Макс Фарберович и Леонид Сорока
Фотография Валерия Геллера, 2006 г. | |
ПАМЯТИ МАКСА ФАРБЕРОВИЧА
|
Боже, как же порой наша жизнь фантастично неправдоподобна! Совсем недавно мы сидели с Максом у него дома и разговаривали. Стол был завален папками с вырезками разных публикаций, касающихся темы разговора. А темой был поэт Алексей Цветков, друг одесской юности Макса.
Макс вспоминал подробности. Я их торопливо записывал.
Встречались мы в начале марта. Беседа наша вскоре была опубликована в "Сетевой Словесности". Счетчик под статьёй заработал. Макс иногда заглядывал на сайт и удивляясь, звонил мне: "Смотри, кому-то еще интересно, оказывается, то, чем мы жили когда-то!"
Прошло с тех пор чуть больше месяца. И внезапный утренний звонок его 87-летней матери заставил вздрогнуть.
- Лёня! Я вас прошу, миленький, вызовите "Скорую". Но мне кажется поздно. Лёнечка, ой, Лёнечка! Макс умер.
Какое-то время ушло на мои дурацкие распросы. А когда я подъехал к дому, реанимационная машина уже стояла у подъезда. Но делать бригаде было нечего. Бездыханное грузное тело Макса, чуть прикрытое сползшим на пол одеялом, навсегда упокоилось.
Клеопатра Григорьевна рыдала, без конца повторяя:
- Он всё время писал, всё время что-то писал! Я столько раз говорила, брось это, лучше отдохни...Кому она нужна, вся эта литература?
- Ну что вы, тётя Катя? - увещевал убитую горем старуху успевший прибыть племянник. - Макс не мог иначе. Это ведь была его жизнь.
Она и сама это понимала. И уже на следующий день после похорон просила помогавших по дому женщин поаккуратнее обращаться с бумагами сына.
Он приехал в Израиль в 1997 году. На одной из встреч местной пишущей братии попросил слова. Вначале заговорил вообще о литературе. И народ притих, почувствовав профессионала, а не любителя. Большинство же из присутствовавших в небольшом клубе пенсионеров всё-таки вполне обоснованно причисляли себя к последнему сословию. И не готовы были к гамбургскому счёту.
Но вскоре все убедились в его терпимости. Снобизма в нём не было ни на грош. И одинокие старики, для которых увлечение литературой оставалось последней отдушиной, звонили ему. Он находил для них добрые слова. Имел терпение прочитывать их достаточно многословные рукописи и делать замечания. Навещать их. Хотя своё, задуманное, порой подолгу ждало воплощения.
Он выпустил скромный по объему сборник стихов "Прощай, Одесса!". И тут же один из тончайших ценителей одесской старины Александр Розенбойм отозвался теплой рецензией. Книга разлетелась очень быстро. У автора остался всего один экземпляр.
Освоив компьютер, вышел в мировую паутину. И начал работать.
Ранее живя в Одессе и наезжая время от времени в Москву, Макс Фарберович был знаком со многим именитыми литераторами. В нём сочетались дотошность и основательность ученого (несколько десятков изобретений на счету) и чуткое отношение к слову.
Он с радостью сообщил мне, что стал писать прозу. Думаю, его "Очерки алкогольной топографии Одессы второй половины ХХ века" (7 глав которой отредактировал его друг-земляк, в прошлом главный художник Одессы и писатель-юморист Лев Вайсфельд), останутся живым художественным свидетельством эпохи, написанным не именитым автором, но живым свидетелем и участником событий. Событий пусть не слишком героических, но как знать... Мужества и силы характера для выживания та мрачная эпоха требовала ничуть не меньше, чем времена больших потрясений.
Впрочем, ему предстояло еще пережить и эмиграцию или репатриацию - кому как нравится.
От названия суть не меняется. И не самый легкий её вариант. Он нёс этот крест с достоинством. И старался, всё с той же жилкой исследователя, внимательно присматриваться и изучать новое для себя окружение. Писал о нем порой с долей иронии, но в то же время честно признаваясь самому себе, что уже поздно постигать глубины местного менталитета.
И, тем не менее, на прощание с ним пришли и репатрианты из Англии, с которыми он немало общался в консервативной синагоге. Стал туда заходить вначале из любопытства. А потом увлекся серьезными мировоззренческими вопросами и любил общаться с местным консервативным раввином, человеком достаточно широких взглядов.
Выступая на панихиде, тот сказал: "Хотя Макс говорил, что приходит брать у меня уроки по иудаизму, на самом деле я многому учился у этого человека. Его знания были глубоки и разносторонни".
В утро, когда Макса не стало, остался включенным его компьютер. И на экране оставались адреса его друзей и знакомых. По ним мы и разослали печальную весть. Многие потом признались, что жутко было читать на письме с обратным адресом Макса сообщение о его кончине. Столь же жутко нам было отправлять его.
С тяжелым сердцем заканчиваю я эти заметки о своём друге. Как же мне будет не хватать тебя, Макс! Как будет не хватать!
Израиль, Кармиэль
17 апреля 2006 г.
© Леонид Сорока, 2006-2024.
© Сетевая Словесность, 2006-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
