект!
Откланялись. Вспомните, мы же с проспектом знакомы,
Он длинный настолько, что снова цепляет сюжет,
В стремленье к тому, чтоб назваться дорогою к дому.
Он не изменился. Какой-нибудь сотнею строк
Изменишь заметно бумагу, наверно, и только,
Но можно проспектом, процесс превращая в итог,
Пространство проткнуть, словно чирей набухший, иголкой.
Чтоб вытекло все, что мы ставим пространству в вину:
Объем, пустота, как вместилище звуков, столь прытких,
Что в ней невозможно, почти что, сложить тишину
Из массы лохмотьев, клочков ее, жалких обрывков,
Не пользуясь ваткой в ушах. Так, присмотришься, мрак
Разбит на детали кусочками разными света.
Да, можно под черной повязкой найти его, так
Навряд ли найдется повязка для целой планеты.
Планета - часть мира, его содержимое - я
Плюс то, что я чувствую, знаю, о чем догадался,
Он доверху мною наполнен, и кроме меня
Настолько бы в мире таком ни один не остался.
Дороги безумны - все время приводят домой,
Куда бы ни шел, даже если хотелось к девице,
И если идти по касательной к жизни прямой,
То можно дойти до того, чтобы остановиться
Как раз перед дверью и мыслью о том, что внутри
Есть что-то, что не поместилось на эти страницы,
Которые могут быть больше в два раза и в три,
Но все-таки все и не сможет на них разместиться.
И прежде чем ключ бородатый без тени стыда,
Любя, пощекочет кусок нержавеющей стали,
Напомнят часы, что есть только движенье туда,
А все остальное я, видимо, только представил.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
