ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА СОЛЖЕНИЦЫНА
Умер Александр Исаевич Солженицын, и сразу же, по первым откликам в российских и зарубежных масс-медиа, по сочувствию публичных людей, стало ясно, насколько мы, его современники, живем и мыслим давними, неистребимыми клише. Это касается всех - от писателей до президентов и премьеров и у нас, и на Западе. Причем за 56 лет явленного миру писательства мастер слышал и читал о себе в основном лишь методологически одинаковые и, словно в зеркале, отраженные друг в друге характеристики.
Вот некоторые, на мой взгляд, самые устойчивые из них.
ЗАПАД. Солженицын - писатель, художественное мастерство и темперамент которого проявились более всего в социально-политической публицистике.
РОССИЯ (СССР). Солженицын вовсе не "художник", но публицист-обличитель.
ЗАПАД. Главная заслуга Солженицына в том, что он, как никто из русских писателей-современников, одним лишь печатным словом разрушил коммунистический тоталитаризм.
РОССИЯ (СССР). Солженицын - писатель, дар которого нацелен, прежде всего, на социальное разрушение.
ЗАПАД. Прожив двадцать лет в вынужденной эмиграции (Вермонт, США), Солженицын не понял и не принял европейско-американские демократические ценности.
РОССИЯ (СССР). Критикуя коммунистический режим и обращаясь к Западу, писатель сводил на нет вживление Советов в индустриальное мировое сообщество.
ЗАПАД. Солженицын как историк искал спасения России в дооктябрьском авторитарном обустройстве и в особом пути российского государства.
РОССИЯ (СССР). "Христианский социалист" Солженицын остался чужим в постсоветской державе Бориса Ельцина и Владимира Путина.
ЗАПАД И РОССИЯ (СССР). Солженицын - писатель прошлого, тоталитарного двадцатого века. У его произведений - мало предсказуемое будущее...
И так далее; перечень можно продолжать. Все это очень похоже на "клиппированную речь" из "Круга первого", с помощью которой шарашкины зеки шифровали для Вождя секретную телефонию.
Впрочем, Солженицын и сам во многом способствовал такому "клиппированию" со стороны. Предвоенное десятилетие - самое тяжелое для отечественной словесности; едва ли не главный удар сталинского большевизма был нанесен живой художественной речи и журналистике, с их "тоской по мировой культуре" и Серебряному веку. К массовому истреблению все было готово, в числе первых и главных сгинули Пильняк, Бабель, Мандельштам, Нарбут и Бенедикт Лифшиц. В почти полной домашней изоляции, ужаснувшись тому, что изведал и натворил, умер Горький.
Александр Солженицын начинал писать на излете тридцатых годов в условиях острейшего языкового дефицита, когда, по ахматовскому выражению, "литературу отменили", а газетно-журнальная публицистика определялась судебной феней генерального прокурора Вышинского. У Солженицына, воспитанного в условиях нового военного коммунизма, в сущности, человека войны, просто не было иной альтернативы, кроме как "уйти в полемисты" - полемистом он и остался до конца, повторив, на новом историко-литературном витке, первые опыты и судьбу А.И. Герцена. Собственно, с Герценом его и сравнивали, особенно после обнародования "Архипелага"...
Солженицын - единственный в русском двадцатом веке писатель, всю жизнь свою создававший у с п е ш н у ю идеологическую прозу. Эта колоссальная литературная победа овеществлена была потому, что оппонентами у него оказывались не отдельные, персональные компартийные функционеры от литературы, социума или даже от самого Кремля, а целый п о л и т и ч е с к и й строй и его государство. На меньшее просто не имело смысла тратить дарование, личную свободу и физические силы. В этом, и только, а не в нобелевских дивидендах состоял писательский расчет - к сведению кучковавшихся тогда по обе стороны "железного занавеса" мелочных возражателей.
Но ведь мы знаем, что любая, пусть даже бесконечно призывающая жить не по лжи и сама явленная как образец, проза не может быть успешной без художественного языка. Главный, проходящий через все творчество писателя, метароманный сюжет - разрушение России, сначала меж трех революций на фоне мировой войны. Затем - между вехами-островами большевистского ГУЛАГа. И наконец - при попустительстве новой буржуазной власти, пришедшей на смену Советам в девяностые годы. Этот сюжет, однако, написан великим языком созидания - тем, на котором когда-то столетия назад говорили наши предки и для которого буквально по крупицам собирался солженицынский "Словарь русского языкового расширения". В нем слышно эхо старинных былин и песен, народных сказов, перекликаются голоса Гоголя и Лескова, открывается внове Серебряный век и его высшее достижение - изящная словесность. В прозе своей Солженицын вовсе не разрушитель-новатор, а самый настоящий архаист - качество, точно сформулированное Иосифом Бродским: язык Солженицына не привычный нам русский, а - с л а в я н с к и й. Причем с одинаковым художественным напряжением он касается и беллетристики, и публицистических произведений, - даже речей и писем. Поэтому и "Архипелаг ГУЛАГ" автор назвал "опытом художественного исследования", а "Бодался теленок с дубом" - "очерками литературной жизни". В конце концов, не есть ли сотворение Солженицыным своего собственного, ни с чьим не спутываемого языка и бесконечное упоение забытыми словарными резервами - подлинным художественным новаторством?
Поэтому всегда будет читаться и перечитываться, ну, да вот этот финал "Ракового корпуса":
"Другие не дожили. А он дожил. И вот от рака не умер. Вот и ссылка уже колется как яичная скорлупа.
Он вспомнил совет коменданта жениться. Все будут скоро советовать.
Хорошо лежать. Хорошо.
Только когда дрогнул и тронулся поезд - там, где сердце, или там, где душа - где то в главном месте груди, его схватило - и потянуло к оставляемому. И он перекрутился, навалился ничком на шинель, ткнулся лицом зажмуренным в угловатый мешок с буханками.
Поезд шёл - и сапоги Костоглотова, как мёртвые, побалтывались над проходом носками вниз"...
© Евгений Сухарев, 2008-2024.
© Сетевая Словесность, 2008-2024.
– Александр Солженицын –
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
