П О И С К

ЗОЛОТОЕ  ДНО

Книга вторая

ВСТРЕЧА В АВГУСТЕ

1.

Весь июль я созванивался с Еленой. Лечение Хрустова шло тяжело.

Помимо разрыва в мышце левого желудочка, у Льва Николаевича было сильнейшее нервное истощение, старого романтика вымотала дурацкая голодовка. К тому же он вел себя бранчливо.

- Просит газет, мы не даем, а Библию не хочет, - своим крикливо-насмешливым тоном докладывала в трубку Елена, "жеребец в бантиках", - как с восхищением назвала ее еще в девичестве моя серьезная и тихая жена.

В самом деле, если Елена навалится на кого лечить, так это надолго. Помню, приехала в гости, а у меня от усталости кровь идет носом по утрам. И пока жила у нас, чего только не заставляла меня пить и жевать, кончилось тем, что накапала мне в ноздри перекиси водорода, обожгла слизистую... правда, ошиблась, не по своей вине - раствор попался недостаточно разведенный...

Впрочем, Илья Львович был чрезвычайно доволен ею.

- Командует, с папой иначе нельзя, нормальных слов не понимает. Где-нибудь через недельку, наверно, отпустят... я спрошу, как насчет вашего приезда...

- А что с летописью? - напомнил я.

- Заставил сжечь, - хмыкнул младший Хрустов. - Зудел несколько дней, давление поднялось, сто шестьдесят на сто... врачи согласились... Во дворе больницы, где деревья, за скамейку я оттащил каменную урну с крыльца. Папа смотрел в окно, я мял листки, совал в нее... быстро сгорело...

- И что, успокоился Лев Николаевич?

- Трудно понять. Тоскливо смотрит в окно, лицом белый, как подушка. Я помахал рукой, поехал в Виру. Мама говорит, он потом плакал... И чего на эти записи взъелся? По-моему, там чистая правда. А кое-что он сам же и поправил.

- Здесь что-то другое, - предположил я. - А вы полный-то вариант читали?

- Нет, - голос у Ильи был глухой, виноватый. - Я и не знал, что бумаг столько. Думал, только вырезки из газет, фотки... мама одну сохранила, там она в ватной фуфайке с Туровским снята.

- С Туровским?! - удивился я.

Илья помолчал. И неуверенно ответил:

- Ну, они же все дружили. Есть и фотка папы с другой какой-то девчонкой... да вы сами увидите, как приедете. До свидания.

Среди дня 22 августа у меня на столе в музее затрезвонил телефон. Междугородняя! Я схватил трубку и услышал насмешливо-интимный голос Елены.

- Твой герой оклемался, увезли домой. А у тебя как дела? На сидячей работе еще не заработал импотенцию?

Ах, Елена, спросит так спросит.

- Да ладно, чего ты!.. - заржала в трубке. - Привет Ане. А то смотри, у нас тут в Саянах всякие корешочки продают. Я своему купила.

- Ну и как? - хотел я спросить, изрядно разозлившись. Но не могу я на подобные темы вольно вот так болтать. Хоть бы и с врачом.

Простившись с Еленой, позвонил Хрустовым домой. Трубку сняла женщина, видимо, жена Льва Николаевича.

- Вас слушают. Что вы хотели? Лев Николаевич сейчас отдыхает.

Я представился и услышал звонкий, почти девический голос:

- Родя, а я вас помню! Вы тогда в красное кашне все время заворачивались. Это вы?

- Я... - и глупее не мог спросить. - А вы были какая?

Жена Хрустова рассмеялась:

- Приезжайте, увидите. - И понизив голос. - Только умоляю, ни слова об олигархах, о приватизации... У вас есть "видик"? Привезите ему каких-нибудь смешных фильмов. За столом мы или телевизор смотрим, или спорим. А в телевизоре сейчас сплошная кровь.

- Понял! - ответил я и побежал в ЦУМ. В отделе, где продают видеофильмы, выбрал кассеты с комедиями Чаплина, а также наши: "Белое солнце пустыни", "Бриллиантовая рука", "Джентльмены удачи", а еще старые, черно-белые: "Волга-Волга", "Весна", затем в кассе "СибАВИА" купил билет на завтрашний рейс и пошел на работу отпрашиваться в счет отпуска...

2.

Нынешний август стал продолжением июля - жаркий и тихий, без капли дождя. Тополя и березы в городе повяли, воды на полив дорог не хватало, многие фонтаны были отключены. Асфальт сделался вязким, машины, остановившись перед светофорами, влипали шинами. А у некоторых гасли двигатели. Над городом висел желтозеленый дым, он к вечеру оседал и растекался по улицам, обжигая легкие...

Но случилось чудо: именно в ночь перед моим вылетом в Саяны к городу подошли с юго-запада, подслеповато моргая, многослойные тучи, и разразилась невероятная гроза - с диким ветром, мечущимся ливнем, ужасными молниями.

Утром я приехал в аэропорт и увидел - маленькие самолеты, летающие в Саракан, пугаясь молний, мокнут на аэродроме, да и на большие лайнеры регистрация отложена до вечера. Не решаясь ждать неопределенно долго, я сдал билет и помчался в такси сквозь клокочущий сумрак, по рекам воды на железнодорожный вокзал, отшатываясь от дверных стекол, от близкого, как всегда кажется, блеска небесного огня.

- А я раньше был сварщиком, - посмотрел на меня с улыбкой в зеркальце заднего вида пожилой водитель. - Мне даже приятно. Строили ГЭС.

- Южно-Саянскую?! - воскликнул я.

- Нет, Светоградскую.

- А я как раз еду на Южно-Саянскую.

- Ну, привет нашим. Нынче, наверно, вода попрет... я слышал, "белки" в Саянах тают... такая жара... да еще дождь...

- Ни фига! Наша плотина крепкая! - сказал я с некоей гордостью, как будто сам строил ее.

И всю дорогу, покуда катил сквозь нескончаемую мрачную, но такую освежительную грозу, думал про огромную плотину Ю.С.Г. И про летопись Хрустова.

Я, конечно, не раз и не два ее перечитал, прежде чем отослать месяц назад Илье в Виру заказной бандеролью. Разумеется, у меня осталась копия, но ее почему-то и открывать не хочется. Тем более, что я почти весь текст уже помню... если не дословно, то диалоги, ситуации...

Так что же сгорело, когда Хрустов сунул свою папку в печь в бараке, где он устроил громкую голодовку? Наверное, ближе к концу были записаны некие обиды на друзей... и на начальников... сохранилась же фраза, что они повели себя подло... И при нашей встрече полтора месяца назад Хрустов повторил эту мысль более резко: все скурвились...

Но что же делать?! Время меняет даже время, прочитал я странную фразу у кого-то из физиков современности. Левка и его друзья по характеру своему были в молодости лидерами, бузотерами. А политика - жернов, под который если мы попадали, спастись можно только переместясь ближе к середине, где ось, тем иногда бывает углубление, или - выскочив прочь из-под жернова. Но и в середине (став ближе к власти) жить трудно. Думаю, Туровский, если захочет, расскажет. А выскочить из-под движущейся плиты не всегда удается - нужна воля и здравый смысл...

К счастью, я-то политикой никогда не занимался, никого не трогаю, как говорил кот Булгакова, и меня не трогают. Аню, мою жену, красавицу, когда-то выдвигали в секретари комитета комсомола университета - она мягко отказалась, с ней собеседовали - не помогло. А я - книгочий, в тяжелых очках, сутулый, с кривой улыбкой на физиономии (из-за вечной неуверенности в себе) - каким властям я нужен?

А вот Хрустов - другое дело. Легкий, яркий был юноша, с кем угодно мог найти общий язык. И Валерий тоже, с его проницательностью. Да наверное, и Алеша Бойцов с Сережей Никоновым. Теперь уж никогда они вместе не соберутся.

Слышал я от Ильи: бывший строитель и поэт дядя Леша работает в нашем посольстве в Индии, а Никонов где-то на дальнем Востоке.

А где ныне те девочки, о которых пишет Хрустов? Которая из них теперь жена Льва Николаевича? Безумно интересно. Скорей бы добраться...

В этот раз автобуса, на котором я ехал из Саракана в Виру, никто по дороге не остановил. Зато я заметил сквозь ливень темную, высоченную дамбу, которую выкладывают в степи полукольцом перед областной столицей, она из бетонных плит - каждая плита размером с грузовик. Видимо, МЧС посчитало, что такой экран в случае прорыва воды из Саян защитит город...

Неужели по прежнему есть опасения, что плотина Ю.С.Г. может сдвинуться и распасться? Да ерунда. Она такая тяжелая, она величайший ледоход выдержала в 79-ом году, пропустила НАД и ПОД собой... к тому же дугою упирается в берега, а гранитные берега никакая сила не раздвинет...

3.

Весь мокрый, без зонта (забыл взять в дорогу!), в хлюпающих ботинках, под непрекращающимся душным, жарким дождем я доплелся, наконец, от автобусной остановки до дома Хрустовых.

Вот это панельное здание с огромными тусклокрасными буквами на торце: ТРУД. Вот подъезд, в который вбегал Илья Хрустов, чтобы вынести мне летопись отца.

Я теперь уже знал номер квартиры, я медленно поднимался по бетонным, слегка покатым ступеням, почему-то невероятно волнуясь. Нет, мы не были очень уж близки с Хрустовым в минувшие легендарные годы, виделись раза три-четыре, но сегодня мне вдруг показалось, что это один из самых дорогих для меня людей на свете. И ведь мог недавно умереть... инфаркт - штука молниеносная... Хорошо, что во время рядом оказались врачи...

Дверь открыла жена - боже, это была Таня Телегина!.. Я ее сразу же узнал по улыбке, но как же она изменились!.. Большая стала, пышная, вся как из подушек, насованных в синенькое платье, а глаза серо-синие, похожие на слой тумана - точно те же глаза.

- Татьяна Николаевна!.. - пробормотал я.

Она звонко расхохоталась, всплеснув руками и тут же уведя их за спину - почему-то прятала. Наверное, кухонное полотенце в них или какой другой хозяйственный "некрасивый" предмет.

- Я Галина Ивановна... - быстро проговорила она. И косясь на дверь в одну из комнат, шепотом добавила. - Он же всё нарочно запутал в своей летописи...

"Между прочим, там и имя Галя мелькало... какая-то девушка должна была приехать на стройку..."

Я протянул жене Хрустова три цветочка, купленных в киоске возле местного автовокзала, - белые розочки, и она их приняла, и только теперь я заметил, что ее пальчики скрючены болезнью. Но сделав вид, что ничего не видел, спросил:

- Как Лев Николаевич?

- Спит, - прошептала она, кивая все на ту же дверь. - Ой, а вы же мокрый!.. Идите в ванную, вода есть... я вам дам левкину одежду... а эту высушим...

- Кто спит?! - раздался тягучий бас из спальни. - Я вообще не сплю.

- Думает о судьбах Родины... - прыснула Галина Ивановна и приложила пальчик к губам. - Ни слова о политике!

В прихожую вышел, шаркая тапочками на босу ногу, в длинном халате Хрустов. Моргая, он смотрел на меня. Кудряшки волос над ушами стали вовсе белые, рот мне также показался белесым - наверное, продолжает много говорить, хотя бы и сам с собой.

- Родион, привет!.. - Он обнял меня. От него пахло валокордином и спиртом от уколов. - Молодец, что приехал. А то все теперь сторонятся меня... словно я СПИДом болен.

Ушедшая на кухню с цветами хозяйка воскликнула издали:

- Да что ты такое говоришь?! Слушайте вы его! - Она выбежала, скрылась за другой дверью, вынесла мне майку, рубашку и спортивного вида брючки. - Не задерживай его... человек вымок под дождем...

- Да, дождь хороший, - хрипло заговорил Хрустов, сверкая глазами во все стороны. - Для полей, для урожаев... а для геологов, например, ни к чему...

Но я уже закрылся в ванной.

Когда я вышел, помывшись с дороги и переодевшись, Хрустов сидел за столом и покорно меня ждал. На белой скатерти стоял большой заварной чайник с красными цветами по бокам, в вазе возлежали конфеты и сухарики, в стеклянных розетках посвечивал густой мед, еще не осевший после того, как его налили, отдельно в глубокие плошечки были выложены варенья, как я понимаю, из разных ягод: черные - смородиновое, сизое - голубичное, красное - малиновое...

- Может быть, тебе с дороги настоечки? - спросил Лев Николаевич. - Есть на рябине, есть на смородине. Мне не дают. А тебе-то можно.

- Я тоже не буду, - ответил я, заглядывая в его тоскливые глаза. Боже мой, сколько времени ушмыгнуло с тех пор, когда мы, в тесном кругу, сидя в бараке перед печкой, пили из кружек ужасный какой-то портвейн и горланили песни под гитару! Четверть века!

А я иду по деревянным городам,

Где мостовые скрипят, как половицы...

Это из песни геолога Александра Городницкого. Его в Сибири всегда уважали. Недавно видел по телевизору - белый сделался, маленький...

Пели с восторгом и Окуджаву:

Ах, Надя-Наденька, мне б за двугривенный

В любую сторону твоей души!..

Окуджавы нет уже на свете. И Высоцкого нет. А мы с восторгом пели его "страшилки" про кикимор в муромских лесах...

Галина Ивановна принесла с кухни порезанный лимон на тарелочке и, поймав мой взгляд, "Только не о политике!" - попросила еще раз глазами. Даже покрутила кривым мизинцем вокруг рта.

Но Хрустов есть Хрустов. Он откинулся на скрипнувшую спинку стула и важно этак спросил:

- Много в родной стороне всякого ходит народу. Ну, расскажи-ка ты мне,

что ты слыхал про свободу.

В прежние годы мы любили это четверостишие Некрасова. Его вычитал где-то Алёша Бойцов. Мы эти строки нараспев произносили при встрече, театрально оглядываясь при этом - не подслушивают ли?..

- Расскажу! - как бы согласился я. - Знаешь, был на острове Свободы, ну, на Кубе... вот идешь по Гаване - среди бела дня стоит толпа кубинцев, трое-пятеро играют на аккордеонах и скрипках, еще трубы у них, барабан, а остальные вокруг зубы скалят, веселятся, танцуют. Завернешь за угол - там другой оркестр и другая толпа. И танцы, танцы! Восторг бытия!

- За счет нас, - насупил брови Хрустов. - Ты не помнишь разве, каждый день Кубы обходился СССР в один миллион долларов! За такие деньги чего не веселиться? Платили бы нашим пенсионам такие деньги... они бы не перекрывали улицы!

Галина Ивановна склонилась над ним и несколько фальшивым тоном пропела:

- Лёвочка! Дело прошлое. Вы бы рассказали, Родион, как ваш музей, хороший?

- Да. А зал современности самый красивый... висят портреты известных сибиряков, Альберта Васильева... и Льва Хрустова, конечно...

- А мой-то с какой стати? - вдруг сжал кулаки Хрустов. - Если по дружбе - сними!

- При чем тут дружба? Ты же получил грамоту в день перекрытия... и медаль после того ледохода...

- Посадить надо было меня за Леху, а не медаль давать... - проворчал Лев. Он хлебнул чаю, обжегся, вскочил. - Вы пейте, я в окно посмотрю. В меня столько жидкости вкачивают...

Жена обняла его за худые плечи.

- Левочка... гость приехал, посиди. Ну, не всё же крутится вокруг тебя. Он про других расскажет.

- А я и не говорю, что вокруг меня. Я, может быть, самый ничтожный в нашем ряду... я, может быть, "нарочно лицом никого не новей..."

Да уж, Хрустов от скромности не умрет - это он процитировал Маяковского, а там дальше строки: "Я, может быть, самый красивый из всех твоих сыновей!"

Он с размаху опустился на стул и буркнул:

- Ну?

Я понял, о чем мне лучше рассказывать.

- Знаешь, у нас есть зал - сказка! Камни, минералы со всей Сибири... обалдеть можно, какая красота! И лазуриты, и чароиты, и кварц с золотинками, и жадеит... и агат, и черт-те что...

- А геологов наших кинули, - глухо прервал меня неугомонный Хрустов. - Кому нужны!.. Столько наоткрывали для этих олигархов нефти, газа... Что, разорились бы выделить каждому до самой смерти хоть по сто долларов в месяц?!

Галина Ивановна подсела рядом, снова обняла мужа, вихры ему потрепала.

- А вот есть у нас зал... - продолжал я, вдохновенно улыбаясь, понимая, что играю, как плохой актер. - Есть зал, говорю, пушнина Сибири. Согласись, такой красоты ни в одной стране! Кстати, сейчас охотникам платят хорошо, не то что при советской власти. Я помню, бывал в Эвенкии, один передовик сдал сорок семь соболей, ему - орден Ленина, а за каждую шкурку всего по тридцать пять рэ. А на аукционах в Европе, сам знаешь...

- Знаю, - кивнул Хрустов. - Обворовали Россию... Вся Россия скоро превратится в музей. Ничего живого не останется. Япошкины дети будут приезжать, а им: вот в этих домах жили русские... вот на этих заводах работали русские...

- Перестань! - стал сердиться уже и я. - Ну, чего ты всё сворачиваешь?!. Будем работать - всё наладится.

И я замер - он смотрел на меня все тем же, ненавидящим взглядом, каким смотрел месяца полтора назад.

- Работать будем? - прошипел он. - А если работы нет? А если выдоили и отбросили в кювет... и гонят теперь за рубеж наше электричество, наш газ, нашу нефть... - он прорычал. - Мы не нужны!!! Мы никому не нужны!!!

- Левушка!.. - Его жена, кажется, перепугалась. - Левушка!.. Идем, я тебе капель дам.

- Опять капель! Инквизиция каплями в темя добивала людей! - Хрустов вскочил, нечаянно ткнул кулаком в край тарелки - из нее, подпрыгнув, вылетела чашка и разбилась на полу. И кажется, звук ее заставил Льва Николаевича опомниться, он жалобно улыбнулся, тихо сел на стул.

- Извини, Галя... Не обращайте внимание, Родион.

Мы какое-то время молчали. Галина Ивановна подобрала осколки с полу.

- Ничего, - сказала она. - Посуда бьется к счастью... все хорошо, Лёвочка. Идем! - Она взяла мужа под руку и повела в спальню. - Он отдохнет и выйдет.

- Да-да, - еле слышно отозвался Хрустов.

И я остался один за столом, раздумывая, не уехать ли мне сегодня же обратно домой. О чем толковать с больным человеком?..

Но, видимо, муж с женой переговорили обо мне: выйдя из спальни, Галина Ивановна сказала, что предоставит мне детскую комнату, Илья теперь живет на своей квартире, а детская пустует.

- Я поглажу горячим утюгом вашу одежду - к вечеру будет готова... Отдохните с дороги.

4.

Сквозь дрему я услышал звонок телефона и голос Галины Ивановны.

- Вы диктуйте... завозить необязательно. Так. Кто?! Каким рейсом?..

Из соседней комнаты послышался тягучий бас больного:

- Чего там? Из Москвы?

- Из Москвы, - отозвалась жена.

- Опять из администрации Президента?

- Нет. Сережа Никонов в гости летит.

- Серега?! Ха! Слухи дошли, что Хрустов помирает.... решил покаяться?..

- Да перестань... - И они стали негромко что-то обсуждать. Лишь редкие слова до меня долетали.

- Начальничек, с крышкой чайничек.

- Где мы его положим?

- Решим.

Я поднялся и, покашливая, чтобы они услышали, вышел в большую комнату.

- Галина Ивановна! - позвал я.

- Тут я! - выпорхнула хозяйка из спальни. - Пироги уже готовы. Сейчас будем кушать.

Запинаясь, я сказал ей, что случайно услышал разговор, что перейду в гостиницу, друг юности, конечно же, должен остановиться у Хрустовых.

- Ты тоже друг юности! - послышалось из спальни. - Если уж так, ты как раз и не уходи. Посмотришь со стороны. Я думаю, будет оч-чень интересно.

- А положим мы его здесь! - Галина Ивановна с улыбкой показала на огромный диван у стены, слева от телевизора.

- Да уж лучше тогда меня, - сказал я. - Я могу рано подняться и пойти на пробежку. Я жаворонок. Чтобы никого не беспокоить.

Так и порешили.

Хрустов вышел, хмурясь, в синих трико и клетчатой рубашке с закатанными рукавами, стал звонить в Саракан, в аэропорт. Наконец, линия соединилась, и Лев Николаевич, спросив про рейс из Москвы, удивленно посмотрел на жену:

- Три часа назад. Наверное, уж из аэропорта едет.

- Господи! Интересно, каким он стал?!

- Я есть хочу. Садимся.

- Как, разве не подождем?

Свирепо мотнув головой, Хрустов устроился за столом и кивком меня пригласил. Однако Галина Ивановна, укоризненно глянув на мужа, ушла переодеться. Сам Хрустов и не подумал сменить одежду, только раздраженно огладил себе плешь и сивые, кучерявые на затылке волосы. Мы безмолвствовали, глядя друг мимо друга.

Наконец, хозяйка появилась в новом платье с цветочками и оборками, серьги сверкают на ушах, губки подмазаны розовым. Поглядывая на настенные часы, принесла из кухни вынутые из духовки, чудно пахнущие, загорелые пирожки с капустой и мясом. Но только мы налили чаю в голубенькие кружки, как затренькал в дверях звонок.

Хрустов выпрямился и поднялся. И в лице его появилось что-то надменное, бородка торчала, как у киношного меньшевика.

- Лёвушка!.. - выдохнула его жена и глазами ему что-то сказала, сама усиленно заулыбалась, призывая улыбаться и Хрустова.

Как встречаются давние приятели после многолетней разлуки? Мы ли не знаем?! Бывает, как бульдозер с бульдозером, - бездумно-радостно собрав и вскинув над собой высоченную гору бутылочного, из под водки стекла. А бывает, будто два воробья попрыгают рядышком, холодно посверкивая глазками, поклюют скромной кашки да и разлетятся. И вся песенка их про встречу - краткое "чик-чирик"...

А чего ждать от этой встречи? Уж казалось бы, не виделись четверть века!.. Обнимитесь же, как в известной песне Бетховена-Шиллера, которая призывает обняться миллионы... хоть вы сейчас, двое: возникший на пороге грузный и высоченный Никонов, вроде саянского медведя, вставшего на задние лапы, и узкоплечий, желтолицый Хрустов, исхудалый человечек, - радостно облапьте друг друга!

Так нет же! Что происходит? Разумеется, два эти человека мгновенно узнали друг друга. Но хозяин квартиры в домашних синих трико открыл рот и закрыл, словно задохнулся, затем, отступив на шаг, сварливым басом рявкнул:

- Кто это? Мы не знаем таких!

- А мы и не к вам, - немедленно отвечал певучим тенорком высокий гость, потянувшись вперед и словно бы уточняя номер, нарисованный желтой краской на двери. - В такой сарай я и пьяным не зайду. Нам куда-то повыше.

- Там вас тоже не примут! - хозяин квартиры сердито сверкнул желтоватыми глазами. - Там милиционер живет, как раз пьяных в кутузку и оттартает... - И все-таки сменив лицо на плачуще-умиленное, протянул худые руки, засеменил навстречу в тапочках на босу ногу. - Я шучу... шучу... Сергей... проходи же! Какими судьбами?..

Галина Ивановна тайком перекрестилась - боялась, что муж устроит митинг.

Гость, прошептав что-то вроде "йотыть!", перешагнул порог и, обняв длинными лапами Хрустова, положил голову ему на голову. И они так и замерли. На волосах Никонова бисер дождя...

Я подумал: встреть я его на улице - я бы ни за что не признал в нем того Серегу-кузнечика, с которым был некогда знаком. Как мы все меняемся с годами!

- А где же твоя Галка?! - спросил гость.

- Я тута, - раздался тихий голосок хозяйки. Отстранив мужа, она подставила румяные щеки гостю, а потом, будто чего-то ужасно испугавшись, замигала васильками. - А... а... твой чемоданчик? Если оставил на лестнице, могут украсть. У нас сейчас меняется народ.

- Мой чемоданчик внизу, внизу... - нежно ворковал гость.

- Лёва!.. Беги!..

- Да я уж сам... не дозволяю другим жену носить...

- Так ты с Танькой приехал?!

- А как же! Уф!.. В третий дом входим, все под одним номером, как вы тут не путаетесь?!

- Нет, нет, - резко завозражал хозяин квартиры. - Неправда. Там "а", "б", "в".

- Да нет там, Лев Николаевич, никаких "а", "б", "в"... - теперь уже Сергей Васильевич делал вид, что сердится. - Неужто лень краской написать? Небось, на надпись "Труд" три ведра потратил! Да ладно... я сейчас... - И он повернулся к двери.

- Нет, я!.. - оттолкнув верзилу, метнулся вниз по лестнице Лев Николаевич. - А ты покуда руки... небось, бациллы висят с дороги... как заусенцы...

И почти мигом, через минуту-две, запыхавшись, но с улыбкой, он вернулся, впрочем, безо всяких чемоданов в руках, но за спиной его маячила, смеясь, чернявая, глазастая гостья в плаще и шляпке, с красным зонтиком в руке.

- Танька! - бросилась к ней жена Хрустова.

- Галка!.. - последовали радостные поцелуи женщин.

- Ой, какая стала! Смуглая! Не желтуха у тебя? У нас мед нынешний...

- Загорела... в Тайланде была.

- В Тайланде! А правда, монатки-то где?

- Да нас же в гостиницу завезли...

- Как в гостиницу?! А мы на что?!

- Сережа говорит: вдруг дома нет. А если дома - перетащимся.

- А куда мы можем уйти?! На огород рано... земля не согрелась... Позвонили бы. - Галина Ивановна вспомнила обо мне. - А это Родя... он приезжал в те годы, может, помните? Из музея.

- Да, да, - закивали, рассеянно улыбаясь, гости. Явно не вспомнили. Да не важно!

Гости и хозяева захлопнули дверь, зажгли свет среди дня и продолжали смотреть друг на дружку. Очерченные тушью глазища гостьи привычно намокли, заплакала и жена Льва Николаевича, кулачком утирая щеки, попутно ворча на мужа:

- А я слышу - не пускает кого-то... в своем репертуаре...

- Да я так!.. - баском оправдывался седой Хрустов. - Он же меня понимает. Хоть и начальник.

Сергей Васильевич, осклабившись, сидел на потрескивающем ветхом стуле и махал рукой: давай-давай, критикуй.

- Малость потрясло в облаках.

- А почему через Москву? Есть же из Владивостока через Иркутск?

Никонов, загадочно ухмыльнувшись, кивнул жене. Та, сделав строгую мину, пояснила:

- Сереже орден вручили... премьер-министр... ну и заодно... давай, говорим, на друзей глянем, столько не виделись... на нашу "маму" посмотрим. Как она тут, стоит?

Всем было понятно, что речь идет о плотине.

- Сверху видел, вроде бы на месте, - продолжал улыбаться Никонов. - И вы рядом тут же, как атланты, вдвоем стоите.

- Ну уж атланты! - захихикала Галина Ивановна. Впрочем, Хрустов лестные слов проглотил, как должное.

Никоновы за день дороги, конечно, устали, но прилечь отдохнуть отказались. Сергей Васильевич вынул из кармана сотовый телефончик размером с полуоткрытую спичечную коробку, позвонил и весьма важным тоном сообщил кому-то, что он у знаменитого строителя Хрустова, и будет хорошо, если багаж кто-нибудь привезет сюда. И продиктовал адрес.

- Что?! А эти пусть подождут. Или на улице поснимают... здесь народ колоритный... - Никонов отключил аппарат. - Увязались телевизионщики... ну их!

Хрустов, уже восстанавливая в своих глазах свое самостояние и свои позиции, страдальчески дергал уголком рта.

- Ну чего ты, чего так смотришь?! - Никонов раскинул в стороны длинные кисти в опояске белоснежных манжет с золотыми, кажется, запонками и еще раз обнял друга стоявшего рядом друга. - За что-нибудь на меня сердишься?!

Галина Ивановна пропела:

- Это у него после больницы, такой взгляд. А он по прежнему добрый. Кедровые орехи оставались - всё птицам скормил с балкона.

- Я знаю, что ты болел, - продолжал ворковать на ухо другу Никонов. - Мне Валера рассказал, мы вместе летели.

- Утконос?! Он вор! - переменился в лице, как от удара, Хрустов и встал по другую сторону стола. - Он украл у народа победу!..

- Да ладно тебе! Украл - отдаст! - хохотнул Никонов. - Хорошо, что ты здесь. Иногда думалось: а вдруг уехал куда? Вон Лешка Бойцов в Индии... окончил МГИМО, дипломат. Не то что мы!

- Я лично отсюда никуда, - процедил, словно ледяной воды попробовал, Хрустов. - Пока не восстановлю статус-кво. Я, кстати, тебе писал.

- Писал, - согласился, улыбаясь, Никонов. - Нас партия научила писать. - Он, как всегда, не упускал возможности пошутить.

- А ты ни разу не ответил... - голос у Хрустова стал жестким.

- Этого не может быть. Этого не могёт быть! Разве что полоса была такая... я же тоже в больнице провалялся... три месяца. Было дело, было-было... - скороговоркой известил гость, как о неком веселом случае. - Инсульт-привет. Слава богу, пронесло.

- Прости... не знал... - смутился Хрустов, продолжая исподлобья смотреть на Никонова. Конечно, три месяца в больнице никак не могли объяснить того факта, почему же Сергей не отвечал на хрустовские письма годами.

Жены ушли на кухню греть заново пирожки, а мы, трое мужчин, сели за стол. Я вновь почувствовал себя лишним и еще раз подумал: не уехать ли завтра же домой? Но смертельно интересно было понять, что ныне происходит со вчерашними друзьями.

Хрустов таинственно мигнул, протянул руку - из самодельного секретера явилась на свет коричневая бутылка кедровой настойки с отпечатанной на принтере наклейкой, которая гласила: "Южно-Саянская ГЭС, отдел кадров", причем в последнем слове буква "а" печатным же образом поверху забита крупной красной буквой "е" (получается "отдел кЕдров").

- Э-эй! Только вместе с нами! - жены узрели через полуоткрытую дверь стеклянный опасный сосуд и, спасая здоровье мужей, принялись методично выглядывать из кухни. Таня, вся нарядная - с серебряными украшениями на шее, с серебряными браслетами и кольцами на руках - даже пригрозила кулачком Никонову. - Помни, у тебя давление.

- Раньше были времена, а теперь явления... раньше поднимался лифт, а теперь давление, - игриво пропел Никонов.

- А Левке просто запрещено! - предупредила серо-синеглазая хозяйка. - И вообще, вы уже старики. За орден Сережи потом по маленькой - и хватит. Почему молчите? Али уже умерли от волнения?

Лев Николаевич, не оглядываясь, топнул под столом ногой.

- Галина, так нельзя себя вести в обществе! Даже в постсоветском.

- Поц-советском, - хмыкнул Никонов.

- А как же свою любимую пойдете смотреть? Вы же не доползете?

- Доползем, Галка! - отозвался гость. - Мы до нее хоть на коленях доберемся. Она мне, может, все двадцать пять лет снится. Наша дорогая, поднебесная. Все вместе и сходим. Кстати, где сын-то?

- В Москве. В командировке. - Хрустов ответил нехотя.

- Я знаю! Он же летел с нами.

- Илюха?! - насупился Хрустов.

- Ну! Обещал умыться-переодеться и - к родителям. Красивый парень.

- Да, ничего, - холодновато ответил Лев Николаевич. Он явно был недоволен тем, что сын летел в одном самолете с директором ГЭС. И Никонов, с горечью осознав это, осторожно завел речь о другом.

5.

- А как ты сам-то, кроме шуток? - спросил Сергей Васильевич, откидываясь на спинку шаткого стула и разглядывая исхудавшего, как подросток, друга. - По прежнему заводишься с пол-оборота? Ты же себя сожжешь. Видел я тебя по телику.

Хрустов, играя скулами, молчал.

- Как Галина? Пишет Таньке: головные боли. Наверное, из-за холодного воздуха, Саяны, - Никонов кивнул на окно.

- В Приморье теплее, хочешь сказать?

- Субтропики. Женьшень растет... тигры ходят.

- Ничего. У нас всё хорошо, Сергей. И на этом точка. - И Хрустов добавил одну из своих сентенций, без которых не мог жить. - Когда человек улыбается, он показывает зубы судьбе.

- Это верно, - хмыкнул Никонов и полез в карман, достал из бумажника две фотокарточки. - А вот мои.

На одном красочном снимке - высокий юноша в смокинге держит под руку пышную юную даму в фате. Очень похож на молодого Сергея.

- Сыночка, думаешь, как зовут? Лёва. Лев.

- Я помню. - Хрустов не смог не покраснеть от удовольствия. Буркнул. - Об этом ты единственный раз и черкнул. Спасибо.

- Недавно подарили внучонка. Как, думаешь, зовут? - Никонов тоненько рассмеялся. - Базара нет. Где Лева, там Лёша. В честь Алешки Бойцова.

На другом фотоснимке - красивая барышня лет двадцати в шляпе, на фоне пальм и моря, определенно за границей. Очень похожа на мать, наверное, такой была Таня (Аня? Лада?) во времена строительства ГЭС.

- Дочурка Вера. Замужем за генералом, у нас, там. Тоже обещают скоро наградить дитем.

- А мой еще не думает жениться.

Никонов с явным недоумением уставился на него и прыснул от смеха.

- Что, что?! - засверкал глазами мнительный Хрустов. - Не торопится - и молодец.

Никонов, видимо, о чем-то уже проведал, но решил не торопить события..

- Любви все возрасты покорны. - Он подмигнул. - Дело сладкое. Я бы сам бы еще, да Танюха говорит: застыдят...

Из кухни тут же выглянула, как кукушка, Татьяна Викторовна:

- Ты чего, чего там?! Детей показал? Дай сюда, Галке покажу! - И понесла оба фотоснимка на кухню. - И сам зайди-ка сюда.

Никонов, пожав плечами, ушел.

Мы с Хрустовым молчали. Сергей Васильевич вернулся от женщин, сделал умильное лицо, завел речь о другом.

- Галка говорит, на вашем участке ты вишню к яблоне прирастил... Ну, Мичурин! Как тебе удается? И какая ягода? А смородину с жимолостью не пробовал?

- Можно любые плоды совместить, а вот Россия уже расколота.

- Да брось, чего ты опять?! Я вот лопату давно не держал в руках. Может, сходим по утрянке, помогу по огороду.

- Не знаю, как насчет лопаты, а рабочий класс уже готов взять власть в свои руки! Ты же, говоришь, видел меня по телику? - Хрустов выпрямился, грудь колесом. Он более не мог ходить вокруг да около. - Что скажешь, человек из номенклатуры? Ограбили страну?

- Левка, ты серьезно?! - Никонов натужно расхохотался. - Во дает! - И жестом призвал и меня посмеяться. - Разве не ты в девяностых с мегафоном бегал: "Даешь свободу мысли!"?! Мне присылали "Луч над Саянами", читал про тебя. И правильно ты призывал. А где свобода, там предпринимательство... побеждает талантливый.

- Талантливый?!. Это ты называешь талантом?! - Хрустов тоже, как и Никонов, оглянулся на молчащего гостя, на меня. - Если у воров бывает талант, то конечно! - Он ощерился, ноздри расширил с красными точечками по краям. И ткнул пальцем в друга юности. - Они тебя... купили!

- А не пошел ты на хер!.. - зашипел вдруг Никонов, оглядываясь на кухню. - Ты думай, что говоришь! - Он вскочил, едва не опрокинув стол. - У них денег не хватит! Я о другом... Нужна была свобода или так и сидеть бы мордой в чемодане?! С твоим-то характером, которым я всегда восхищался!

Хрустов мучительно смотрел вверх, на друга, готовя в ответ пламенную речь.

Стоит ли разъяснять современному читателю, что описываемая встреча происходит в начале ХХ1 века, а с плакатами бегал Лев Николаевич в конце восьмидесятых, когда умерли подряд несколько старых генсеков и взошел на мавзолей почти юный по шкале Политбюро Горбачев с чернильной кляксой на лбу. И когда началось - пусть медленное, но все же - послабление.

Но кто без греха? Кто, скажите, не доверялся надежде? Кто не страдал от недостатка кислорода в конуре в шесть квадратных метров общаги-барака? Когда действовал закон: я начальник, ты дурак. Право же, скажите мне, кто сейчас бросит камень в этого худенького сутулого человечка, всю жизнь увлекавшегося новыми идеями и честного до дурости, - в Лёвку Хрустова? Разве только "Ландкрузер" нового русского, проезжая мимо, швырнет из-под широкого колеса в него горстью валунов - и не потому, что не поддерживает мыслей Хрустова (он знать не знает его!), а только из высокомерия и самодовольства, с привычкой скоростной езды хоть по трупам. Или это я лишнего? Среди новых русских (все-таки приматы) встречаются и вменяемые люди, прочитавшие хотя бы пару страниц Нового завета и семь первых страниц "Мастера и Маргариты"...

- Ты всегда был в оппозиции... понимаю, это бодрит... особенно если рядом девочки... - вдруг миролюбиво хмыкнул Никонов и сел, зевнув во всю пасть, тем самым как бы давая понять, что не принимает всерьез опасность и теперешних отношений Лёвы с властью. - Н-но все равно... я кое-какие меры принял...

- Это какие такие меры?! - подскочил и насторожился Хрустов, как суслик в степи. - Не надо никаких мер! Что? Что?

- Не надо так не надо... - снова зевнул и улыбнулся Никонов. - Извини, самолет выходит из организму. Лев! Лучше всего сделать так - взять да обрубить узел, уехать.

- Уехать?! Отсюда?! Оставить народ в такие дни - ни за что! - рявкнул Лев Николаевич, одновременно шлепнув ладонью по столу, отчего рюмка подскочила и настойка расплескалась по новой, с сиреневыми и алыми розами скатерти. - Ой, Бл...юменталь!..

- Тихо, тихо, - прошептал Сергей Васильевич, доставая длинной рукой с секретера бумажную салфетку и обмакивая мокрое место. - Скажу, что я. Галка простит.

Покуда разговор друзей ненадолго прервался, покуда они сыплют соль на красноватое пятно, следует вновь напомнить, чем же недоволен местный рабочий класс. Рабочий класс недоволен тем, что, когда достроили ГЭС, она была немедленно приватизирована небольшой группой людей, в большинстве своем приезжими, а двенадцать тысяч строителей, что возвели плотину, оказались напрочь забыты. Впрочем, так или почти так произошло всюду по России, народ назвал это действо "прихватизацией". И конечно, Хрустов, строивший ГЭС и ставший главным вождем местного рабочего класса, ни за что не бросит нищих своих товарищей по стройке. Никуда не уедет.

- Вот, ничего и не видно, - кивнул Никонов, обмокнув свежей салфеткой последний раз пятно на скатерти. И продолжил наступление. - Я вовсе не хочу, чтобы ты штрейкбрехером стал. Базара нет. Прекрасно понимаю. Тебя уважают. Даже Валера.

- Опять! - Хрустов закатил глаза. - Я тебя просил?..

- Почему?! Он о тебе только хорошо...

- Ха! Он! Если бы я знал, что из него вылезет такой червь, я бы руки не подал, когда он упал в жидкий бетон... помнишь?

- Как же не помнить? - звонко рассмеялся Никонов. - Кто же этого не помнит? Это и в кинохронику попало... сохранилось на века... Ах, Лёвка, таковы законы жизни. Ничего уже не поправить! И Валера Туровский тут ни при чем.

- Как же это ни при чем?! Как?!

Никонов с печалью и любовью во взгляде разглядывал старого друга. Длинноскулый, шишконосый, он теперь умел так смотреть.

- Родя, ну скажи ему! - Он вдруг обратился ко мне. - Чему нас учил хотя бы Энгельс? Диалектика! Энергетики своих акций не отдадут. И Валерка сам по себе ничего не может изменить. Разве что собственными поделится...

- Уже предлагал, купить меня хотел!.. - Хрустов сложил обеими руками фиги. - Вот ему, Утконосу! Я сторожем в детском саду работаю - на хлеб хватает!

Сергей Васильевич положил тяжелую руку мне на плечо.

- Ты знаешь, Родя, наш Левка в прошлом году народ вокруг дирекции усадил, за руки взялись, сам к железному забору цепью приковался.

- Ну и что?! - Лицо у Хрустов посерело. - Да не так было!..

- А тут дождь, говорят, начался... а ключ от замка он потерял... топором цепь рубили! Хи-хи-хи!.. Только с ним могло такое случиться! - И успокаивая Льва Николаевича, Никонов ласково поморгал ему глазами, как ребенку. - Если уж проводить такие акции-фуякции, надо было десять лет назад!

Хрустов вскочил из-за стола.

- А кто мог знать тогда?! Вы же всё втихаря, начальнички! Под одеялом!

Сергей Васильевич тяжело вздохнул и молча налил себе и ему водки.

- Вот уже и я плохой. Хотя еще никаких акций не имею, а продолжаю строить ГЭС. А приехал я, может быть, свободных мужиков на Дальний восток сватать. Я думаю, многие поедут.

- А жить там где, Серый?! - яростно зашипел Хрустов. - Опять в бараках?!

- Ну и что? Покуда стройка идет... А то будут летать, вахтовым методом работать... Я хорошо плачу.

- Ты же только молодых возьмешь!

Никонов с важным видом вновь откинулся на спинку скрипучего стула.

- Почему? Кое-кого из стариков... чтоб учили молодых... Вот, желал бы и тебя!

- Ты же двенадцать тысяч не возьмешь?

Никонов нехотя ответил:

- Двенадцать не возьму. У меня там у самого восемь с половиной.

- Так сколько, сколько ты можешь взять?! - не отступал Хрустов.

- Ну сотни три, четыре...

- И ради этого ехал сюда?!

- Я к тебе, к тебе прилетел, Лева! - Сергей Васильевич уже злился. - А это уж попутно! Лёвка, есть же другие города, другие стройки. Чего тут сидеть, мутить воду, ждать пенсию? Ну, не скрипи, не скрипи зубами.

Оглянувшись в сторону кухни, где, забыв про мужей, тараторили старые подруги, гость резко чокнулся рюмкой с рюмкой Хрустова и моей рюмкой.

Мы молча и торопливо выпили. И Никонов, пригнувшись к столу, перешел на шепот.

- Я о другом хотел спросить. Если честно, Лев Николаевич, как тут положеньице-то?! Валера не зря семью в Москву перевез. Пока всех мандолиной не накрыло. Он, конечно, уверяет... но в вертолете я с одним инженеришкой переговорил... мне в ухо такое накричали...

- Что имеешь в виду? - несколько высокомерно спросил Хрустов.

- Вот сидим мы тут, ниже уровня нашего моря, - и как будто, йотыть, на пороховой бочке. Что скажешь? Не покатится наша "мама", как на салазках? Жара была, говорят, все лето зверская, Саяны тают... а еще дождь...

- Бред! - отрезал Хрустов. - Нарочно пугают, чтобы народ снялся с места, перестал митинговать. Гора треснет, а плотина не сойдет с места. И я тоже!

- Слава Богу! - Никонов перекрестился. - Так вот, давай все вместе на ее фоне и снимемся. Для всероссийского, бля, телевидения. Так сказать, на историческую память.

Хрустов, словно озябнув, передернул плечами.

- Опять для музеев? - Он пристально смотрел на гостя. Я думаю, до него, наконец, дошло, что Никонов залетел в Саяны, конечно же, не к нему, Хрустову, и не за рабочими, а для создания фильма о себе, орденоносце.

За окном с гулом двигался ливень. Сопок было не разглядеть, только лиловые горбы, и они как будто перемещались. Никонов снова глянул на часы (это у него привычка или кого-то ждет?), и старые друзья, не чокаясь (чтобы не было звона), отпили еще настойки, после чего Хрустов мгновенно долил минеральной воды в ополовиненную бутылку "кедровки". А поскольку перестарался - почти под горлышко смесь поднялась - пришлось старым корешам, хмыкнув, еще отпить...

А потом они надолго замолчали.

6.

А я почему-то вспомнил заштрихованный текст сбоку на одной из страниц летописи Хрустова, который с трудом разобрал.

"Как встречаются буря с бурей? Бывает, что объединяются друг с другом, и тогда великая новая сила, пометавшись на месте, рвется в иную сторону крушить и уничтожать. А случается так, что буря гасит бурю. И никто не скажет, от чего зависит сей исход... может быть, даже от малой травинки, которая почесала брюхо урагана - и он споткнулся... И когда наступает совершенный покой, когда выскочившее из берегов голубое озерцо вновь легло на место, и даже крохотной морщинки нет на зеркале его, только и скажешь: чудны дела Твои, Создатель мрака и света... Но как бы узнать, как бы выведать, что Ты этим хотел сказать нам?"

Но нет, слишком разнонаправленные силы - Хрустов и Никонов.

7.

Однако, что же имел в виду Никонов, когда спрашивал, не поедет ли "плотина" как на салазках? Разве этакая громада может сместиться? Откуда мрачные пророчества, бесконечные слухи, проникшие в последнее время в газеты и на экраны телевизоров?

Видимо, есть смысл подробней рассказать о специфических ожиданиях в описываемой местности, ибо уважаемый читатель при всей своей осведомленности может чего-то и не знать. Да, нынче здесь лето было жарким, да, нынешние дожди добавят воды... но бывали, как помнит читатель, куда более грозные паводки... В городке строителей и эксплуатационников, что прилепился хрущевками и бараками в тени плотины на левом берегу, да и на правом, чуть повыше, всем известна другая, куда более серьезная опасность, о которой как раз и стараются не говорить, особенно при детях...

Конечно, Санкт-Петербург и Москва непременно что-нибудь придумают. В конце концов, железобетонная "расческа" высотою в двести пятьдесят метров, ставшая поперек течения выгнутой стороной к верховью, единственная в этом роде во всем мире, гордость России, не должна опрокинуться или разорваться - слишком много трудов в нее вложено. Да и случись что, без Ю.С.Г., как кратко называют Южно-Саянскую ГЭС, умрет весь юг Сибири, остановятся заводы.

Конечно, она испытывает фантастическое давление огромной чаши воды, упираясь в берега и в "зуб плотины", как называют особый контакт перемычки с гранитным дном, но не эти силы пугают. А пугает та сила, которую народ в своей великой пословице обозначил простыми словами: капля воду точит. Когда в Ленинграде проектировали ГЭС, не особенно озаботились тем, что вода, крутящая турбины, низвергаясь далее вниз с высоты двести с лишним метром, будет рыть бетон и гранит, как бык роет копытом землю. Неотвратимо, каждую секунду, каждый день, каждый год.

Разумеется, в какой-то мере и это предвидели: чтобы гасить грозную силу, заранее был на дне вырезан (взорван) глубиной метров 40 водобойный колодец и обложен по стенкам бетонными кубами размером с "КАМАЗз" - милости просим сюда колотить! Но вода есть вода, она в прошлом году и кубики эти, оторвав, как чаинки крутила. И если прокопает лишнего - плотина сдвинется...

Да надо сказать, и со стороны верхнего бьефа грозит опасность: огромный напор воды силится плотину оторвать ото дна и приподнять! Поэтому, едва соорудив плотину, эксплуатационники принялись лечить ее основание, как лечат, впрочем, все высокие дамбы: высверливая скважины и загоняя в них вяжущую массу, бывает - гидроцемент, а здесь - специальный полимер, смолу.

Но тут же выяснилась невероятная новость: процесс "подкопа" идет пугающе быстро. И гигантскую каменную "маму" необходимо срочно спасать, нужны особые меры - обводной водосброс, параллельный коридор! И даже не один!

Однако, когда подсчитали, во сколько обойдется работа, за голову схватились: в половину стоимости всей плотины... нужны миллиарды!!!

Так проектировщики загнали себя в капкан, а главное - обрекли городок строителей Виру и весь юг Сибири на ежедневный, потаенный ужас: а ну как слетит гребенка с тяжелых голубых волос? Из ущелья, в котором воздвигнута ГЭС, в степь выскочит ударный вал воды высотою в полкилометра. Сметет всё. Не говоря уже о самой Вире, что стоит на вибрирующей каменной платформе под самой уходящей к звездам изогнутой стеной.

Но люди живут на авось. Авось, выдержит. Да и лечат же, лечат бетонную "мать"...

Зато как тут дивно! По склонам весною цветет багульник, от розовых гор все летом тянет сладким холодом... на верхних зеленых лугах поднимаются и живут нежнейшие творения природы: одуванчики, шелковый венерин башмачок, королевская лилия - дикая саранка, а среди них поднимает синие крылья и утопленница Марфа, редчайший странный цветок, который умиляет душу и продлевает жизнь на многие годы. Если, конечно, ты очень хочешь ее продлить, согласившись на совершенный покой в душе...

Кому что.

8.

Наконец, зазвонил телефончик в кармане у Никонова.

- Да? - пропел ласково Сергей Васильевич в трубку. И потемнев, раздраженно. - Слушаю, слушаю. Я же сказал: девять-"а"... написано на торце... Ну, переждите дождь и заносите. Что? Я думаю, завтра. - Он отключил аппарат. - Эх, нету Лешки Бойцова... какие стишки сочинял про нашу работу, а?! А сейчас в Индии, мимо спящих коров ходит...

- Да, Алексей был наш, никогда его не забуду.

- Но ты же на него не куксишься за то, что зарплату в долларах получает, вино из серебряных бокалов пьет? - Хрустов молчал. - Так сложилась судьба. Майнашев дал ему рекомендацию, Лёшка поступил на курсы, потом в МГИМО... Вот бы сейчас прилетел... - Никонов схватил друга за узкие плечи и потряс. - И мы, четыре старых корефана, на фоне плотины, а?! Ведь какая бригада была!

Хрустов упрямо мотал головой, отворачивался. Было ясно: ни за что он с Утконосом встречаться не желает, и тем уж более - с ним вместе сниматься для кино или телевидения.

- "Напрасно старушка ждет сына домой..." - пропел Никонов, отпустил друга и поднялся. - А я-то, я-то... вспомнил нашу юность, пригласил. Сюда, сюда пригласил! Я же не знал, что даже видеть его не желаешь. Сейчас как позвонит перед выездом - скажу: не приезжай.

- Да при чем тут "приезжай - не приезжай"!.. - Вскочил и Хрустов, лицо у него от раздражения стало серым. - Ты с ним - пожалуйста - можешь трепаться... А я временно отвалю.

- Ни хера себе, хозяин стола - "отвалю"... Родя, знаешь анекдот? - Никонов опять обернулся ко мне. - Мужик спрашивает бабу: ты еще не кончила? - Нет. - Ну ты покуда кончай, а я пойду водочки тресну. - Сергей Васильевич театрально развел руками. - Вот почему и думал: в гостинице остановлюсь... там в ресторане можно побалакать...

Хрустов прижал кулаки к груди, не зная, что и сказать.

- Не надо так! - Никонов поморгал ему, как ребенку. - Мне тебя жалко! Перестань! Мы можем взять зонтики и...

- Да я же не против... - уже соглашался, бормотал Лев Николаевич, жалобно скривив лицо. - Ты говори с ним. А я с Родькой буду. С Утконосом мы обо всем уже переговорили.

Никонов вдруг загадочно улыбнулся.

- Думаю, не обо всем.

- О чем еще? - насторожился Хрустов. - Какую-нибудь подлянку готовит? Я от него никаких милостей не приму. И даже никаких известий!

- Только извещение о его смерти? - хохотнул Никонов. - Ты, брат, раньше был отходчивее. Танька говорит: к старости вылезает в нас всё самое такое... злоба, зависть... как у старого осетра - кости наружу...

- Я никогда никому не завидовал и никому не завидую! - замычал Лев Николаевич, бегая по комнате. - Я честный, честный! Я только сказал - с ним... Давай, выпьем, что ли?.. - Бросившись к столу, расплескивая от волнения настойку, он налил гостю и себе.

- Боюсь, тебе хватит, Лёвчик, - пожалел его могучий Никонов. - Просто посидим, друг на друга поглядим. Пока нет Утконоса.

Но Хрустов теперь и на Никонова смотрел как-то странно, исподлобья.

Кстати, почему у нынешнего директора ГЭС Валерия Туровского кличка такая - Утконос? Из летописи Хрустова понятно: она у него давняя, еще с тех легендарных времен. Потому, что низкорослый, щекастый, с носом как у утки. А теперь еще добавляется новый смысл: как-то вот так, бочком-бочком и вперевалочку, моргая глубокими карими глазками, стал Валерий в системе РАО ЕЭС большим человеком...

Из кухни выглянули разрумянившиеся от разговоров жены:

- А чего замолчали? Уже напились?

- Да вас ждем, - буркнул находчивый Никонов, показывая им почти полную бутылку. - Видите, я только чуть попробовал.

- А почему у Левы уши красные? - Подошла Галина Николаевна, прищурилась.

- Анекдот ему рассказал. А он же как красна девица! Да идите же сюда скорей! Где пироги! Сами съели?! - И когда женщины исчезли из пределов видимости, Никонов отодвинул рюмку. - А правда, хороша. Лучше коньяка!..

- Нынче не коньяк - керосин продают! - снова стал сердиться Хрустов.

- Можно вертолеты заправлять?! Ах, сейчас бы на "мухе" да в горы... Но рынок, рынок... Моей Государственной премии только в один конец хватит.

- А ты и премию получил?!

- Три года назад... не слышал? Мы придумали сорт бетона...

- А сорт кислорода случайно не придумали? Ладно, это я так. Молодец. Помнишь, как плясали на горячем бетоне... втаптывали...

- Было дело.

- Вот и народ наш так втоптали!

Никонов шлепнул себя ладонями по коленям.

- Опять?!. Да, брателло, ты вправду больной.

Лев Николаевич сверкнул желтоватыми глазами.

- А ты, я вижу, слишком здоровый. Наверно, икра помогает оставаться молодым. Когда мне прописали черную, я сказал: если посмеют принести, махну из окна. Это не наша еда. Наша еда - хлеб и лук.

Теперь обиделся Сергей Васильевич. Поднялся, отошел к окну.

- Ну, чего вы там опять? - на этот раз из кухни выглянула чернявая гостья, белозубая, но с зубы явно искусственные. - Замолчали! Пьете? Говорите! Это как в опере не помню какой - девок заставляли петь, чтобы ягоду не ели...

- Это в "Евгеше", - захихикала хозяйка. - У нас пленка есть. Сейчас несём еду, несём!

В дверь позвонили. Хрустов открыл - вошли два мокрых из-под дождя парня в синих джинсовых одеждах, у одного телекамера на плече, принесли два овальных тяжеленных чемодана.

- Сергей Васильевич! - гулко сказал один, стриженый, в потолок ростом. - Ну, в виде эксклюзива... в гостях у друга?

Никонов глянул на Хрустова, тот замотал головой.

- Завтра, - буркнул Сергей Васильевич. - За доставку спасибо.

9.

Из кухни, наконец, торжественно выплыли друг за дружкой хозяйка и гостья с тяжелыми подносами в руках.

Мигом стол был уставлен великолепными яствами. Я даже возревновал, как человек, по сути, случайный: вот как встречают старых товарищей. Наверное, всё вынула Галина Ивановна из холодильника. Место в центре стола заняла саянская рыба (не только у вас, господа Никоновы, на Дальнем востоке, плавает живность в воде!): порезанный на ровные куски, на удлиненной тарелке возлег розовый толстенный хариус, а на другой посудине рассыпался словно мандариновыми дольками красноватый малосольный ленок. Здесь же, возвышаясь, радовал глаз огромный глухарь, полуразорванный на куски, - он, я помню, горьковат на вкус, но пахнет божественно, как ветер дикой воли. В деревянных плошках скрытным пламенем горели брусника и клюква, крупная, как бобы. Добавясь к тем вареньям, что уже были на столе, источало аромат ирговое варенье.

Но главное кушанье, это уже после подогретых пирожков, женщины внесли с особой помпой - пельмени в оранжевых звездах масла, с тонким как бумага тестом и тройной начинкой - говядиной, бараниной и капустой... Вот чем занимались женщины все это время на кухне!

- Ни фига себе - хлеб да лук, - съязвил Никонов, мигнув Хрустову.

- Извините, немного затянули... - смущенно улыбалась хозяйка, прижимая кулачок с искривленными пальчиками к груди. - Вот сметана. Может, кому со сметаной сверху?.. Лева, говори речь.

Хрустов почему-то побледнел, как на собраниях в прежние времена, поднялся, взял рюмку. С полминуты молчал.

- Только стихов не читай... - шепнула ему жена.

- Ну вот!.. - Сморщился Льва Николаевич. - Словно птицу сшибла влет. Зачем?! Я не собирался... А теперь специально и прочту Бойцова. Пока Утконоса нет.

Галина Ивановна удивилась:

- А что, собирался зайти?

- Да, да! - торопливо проговорил Никонов. - Да! А ты читай, читай! Вы, бабы, какие-то иногда не чуткие. Давай, Лёвочка.

- Стихи р-рабочего поэта Алексея Бойцова. - Хрустов поставил рюмку и вскинул руку, едва не сбив на этот раз бутылку со стола.

Не знаете вы, дуры, сони, начальнички, каких не мало, как мы плясали на бетоне, на жарком, словно одеяло. Как мы его вбивали в горло реке великой и могучей. И звуки золотого горна нам были б песней самой лучшей. Но здесь олень кричал на гребне, вопили МАЗы сквозь бураны, и словно телефоны в небе звонили башенные краны... Вам, будущие девы мира, такие танцы не приснятся. Наш громкий век пойдет на мыло, нас будут школьники стесняться. Но наши ночи трудовые, и голод, и счастливый бред помянет все-таки Россия, когда погаснет Солнца свет...

Никонов и его жена поаплодировали. Хрустов, все такой же бледный, сел и, играя ноздрями, долго смотрел в некую точку. Дальневосточный гость тронул его за плечо:

- Все хорошо. А давай-таки Алешке телеграмму замахорим? Через МИД. Или прямо на посольство. Дойдет!

Хрустов словно не слышал. Галина Ивановна мягко отозвалась:

- Не стоит, мальчики, не волнуйте Алексея Петровича. Еще запьет. Майнашев как-то заезжал, говорит: беседовал с ним по телефону... как получит из России провинциальную газету или письмо, сразу заводится...

- Он за Россию страдает, - проворчал Хрустов. - Не то что.

- Да и кто нынче не пьет?! - хмыкнул Сергей Васильевич. - Врачи советуют!

- Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет! - детским голоском весело продекламировала цыганистая Татьяна. - Ой, а это грибы?!

В квадратной посуде посвечивали, плотно сложенные, мелкие маслятки, как толстенькие патроны, а рядом в узком судне - грибы крупные, с засохшей клеёночкой шапки.

- Лева собирал... видите, белые... прямо фарфор.

- А у нас японцы весь урожай лисичек скупают и папоротник, - откликнулся, жуя, Никонов. - Слышишь, Галь? Пока они там все не съели, надо к нам, поправите здоровье...

- Нам и тут хорошо, - за жену ответил Лев Николаевич. Он вскидывал глаза на дверь, напряженно ожидая прихода Туровского. - Галька медсестрой работает. Нас уважают. Нам хватает.

Галина Ивановна смущенно улыбнулась Никонову:

- Лева в стройтехникуме преподавал, но строители здесь больше не нужны, расформировали... А бруснику кто собирает? Он ее, Сережа, как бульдозер совком...

- Поскольку и есть... с-совок! - напрягаясь, пробурчал Хрустов. Он все-таки был уже пьяноват, я-то знал, сколько он выпил. Могло статься так, что с появлением Утконоса взъярится и вечер встречи испортит. Между тем, еще не чующие грозы, постаревшие красотки, сидя рядышком, смотрели друг на дружку и смахивали слезы.

Зазвонил домашний телефон Хрустовых. Галина Ивановна, как пташка, легко вспорхнула, сняла трубку.

- Кого?.. Ой, он сейчас занят... - И пояснила мужу. - Варавва. Скажу, чтобы завтра позвонил?

- Нет! - рявкнул Хрустов и перехватил трубку. - Да, нет! Не забыл... тут Серега Никонов в гостях... кое-что ему объясняю... А завтра выходим! Этих мы как перчатки вывернем! - И бросив трубку на рычажки, хотел сам себе налить в рюмку.

- Перестань. Не надо больше, - тихо попросила Галина Ивановна. - Я не хочу, чтобы ты умирал. И рабочий класс, думаю, не хочет. - Она сказала эти слова очень серьезным тоном.

- А куда ты собрался выходить? - жуя, спросил Сергей Васильевич.

Хрустов только носом повел - мол, должен сам догадаться.

- А с ягодой, Сережа, куда пойдешь? - продолжала хозяйка. - Тут у всех у самих все есть. Японцы далеко. А в Саракане на базар не пустят, там из Баку власть захватили.

- Из Баку? - И гость, грузный, нависший над столом, подмигнув, пропел дребезжащим "козлетоном":

Граждане, я тоже из Баку... Дайте пободаться старику...

При этих легкомысленных словах, да еще с эвфемизмом на лукавом месте, его жена привычно расхохоталась.

- Уже наклюкался?! Ну-ну! Теперь у них все пойдет про "это"...

- Про "это" уже поздно, или нет? - отвечал Сергей Васильевич, хрустя огурцом и толкая локтем Хрустова. И тут же, переменив лицо. - А что, иноземцев много?

- От России откололись, - пробурчал Хрустов. - И все равно - к нам десантами! И все деньги домой.

- Если выделят место, - продолжала хозяйка, - полвыручки отнимут... остальное - наша милиция...

- "Помидоры" в погонах, - Лев Николаевич махнул рукой, толкнул в губы пустую рюмку. - Погубили державу...

- Вот и я говорю, Левка, - Никонов кивнул и раз, и два, добавляя значительности своим словам. - Надо собираться и - с нами... Я всё сделаю, не последний там человек. Бросайте эту дыру... и аля-улю. Столько сил отдано, пора и отдохнуть.

Никак не отвечая, супруга Льва Николаевича раскладывала гостям и мужу рыбки и грибов. Хрустов же, вдруг согнулся на стуле и загудел, как шмель или пылесос:

- Ну, даже если я сойду с ума... с тобой полечу, как последний предатель! А жить? Ну, отдохнем у тебя месяц... а потом? Эту квартиру никто не купит, отсюда бегут.

- Я, я у тебя куплю ее! И там тебе выдам новую! Ой, какой же упр-рямый! - Никонов тяжело поднялся, обошел стол и потрепал по голове седого, исхудалого, как подросток, Льва Николаевича. - Лёвка?!

Хрустов, играя желваками на скулах, молчал.

- Ой, а пельмени-то зябнут, - воскликнула Галина Ивановна и принялась добавлять в тарелки. - Мы так рады видеть вас, часто вспоминаем... особенно, когда у вас там циклоны, ураганы...

- Циклопы... уркаганы... - отозвался эхом насмешливо Никонов.

- Да где? Это редко!.. - возразила старой подруге Татьяна Викторовна. Она быстро-быстро моргала, как это делала и прежде, в молодые годы, когда отстаивала какую-нибудь мысль. - У вас тут нынче куда тревожней... нам рассказали по дороге...

Галина Ивановна пристально смотрела на мужа.

- Прожили четверть века - и ничего. Скоро пенсию начнем получать... что еще надо?

- Да, да, - вяло отозвался Хрустов.

- Закусывайте, всё со своего огорода, - хозяйка пододвигала вазочки с малосольными огурцами и помидоринками, каждый из которых похож на маленький выстреливший парашют.

- Что за сорт? - деловито спрашивала Анна Викторовна, .

- Нравится? Фонарики.

- М-да, вкусно... - хвалили гости. - А вот у нас там... все большое, мэм, как в Мемфисе, хе-хе. - Никоновы острили одинаково.

И они, и Галина Ивановна заговорили со знанием дела про свои огороды, про сорта овощей, про цветы, про кедровые орехи... на Дальнем востоке ядра орехов крупнее саянских раза в два! А лимонник за лето взвивается аж до крыши дачи...

- А у тебя, Родя? - иногда вспоминали и обо мне, и я тоже что-то говорил, все тревожнее поглядывая в сторону двери - мне передалось злое нетерпение молчащего Хрустова. Что-то будет?!

Его состояние чувствовал и Никонов. И видимо, вконец разозлился. Отведя руку Татьяны Викторовны, налил себе в рюмку "кедровой" и махом выпил. И налил еще. И вдруг со стороны налившегося багровой силой здоровяка начались странные шуточки в адрес тщедушного Хрустова

- Ну, какой ты Лев Николаевич? Ты Лёвка, мальчик... Писатель Толстой - да, был Лев, с бородой. Конечно, бог отпустил тебе голос... непонятно - зачем?

Хрустов буркнул:

- А ты ти-ти-ти... вроде девицы всю жизнь. Не сменил ориентацию?

- Я в этом ничего не понимаю, - как бы слегка обиделся Никонов. - И шутки твои не русские. Случайно не еврей? Это у них все больше Лёвы...

- Я русский! И этим плох! Я бы мечтал стать марсианином.

- Ого! Чтобы весь мир умилялся, президенты считали за честь пригласить?

- Сережа, перестань!.. - взмолилась Галина Ивановна. - После болезни не надо его заводить... Слабый стал.

- А я что? Я ничего. - Сергей Васильевич хмуро помолчал и, пересилив себя, воскликнул. - Как хорошо, что мы собрались! Слышишь, ты, "дрожжит магния"? Галка, сейчас и Валерка придет. Насчет вертолета договаривается... на Горб слетаем... помнишь, Таня, гору? Вроде великана каменного...

От этой новости Хрустов и вовсе закаменел.

- Лева, ну хватит! - заорал на него сверху Никонов. - Он тебя уважает!

- А почему бы ему меня не уважать?! - взвыл Хрустов, вскакивая из-под его руки. - Я не воровал, никого не предавал!

- Если остались какие недоразумения, лучше глаза в глаза!

- Я когда выводил народ, почему-то он не захотел глаза в глаза!

- Народ разный! Я вот слышал: вольно Хрустову бузить... у самого сын на ГЭС работает.

- Ну и что? - отшатнулся, как от удара в грудь, Хрустов. - Он по электрической части! Он спец! И вообще, это его личное дело.

- Конечно, личное... но кое-кто намякивает: не сидишь совсем уж без копейки. Не сам, так сын трудится в сфере ГЭС.

- Может, мы все трудимся в сфере Солнца, и что??? - во весь свой левитановский бас зарычал Хрустов. - А у сына, кстати, я ни копейки и не беру! Все знают, я ему сто раз говорил: уходи! Иди хоть лампочки на столбы вешать! Или не веришь?!

- Да что он на меня буром?! - всплеснул лапищами Никонов. - Я про то, что слышал. Знал бы ты, что про меня говорят! А я ведь тоже не хухры-мухры! За всю жизнь в отпуске был три раза.

- У народа тоже, кое у кого, сыновья на ГЭС работают, - уже не слушал его Хрустов. - Я - об основном народе, который плотину построил! Нас кинули, как... женщин!

Галина Ивановна встала, положила руку ему на шею, потом сунула под воротник, на шишечки позвонка. Как малому ребенку.

- Лёвочка... Лёвочка...

Хрустов, не отвечая, в каком-то странном, полусогнутом виде шагнул в сторону и, быстро уйдя в другую комнату, - было слышно - упал на постель. Наверно, в обиде зарылся в подушку. Была у него в юности такая привычка.

Жена тихо сказала:

- Что делать, нервы... - и вдруг, пристально посмотрев на распаренного Никонова, взяла бутылку кедровки и поднесла горлышком к носу. - А-а, так вы всю выпили... тут сплошная вода... думаю, чего он так?.. Ой, Сережа, у него же может случиться приступ.

- Да я один, один пил, Галка! - оправдывался огромный Никонов.

Галина Ивановна прошла к Хрустову.

Татьяна Викторовна, сделав круглые глаза, погрозила мужу кулаком.

- Да там было-то градусов пятнадцать... - пролепетал Никонов. - Танька, видишь, я-то нормальный?

- Может, скорую вызвать? - громко спросила гостья.

Из спальни на цыпочках выплыла Галина Ивановна, дирижируя руками, как улыбающееся привидение:

-Тс... ничего-ничего... кажется, уснул. А может, и вы отдохнуть хотите? Я вас в детскую определила. А как сын забежит, подниму.

- Но сейчас Валера придет, - прошептал Никонов.

И в эту минуту в дверь позвонили.

- Открывайте ему сами! - крикнул из спальни Хрустов. Он все слышал. И обо всем помнил. И Галина Ивановна пошла к двери.

10.

Позже переговорив с Туровским, я увидел события этого дня еще и с другой точки зрения. Так делал, если помните, Лева Хрустов в своей летописи. Кстати, вы обратили внимание: никто более про нее не упоминал? Очевидно, Илья в самолете рассказал Никоновым, как отец заставил свои бумаги сжечь...

Так вот, у Хрустовых ждали Туровского, а сам Валерий Ильич в эти минуты ждал звонка Ильи Хрустова и еще одного очень важного человека. Туровский затеял замечательную идею, и уж как-нибудь, но Лев Николаевич не сможет испортить праздник.

Туровский восседал в кабинете на верхнем этаже трехэтажного красного здания, облитого меж окнами по вертикали алюминиевыми полосами (в народе кличка - "выставка галстуков") - подарок Сараканского алюминиевого завода. Да и как не подарить матери-кормилице с ее электрическим молоком?

На столе у директора сверкает куча иных подношений, и все оттуда же: генеральный директор САРАЗа, веселый хохол Тарас Федорович Ищук всучил Туровскому в день его рождения серебряную статуэтку полуголого Ахиллеса, стоящего на одной ноге, вернее - на пятке, приваренной к серебряному же макету ГЭС. Юмор заключается здесь в том, что, когда вы включаете крохотный рубильник, у Ахиллеса в плавках начинает пульсировать красный свет.

И еще на столе имеется игрушечный самолетик (алюминий, как известно, идет прежде всего на авиацию), и если вы тронете пропеллер, то самолетик начинает насвистывать песенку "Ах, какая женщина... мне б такую". Тоже подарок Ищука. Наверное, с возрастом у многих известная тема начинает занимать большое место в жизни...

Когда в этот свой приезд я встретился с Туровским, он очень тепло отнесся к нашему возобновившемуся знакомству. Сам не понимаю, почему. Он точно вспомнил меня, мой красный шарф, мой скромный фотоаппарат "Смена". Ведь именно этим аппаратом я увековечил его в штабе: смуглый парень с усиками дерзко смотрит прямо в объектив, на столе перед ним желтая каска, за спиной - портрет Гагарина с автографом. Этот фотоснимок третье десятилетие висит в музее Сибири.

Я подумал, теперешнему Туровскому, возможно, не хватает общения с людьми, которые от него не зависят. В своих беседах со мной он был откровенен, даже, пожалуй, чрезмерно. Может быть, его вводила в заблуждение моя привычка постоянно кивать, когда я слушаю другого человека. А возможно, к старости он стал более насмешлив и безжалостен к самому себе... Не зря же сказал Никонов: Утконосу ничего уже более не нужно, он всё получил... И вообще собирается сматываться в Москву...

Мне он рассказал, что его жена Инна в последние годы живет вдали от него, в столице, у Туровских там вторая квартира. Наверное, у нее любовник. Дочь закончила Иняз, тоже - яблоко от яблони... еще недавно изображала юную светскую львицу... и кажется, наконец, эта дурь кончится. Инна-маленькая повенчана, всё состоялось вроде бы по любви. Она красотка и он красавец. Флаг в руки и вперед!

Когда же сам Валерий Ильич встречает вдруг на улицах поселка смазливую юную женщину, сладкий холод пронизывает его нутро, но директор ГЭС говорит себе: нет, ты не имеешь права, тебя здесь все знают, не хватало еще провокации, а потом и обвинений в аморальности.

Но сегодня, в день прилета вместе с Никоновыми в Виру, что-то в груди у него проснулось и завопило: юность, юность наша где?! Мы же были парни что надо, нас все любили!.. я на этой Таньке Никоновой, тогда Аньке Пчелиной, едва не женился... а женился на другой, на Маринке. О, Марина!.. Прости меня.

Она заболела от укуса клеща, ее парализовало... И не долго прожила... Славная была девчонка... вот ее, ее любил Валерий... до онемения в теле, до опустошения... Нынешняя жена Инна Илларионовна была выбрана им уже позже, года через три после смерти Марины...

Грызя трубку, которую он давно не курил, да и прежде-то покусывал для красоты профиля (всегда берег здоровье), Туровский в ожидании телефонных звонков с усмешкой раздумывал, как, верно, сейчас старые дружки поминают его, перемывают косточки. Впрочем, Никонов подготовит почву. Учитывая вздорный характер Хрустова, чем дольше будет ожидание прихода третьего члена команды, тем лучше. О, Левка, доморощенный философ! Вечный борец за всеобщую справедливость! Где она, где эта всеобщая справедливость?

Лёвка не может простить, кроме всего прочего, что Валерий не уберег Марину. "Тоже, петух вселенной... А мне ее не жалко?! Он, видите ли, училась с ним в одной школе... она, видите ли, к нему на стройку приехала... и если бы не Галка, он бы на ней женился... Ну, а то, что заболела... что же, я должен был сидеть сиднем возле нее и год, и два, и три? А кто будет исполнять обязанности начальника штаба на стройке? Милый, ты не имеешь представления, какая это была бешеная работа! 24 часа в сутки! До молний в мозгу!"

Туровский протянул руку, взял самолетик со стола и запер в нижний ящик. Хотел убрать и Ахиллеса - но не сегодня-завтра заявится в гости генеральный директор САРАЗа, обидится ж, не узрев подарка на столе. А ссориться с ним даже по мелочи не стоит: Тарас Федорович женат не абы на ком - на дочери прощенного властями олигарха-волкодава Циллера, и сам вхож в правительство. И если что случится, только они и помогут.

Хотя, с другой стороны, дружба с Ищуком опасна.

Кстати, Валерий Ильич именно у него решил попросить вертолет для Никонова, в тайгу слетать. Как только дождь утихомирится. И чего Сергей Васильевич рвется туда?

У дирекции ГЭС имелся и свой вертолет, но весной, во время облета "зеркала", отказал двигатель, с трудом сели на лысом склоне горы, используя режим ротации. До сих пор чинят в сараканском аэропорту.

В тайге можно будет отпраздновать свадьбу дочери, а заодно обсудить один вопрос, о котором не ведают пока ни Хрустовы, ни даже Никонов. Много сейчас волков точат зубы на наше молоко...

Вошла секретарша Ирина Николаевна, миловидная женщина лет тридцати, истинно русская красотка, чуть полноватая, вся в красном (шефу нравится красный цвет, у него и жена носит вишневые и бордовые платья):

- Звонят из электротехнического... третий агрегат греется.

- Главный инженер не вернулся? - Юсов уехал неделю назад в Красноярский край, на тамошнюю ГЭС, технари проводят совещание. У Юсова уважительная, но длинная кличка: "Ротор-статор-подпятник-вал"... предмет его круглосуточных забот. - А что "зам" говорит?

- Говорит, надо останавливать.

- Легко сказать. - Четыре гидроагрегата на профилактике, шестой стоит на стрёме. Если остановить третий и запустить шестой, и если вдруг ОДУ (Объединенное диспетчерское управление) потребует добавить энергии (а у них вечные сбои), где взять? - Я подумаю. Сильно греется?

- Они на линии.

Туровский нажал кнопку на пульте:

- Здравствуйте. Что там?

- Пока что в пределах... но мне не нравится, - отвечал дежурный Андреев. - Не запороть бы, Валерий Ильич.

- Что там может случиться?

- Могла выкрошиться пластинка из ротора. Ну и гуляет...

- Тьфу на тебя. Немедленно остановить.

- Но непохоже. Если бы... я бы...

- Тогда дождись Юсова. Вы спецы, вы и решайте. - Туровский гримасой обиженно расквасил себе плосконосое лицо и вопросительно глянул на дородную красавицу. - Что-нибудь еще?

Ирина Николаевна слегка повела выпуклыми, кукольными яркосиними глазами в сторону приемной.

- Варавва.

О, этот Варавва, знаменитый некогда шофер и крановщик, золотые руки и орлиный глаз. Именно ему было поручено сбросить первый куб в проран, когда перекрывали Зинтат, а главное - именно он опускал на пару с Антониной Кошкиной, сидя на мостовых кранах друг против друга, первый ротор - как ведро в ведро - 900-тонный ротор в статор, где зазор - двадцать пять миллиметров. Фантастическая точность! Алексей Варавва усадил за свою жизнь в гнезда около сотни роторов на просторах СССР и вот, остался доживать в Вире. Чего ему надо? Доит корову, лицом свеж, как баба. Да и баба его краснощека, звонкая хохотушка, не смотря на возраст.

- Что опять принес?

- Воззвание ко всем строителям ГЭС России.

- Попроси оставить бумагу, скажи - я занят, прочту и сам ему позвоню...

Секретарша кивнул и выплыла из кабинета.

Туровский слышал через две двери гулкий мощный голос Вараввы, как тот ругает директора, власть: "Переродились, христопродавцы... чубайсово отродье... завтра мы вам покажем!" и еще долго топотал ногами, уходя к двери на выход и возвращаясь. И наконец, в приемной стало тихо.

"Собираются митинговать? Под таким ливнем? Дурачье..."

В окне блеснула молния, вторая, третья, пророкотал гром по всем окрестностям, и зазвонил телефон.

- Валерий Ильич, завод, Ищук.

- Соедини, - болезненно заволновался Туровский. И услышав жаркое дыхание в трубке, торопливо пробормотал. - Здравствуйте, Тарас Федорович, хорошо, что застали... у меня гости... - Может быть, только вертолет попросить, а с его приездом повременить? От оглушительных предложений Ищука, отдающих коварными интригами (например, взять да объединить ГЭС и САРАЗ), у Валерия Ильича болит сердце. Хотя, с другой стороны, лучше именно при Никонове переговорить бы с этим Ищуком. Сергей Васильевич - человек со стороны, свежими глазами и ушами может многое понять, что вдруг да проворонит Туровский.

- А, слышал, слышал... - отозвался Ищук. - Кто же не знает Сергея Васильевича? С вами летел мой заместитель по имиджменту... поведал. А хочешь, завтра сядем рядком и погуторим. А? А?

И Туровский мигом согласился. Наверное, судьба - два старых друга-приятеля встретились, чтобы отразить атаку нового русского. Ищуку всего тридцать лет! С ума сойти, и как только преуспел?! В конце концов, если он начнет психологически давить, напустим на него Лёвку Хрустова - этому черт не брат! Он может и рабочих САРАЗа поднять на маленькое восстание, недовольных в любом коллективе хватает. Попробуй подыши фтором и бензопиреном!...

"А не получится разговора - я в Москву, и ну вас всех на фиг!

А может, в тайге Тарас и отмякнет... забудет про околокремлевские свои замашки... вспомнит, что тоже смертен... не отнимет у меня мою единственную радость - эту ГЭС... Но, с другой стороны, местная столица - Саракан - точит когти на федеральную собственность... О, Ельцин с его пьяной фразой: берите суверенитета, сколько хотите! В этой ситуации с кем дружить???"

Что-то нету от Ильи звонка. Договорились же в дороге: вместе подъедем к Хрустовым. Или мальчишка дрейфит? Конечно, будут ахи, охи, крики, слезы... Но теперь - только вперед!

В окнах темнела, высилась, казалось бы, до небес серо-лиловая стена - плотина, время от времени освещаясь молниями. И страшно, и весело вспомнить, представить, что там - совсем рядом, над дирекцией, над городком Вира - замерло огромное, необъятное море воды. Отгороженное вот этой бетонной перепонкой.

Река трудится, земля вибрирует от грохота великой силы, крутящей турбины... вибрируют столы, стулья, стаканы... но к этой вибрации все живущие здесь давно привыкли, как привыкаешь к собственному живому пульсу в пальцах, в висках...

Туровский глянул на часы и, сморщась, набрал номер сотового телефона Ильи (сам ему подарил в Москве).

- Да?! - услышал басок молодого Хрустова. - Извините, Валерий Ильич... выезжаем... с платьем какая-то заминка... Давайте там и встретимся. Ага?

11.

И вот он явился к Хрустовым, старый друг Валерий Ильич Туровский. Всё тот же, только стал чуть ниже Утконос, в кожаном пиджаке, в кожаных брюках, в кожаной кепке. С ним рядом - молодой человек, держит тяжелую сумку. Охранник, что ли, с автоматом?

- Здравствуйте, родные... - мягко проговорил Туровский, склонив голову, и знаменитая улыбка под его плоским носом искривила тонкие губы. - Я с удовольствием оставил работу...

- Навсегда?! - появляясь из спальни, в лоб, крикнул Хрустов.

- Лева!.. - ахнула Галина Ивановна

Но Туровского смутить невозможно. Все так же сердечно улыбаясь, он помедлил - как бы подумал о чем-то - и тихо молвил:

- Если вы решите, чтобы я ушел навсегда... в эти дни... я уйду. Тем более... - задумчиво добавил, - есть на кого оставить... Галочка! Галина Ивановна!.. - Он кивнул молодому человеку, и тот вынул из сумки несколько бутылок шампанского. - На стол. Галочка!.. я ничего не забыл и все так же люблю тебя. - Туровский повернулся к Татьяне Викторовне, которая с улыбкой воззрилась на смешного ныне, пузатенького господина. - Таня! Рад тебя видеть каждый день! Я все помню, Таня... и как прежде, обожаю тебя. - Туровский протянул руки к Никонову, и они обнялись. - Сережа!.. И верится, и не верится, что вместе летели... сегодня подумал: а вдруг сон?!

Молодой человек, откланявшись, тихо исчез. Никонов хлопнул Хрустова по спине:

- Лёва! Ну, подай же руку, блин! - Схватил холодную кисть Льва Николаевич и всунул в мягкую лапу Туровского. - Ну?! Вот он перед тобой, бывший нач штаба... Ведь хороший был парень! Круглые сутки крутился... А? Ты писал мне, что сочиняешь летопись стройки... Его не забыл вставить?

Хрустов, осторожно отняв руку, ничего не ответил.

- Что, книгу пишет? - с радостью в лице подхватил новый гость. - Мы издадим! Верно, девочки? Почему нет? У меня, например, одних фотографий коробок десять. И уверяю вас - меня самого там почти и нету. Верите? - И грустными глазами усталого занятого человека оглядел всех, и никто не усомнился в том, что он говорит правду.

- Что же мы у порога?.. - зарозовев, спохватилась хозяйка. - Товарищи... друзья...

Валерий Ильич слегка задрал манжеты и взялся за дело лично - очень ловко, с коротким шипением из-под пробки, откупорил две бутылки шампанского, шампанское оказалось марочным - "Абрау", и даже женщины выпили. И не прошло получаса, как Никонов с Туровским весело убедили их (только Хрустов молчал, всё ножом сгибал и разгибал зубья старой алюминиевой вилки), что надо непременно вместе слетать в тайгу и повспоминать юность... и лучше прямо с утра... кажется, тучи уходят...

- Главное, что есть вертолет, - сказал веско Валерий Ильич. - Возьмем еще кое-кого и полетим.

- Кого кое-кого? - спросил Никонов, подмигивая жене и Туровскому. - Большой секрет?

- Телевизионщиков?.. - ядовито хмыкнул Хрустов.

- Телевизионщиков - ни в коем случае! - Никонов был серьезен. - Мало ли о чем мы будем говорить. Вот на плотину с ними поднимемся на часок - пусть снимут нас и валят домой.

- Сделаем, - кивнул Туровский. - А полетит с нами директор САРАЗа, Ищук.

Никонов изумился.

- Надо?

- Да. И мне очень нужно, Сергей Васильевич, чтобы рядом при этом был Лев Николаевич, - сказал Туровский очень спокойным голосом, как будто и не видел, какими глазами на него зыркает хозяин квартиры. - Этот Ищук... он же как танк... я старый кузнечик перед этим молодым танком.

- Разберемся, - небрежно бросил Сергей Васильевич.

Посеревший лицом Хрустов в разговор не встревал. Он мучительно улыбался жене и Татьяне Викторовне, видимо, не совсем понимая, о чем говорят, не договаривая, уверенные в себе мужчины. Вернее, он понимал суть: хотят прихватить с собой директора САРАЗа, молодого олигарха. Дружить желают, одна шайка-лейка...

- Где же Илюха?! - простонал Хрустов. Ему, я видел, стало тоскливо до смерти.

- Наверно, плохо перенес самолет, - предположила Галина Ивановна. - Ах, жаль, у него еще нет телефона...

- Телефон поставим, - отозвался Туровский, переглядываясь с Никоновым и жуя пучок замороженной петрушки.

- Сами купим, - не удержался Хрустов. - Если работает у тебя, еще не значит...

- Да подожди ты! - вдруг закричал и поднялся во весь свой могучий рост Никонов. - Чего мы ходим вокруг да около?! Они сейчас подъедут! Ты послал за ними машину?

Туровский с вечной своей печальной улыбкой кивнул.

- За кем? Кто? - не поняла Галина Ивановна.

За столом поднялась Татьяна Викторовна и объявила, ослепляя всех черными глазищами и белыми зубами:

- Милые мои!.. Мы счастливы, что сможем вместе с вами разделить общую радость. Это так прекрасно, что нынешняя молодежь не просто бежит в ЗАГС, а сначала идет в храм... Где же наши повенчанные?

- Так он все-таки на ней женится?!. - проскрипел Хрустов, с ненавистью глядя на Туровского, на его вдруг замкнувшееся темное лицо. И схватился за сердце.

Галина Ивановна подскочила к нему и, обняв, поцеловала в лоб:

- Ну, не ты же, не ты женишься... Ты про меня забыл?

Никонов захохотал. Туровский невозмутимо улыбался, дожевывая пучок петрушки.

12.

За столом длилось молчание, когда вновь зазвонили в дверь - и, не дожидаясь, пока ее откроют, сами ее открыли - и на пороге предстала юная чета.

Невеста сбросила с себя серебристый плащ на руки Илье, и осталась вся в белом, как будто только лишь из-под венца. Личико ее, слегка надменное, раскраснелось, словно кукольное, но папины печальные глазки смотрели испытующе. Илья, сын Хрустовых, в строгом сером костюме, при бордовом с блестками галстуке, стоял, смущенно потупившись. И может быть, прежде времени цеплял одним ботинком другой ботинок, чтобы сбросить их - в квартире у родителей всегда чистота. Осознав это, он еще больше смутился и замер, дерзко вскинув лохматую, как в юности у отца, голову.

Из того, что я узнал позже: дочь Туровских и сын Хрустовых познакомились, когда Валерий Ильич вернулся в Саяны с Вилюйской ГЭС, где проработал директором несколько лет (это уже в конце ХХ века). Инна здесь заканчивала школу. А Илья работал на ГЭС. Вира - поселок маленький...

Илья, может быть, из какого-то упрямства в свое время и познакомился с Инной-маленькой. И прекрасно сегодня понимал, что придя с ней к родителям за благословением, может ожидать чего угодно: и великого отцовского гнева, и слез матери, всю жизнь молча, но твердо разделявшей любое мнение Хрустова-старшего. Лев Николаевич не однажды более чем определенно высказывался, что сыну не следует дружить с девицей, испорченной неправедными богатствами отца. Это чужие люди, втолковывал отец. Как марсиане, понимаешь ли. Вернее, роботы, получившие российское гражданство.

Надо признать, когда Инна-маленькая вместе с матерью своей переехала в Москву, Илья полагал, что к этой девушке его более не тянет. Его воспоминания о ней охлаждало еще и то обстоятельство, что, работая инженером на ГЭС, он видел каждый день ее отца, с его забавным утиным носом и многозначительной угрюмой ухмылкой. Иногда Илья даже злился на директора за то, что Инна все же чем-то на отец похожа... нет, носик у нее ровненький, славный, а вот взгляд порой такой же.... И однако, неделю назад полетев в Москву в командировку, как теперь он понимал, придуманную Туровским (а отказаться не нашел разумного предлога), и встретившись там в аэропорту с Инной-маленькой, увидев ее ангельское личико, Илья был сражен. Она показалась ему самой родной на свете. И почему их кто-то должен разлучить?

Все дальнейшие дни в Москве прошли словно в некоем божественном опьянении. Да надо сказать, и сам Валерий Ильич здесь показался ему совсем другим человеком: хохотал, как мальчишка, по любому поводу, смешно пародировал то Льва Николаевича с его рычащим баском, то хохла Варраву, грозящему небесными карами Чубайсу и Гайдару. И рассказал жутковатую историю, как они с Инной-большой, еще молодыми, наткнулись в тайге на медведя... ничего у Валерия Ильича с собой не было, даже ножа... Так он схватил с земли палку и закричал: - Уходи!.. - И медведь, пятясь убежал, подпрыгивая задом... Неужто не врет? Смелый дядька! И еще рассказал Валерий Ильич в одном из ресторанов (они каждый день ужинали в каком-нибудь хорошем ресторане вчетвером), как во время строительства ГЭС, только перекрыли Зинтат, перед Новым годом, в самые морозы вдруг начала перед плотиной подниматься вода... Оказалось, чем-то забиты донные отверстия! Вся Сибирь встала на уши. Если бы вода пошла поверху, погубили бы стройку, городок строителей, всё покрыли бы льдом... И он, Туровский, будучи начштаба, лично опускался в подводном снаряжении на глубину двадцать метров, посмотреть, что там, с донными... и потом у него кровь шла из ушей... на какое-то время оглох... Он испугался, что таким и останется... а когда слух восстановился, долго говорил шепотом... а если начинали кричать товарищи или рядом громко тарахтели механизмы, уходил, зажав уши, прочь...

- Вот почему мне понравилась Инночка-былиночка, - хмуро-загадочно улыбался Туровский, глядя на свою ныне располневшую жену всю в блестках, стянутую в талии на манер актрис, играющих дам Х1Х века, так чтобы груди выпирали шарами. - У нее голос, как у струящегося шелка. Правда, дочь?

- Правда, - так же загадочно улыбалась Инна-маленькая. - Если не ругаются.

- Когда человек сердится, он включает все ресурсы, как ракета, взлетающая с космодрома... - пояснял, веселясь, Туровский. И переводил взгляд на Илью. - Папу твоего я очень, очень люблю... честный, яркий человек... но по старой памяти побаиваюсь единственно из-за голоса... громко басит...

У Инны маленькой голос тоже шелковый, как у нее мамы, губками еле шевелит, некоторых слов даже не расслышишь, но, конечно, догадаешься, что хотела сказать красавица... Маленькая, тонкая, что-нибудь вспоминая, пальчики ломает, вся такая беззащитная... На Илью смотрит с обожанием, открыв ротик...

Всё кончилось тем, что на пятый день командировки Илью с Инной обвенчали.

Чтобы не обижать родителей Ильи, решили свадьбу устроить в Вире.

И вот, прилетели...

Где мне взять великий талант, чтобы описать все многообразие взглядов, жестов, которые можно было наблюдать в эти минуты, когда молодые люди переступили порог и картинно замерли? Великий Гоголь сочинил огромнейшую ремарку к финалу своей комедии "Ревизор", буквально каждому актеру разъяснив, как и где он должен стоять, в какой позе, с какой гримасой... Здесь же, в нашей повести, представителей старшего поколения, собравшихся в квартире Хрустовых, всего шестеро: Лев Николаевич и Галина Ивановна, Сергей Васильевич и Татьяна Викторовна, да отец невесты Валерий Ильич, да я, случайный свидетель событий...

А вот не стану ничего разъяснять! Разве что в двух словах. Я надеюсь, великая растерянность Хрустовых-старших вам вполне понятна... у Галины Ивановны уже и слезки покатились по щекам... от радости - сын женится... и конечно, от великой тревоги - как Левушка себя поведет... Сам Хрустов возвысился над столом, серый, как бетон, лишь дергал уголком сухого рта, словно хотел бы что-то сказать, да не мог... Только сейчас до него долетел смысл недосказанных слов и не разъясненных улыбок в предыдущих разговорах с Никоновыми... Никонов же стоял перед молодыми, раскинув длинные руки, как будто это он был отцом если не Инны, то уж, верно, Ильи. А его супруга уже порхала перед молодыми с серебряным подносом в руках, на котором поблескивали фигурные, затейливо изготовленные из серебра рюмки, наполненные всклень шампанским.

- Это вам от нас. Пригубите.

Илья, еще более закаменев от волнения и сейчас весьма напоминая своего отца, посмотрел на мать - та машинально кивнула. И Хрустов-младший подал одну рюмку Инне-маленькой, другую взял сам, и они, чокнувшись, приложились губами к вину. Затем Татьяна Викторовна приняла от молодых рюмки и крикнула:

- Горько!..

Хрустов-старший словно очнулся от забытья - потерянно улыбаясь, боднул воздух, тоже словно бы кивнул. Галина Ивановна бросилась обнимать молодых. Туровский совершенно спокойным голосом сказал Хрустову:

- Инка сказала, что прилетит, если именно здесь надумаем играть свадьбу.

- Как же без свадьбы! - вытаращил глаза Сергей Васильевич. - И конечно, здесь! Я специально задержусь... верно, Танька?!

- Ну! - по-сибирски отозвалась-согласилась жена Никонова...

13.

Молодые сидели за общим столом, но спиртного не пили.

- И правильно, - шептала мать, поглаживая руку сыну. - Воздерживайтесь... - И с мольбой во взгляде взглядывала на Льва Николаевича. Но тот, к счастью, надолго замолчал. Он сидел, опустив голову.

Чтобы было веселей, роль заводилы взял на себя Никонов. Смеясь тоненьким голоском, он вспоминал всякие забавные истории из времен строительства ГЭС, причем истории, где хотя бы косвенно восхвалялся Хрустов. Но Лев Николаевич и этого будто не слышал, по-прежнему безмолвствовал, как шкаф или, точнее, зеркальный шкаф, - на его измученном лице иногда смутно как бы отражалось кое-что из того, что происходило вокруг...

- Помнишь, на первое мая полез флаг на скале менять?.. Это было, когда ты с Галкой познакомился...

- К этому времени мы уже были в ссоре... - тихо уточняла жена Хрустова.

Илья - тоже характер. Слушал-слушал и несколько бранчливо, как отец, вдруг потребовал крепкого чаю. Мать сбегала на кухню и, мигом заварив, принесла. И сын молча пил, налегая на сладкое (на ватрушку со смородиной, которую испекла мама). И допив, перевернул чашку, деловито спросил у Никонова:

- Ну-с, а как дела на Дальнем востоке? Как рабочий класс?

Сергей Васильевич от неожиданности звонко-заливисто засмеялся. И глянул иронически на старшего Хрустова:

- Он у тебя тут кто, Ленин? Или Троцкий?

- Он у нас как папа в молодости, - нежно ответила мать. - Учит смыслу жизни всех, кого ни встретит. Недавно вот молодежь к нему местная привязалась, синяк поставила...

- А чего они пьяные фонари бьют? - буркнул Илья. - К девушкам пристают?

- Во! - продолжал хохотать Сергей Васильевич, влюбленно глядя на молодого парня. - Копия! Лёвка сам был таким!

- Я не был таким, - не выдержал Хрустов, но говорил тихо, будто через силу. - Да, мы верили в одно учение и разочаровались в нем. Других учений не знали. А у этих, что ни день, всё что-то новое... то дзен, то Вишну...

- Ну и что? - пробасил сын, вытирая салфеткой лоб. - Мир меняется, батя. Меняется и метр. И хватит об этом. Твой велосипед, вижу, стоит в коридоре. Я налажу. Но не торопи - вот подсохнет на улице. Сейчас ехал - на повороте занесло.

- Тебя на другом повороте занесло, - продолжал бурчать отец. И, не глядя, раздраженно пояснил Никонову. - Организовывает движение "Нарконет"... ну, в смысле нет наркотикам... А тут словами не возьмешь. Да еще в ночных переулках. Надо молодежь в военные отряды сколачивать.

- То-то пенсионеров ты колоннами по два водишь - еще более миролюбиво отозвался сын и улыбнулся невесте, которая ответила ему такой же нежной улыбкой.

- Ой!.. - Никонов перестал смеяться, съел ложечку варенья, ласково пропел Галине Ивановне. - Богоугодная смородинка! А я там храм построил.

- В смысле - церковь? - сдвинув брови, уточнил младший Хрустов.

- Ну, да. Небольшую... на свои кровные...

Лев Николаевич спросил, по прежнему не глядя на него:

- Сколько же ты зарабатываешь?

- Ну, не один же год я строил ее. Вот, орден мне Алексий вручил. Говорят, по телику показывали.

- А мы не видели!.. - расстроилась Галина Ивановна. - Так у тебя теперь два ордена?

- Ну, да. Светский... за заслуги перед отечеством... и особый крест... Но я тоскую по родным краям... - Он положил длинную руку на плечо Льву Николаевичу. - Меня же после Севера командировали заместителем начальника... Оказалось, наш опыт уникальный. Вот, стал руководителем ВостокГЭСстроя. Но все время ищу в газетах про наши Саяны, про Виру... про тебя, Лёвочка. - И он кивнул Хрустову-младшему. - Телевизионщиков привез, пусть покажут стране ее героев.

- Вас, конечно, первого? - баском уточнил Илья, протягивая руку к конфетке.

- Ну, какие же они оба кобры ядовитые!.. - воскликнул Никонов. И очень серьезно ответил. - Нет, прежде всего - твоего отца. Живая легенда. - И нажимая на плечо старшего Хрустова, успокаивая его, добавил. - Жаль, что сожгли вы летопись. Там, я думаю, была одна правда.

- Тонны бетона... переходящие красные знамена... - процедил старик Хрустов.

- А вот, говорят, была на стройке одна секретарша в красной юбке... - Илья обратился к Никонову. - Ее прозвали Переходящим красным знаменем.

Мать Ильи напрасно делала строгие глаза, пытаясь остановить сына.

- Ах ты, шкет! - залился пронзительным смехом Никонов. - Уж не на тебя ли, Таня, намекает добрый молодец?

- Сын!.. - окликнула мать. - Что ты такое говоришь?!

Татьяна Викторовна картинно улыбнулась во все белые зубы.

- Ну и что? - продолжил весело Никонов. - Была она, была секретаршей у трех начальников стройки. Их меняли, как перчатки, а вот Танечку не трогали - у ней память на лица, на факты - куда тебе магнитофон!

Гостья прикоснулась тонкими пальчиками в кольцах к руке молодого человека, который, наконец, смутился.

- Ну, рассказывай, рассказывай, Илюша. Что еще знаешь о нашей стройке?

- Ни фига, - покраснев до корней кучерявых волос, грубовато ответил юноша. - Только то, что в летописи читал. Я тупой.

- Ну уж, тупой! - воскликнула мать, вставая и садясь. - Золотые руки! Любые часы... да что часы - любую машину разберет и соберет!.

Никонов засмеялся, раскинул руки:

- А у нас там этих машин - море!.. везут из Японии... халтура! Только сядешь - встает колом... можешь фирму организовать! Станешь миллионером! Хочешь с нами - полетели?

Идея была новая, непродуманная. Илья хмуро переглянулся с родителями.

- Я понял! - И поднялся.

- Что, Илюша? - спросил Никонов. - Что понял, расскажи!

- Вы, дядя Сережа, прилетели разрушить нашу общественную жизнь. Вас, наверное, бывший обком партии вспомнил, он же областная администрация... пригласили вырвать, так сказать, взрыватель из смеси селитры с сахаром. Так, папа?..

Никонов со взвизгом рассмеялся. Старший Хрустов молча, исподлобья глядел на сына. Наверное, ему нравилось поведение Ильи, но все же он встал на защиту Сергея Васильевича.

- Насмотрелся телевидения. Сергей у нас был лучший стропальщик. За друзей стоял горой! А сюда залетел по дороге домой...

Хоть Никоновы при этих словах и улыбались, было видно, что вздорная фраза Ильи их задела.

Все это время Инна-маленькая и ее отец также молчали, обмениваясь ласково-печальными улыбками, которые можно был понять так: мол, ну что же поделаешь, характеры!

- Илья Львович, - мягко отозвался, наконец, Сергей Васильевич. - Ты не прав.

Лев Николаевич протянул дрожащую рюмку с капелькой на дне к рюмке Сергея Васильевича, тот тронул своей рюмкой рюмку молчавшего Туровского, и старшие мужчины выпили. Затем Сергей Васильевич поднялся:

- Дети, я думаю, на плотину не поедут... дождь и ветер... А мы готовы.

Туровский кивнул и позвонил по сотовому телефону. Инна-маленькая выпорхнула из-за стола, нежно прошелестела:

- Спасибо. Мы надеемся, все вы будете на нашей свадьбе, - Илья пропустил ее вперед, и торжественная троица покинула квартиру Хрустовых..

Галина Ивановна только и успела чмокнуть в дверях сына. Старик Хрустов тоже дернулся было вослед, чтобы что-то, наконец, сказать, может быть, крикнуть, но Галина Ивановна мигом вернулась к нему, положила руку ему на шею, как давеча, и ноготками почесала за ухом: мол, помолчи, ради бога.

14.

Через несколько минут наша честная компания, подгоняемая неуёмным Никоновым, выехала на "Ландкрузере" директора к месту назначенной с тележурналистами встречи.

Пока машина летела сквозь ливень по городку и далее по береговому шоссе, гигантская стена плотины медленно и неуклонно поднималась над людьми, а когда мы ступили на каменную землю и задрали головы, она уже затмила половину неба.

- Голова кружится... - прошептала, улыбаясь, Татьяна Викторовна, еле удерживая над собой дергающийся красный зонтик. Галина Ивановна обняла подругу. Их юбки и кокетливо повязанные шарфики рвал сырой ветер.

Бледный, сутулый Хрустов держался в стороне. Он, как я понимаю, еще никак не мог опомниться после ошеломляющей новости о женитьбе сына, да на ком?.. на дочери Туровского.

Между тем дождь ненадолго сбавил силу, тучи бежали рваные, но здесь, у бушующей воды, все равно было темно и знобко.

Берег, казалось, дрожит от торжествующего гула работающей реки.

К приехавшим приблизились что-то крича, с телекамерами, обмотанными прозрачной пленкой, бородатые, еврейского или грузинского вида молодые люди и девица в свитере и джинсах, с сигареткой в зубах. С ними был и низенький Туровский, он с улыбкой показал в сторону Никонова.

Сергей Васильевич кивнул, встал спиной к плотине и, раскинув руки, как Христос на кресте, завопил:

- Снимайте! Это мы ее построили! Лёва, Валера, я... Галя, Таня... Алеша... ну и еще, конечно, тысяч двенадцать народу...

Потом на машине же через длинный тоннель в скале мы въехали на гребень плотины, вылезли и встали под дождем на ветру, как на взлетной полосе аэропорта, глядя в сторону рукотворного мора - щетинистая, сизая вода, казалось, напирала и давила на изогнутую черной дугой плотину.

Туровский что-то сказал, показывая под ноги.

- Что?! - переспросил Никонов.

- Ведет... себя... адекватно! - Он обернулся к плачущей от радости или от ветра Тане. - Упирается же в берега... всё движение гребня вперед-назад сантиметров двадцать... возвращается в первоначальное положение. Нет остаточной деформации! Даже лучше, чем думали когда-то проектировщики...

Никонов услышал, хлопнул директора по спине:

- Не хвастайся! А в галереях? Помнишь, в сапогах бегали?.. Сильно просачивается?

- А поехали! - кивнул на машину директор. - Можно в домашних тапочках ходить.

- Верю-верю, - скалил зубы и вскидывал руки к небу Никонов. - Вот, блин, махину слепили, а?! Сейчас бы водочки. Да с рыбкой хорошей.

- А все готово, - отвечал, улыбаясь смущенной знаменитой улыбкой, хозяин ГЭС. Не первых гостей он сюда, под облака, завозил, и не первые гости, озябнув от холода и красоты, вспоминали о горячительном...

И правда, подкатила "тойота" - вышла девица в кокошнике, с подносом, на подносе хлеб-соль (в солонке мигом набралась вода), рюмки с водкой тряслись на ветру, дольки малосольного хариуса сверкали...

А через минут десять наши герои, обнявшись на гребне плотины, пели срывая голоса:

- Я не знаю, где встретиться Нам придется с тобой... Глобус крутится-вертится, Словно шар голубой...

Хрустов не пел, но и он растрогался, кивал своим мыслям, глядя вниз, на рассыпавшийся вдоль берега в сизом сумраке городок строителей с его унылыми двухэтажными бетонными домами и дощатыми бараками, которые начальство так до сих пор и не снесло...

- Жила бы страна родная, И нету других забот! И снег, и ветер... И звезд ночной полет...

Сергей Васильевич здесь, на крыше плотины, совершенно преобразился: пиджак расстегнул, галстук сорвал и - в карман, плащ хлещется позади, как черное пламя, а глаза, как у Петра Первого, сверкают.

А тут еще на гребень плотины вырулила очередная серебристая иномарка, из нее улыбаясь вылез молодой, широкоскулый, с усищами подковой, с бархатными ресницами вокруг карих глаз директор алюминиевого завода Тарас Федорович Ищук.

- "Муха" пр-рилетит завтр-ра, - прорычал он, как Высоцкий. - А вы уже под мухой? Без меня?!.

Ищук поцеловал ручки Галине Ивановне и Татьяне Викторовне, кивнул Хрустову, распахнул объятия Никонову:

- Наслышан, наслышан... поздравляю... А я - Ищук... расшифровывается: ищу К, то есть компанию. Конечно, компанию хорошую. - Затем он вопросительно глянул на меня.

- Наш человек, из музея Сибири, - пояснил Сергей Васильевич. - Когда все помрем, народ придет смотреть наши портреты к нему.

Туровский кивнул вниз:

- Ко мне?

И мокрые, забравшись в машины, мы съехали на площадь перед дирекцией. И Туровский, открыв свой зонтик над женщинами, повел всех под навес крыльца - он приглашал нас в свой кабинет.

Однако, в сверкающем белым мрамором холле Никонов, остановившись, переглянулся с женой, и та устало-кокетливым голосом пропела:

- Мальчики, отпустите нас домой. У нас свои разговоры.

- Да, да, да! - как бы согласился Сергей Васильевич. - Мясца там пожарьте на ужин. Лёвка поруководит.

Но бледный и сгорбленный Хрустов не пожелал уезжать.

- Давно не виделись... - пробурчал он. - Я вполне ничего.

Мне кажется, до него дошло: начальники не просто так съехались, не лясы точить, а собираются обсуждать нечто важное. И он, Хрустов, должен быть здесь, не смотря на свои личные, "семейные" страдания. Я уловил, как перебросились взглядами Туровский, Ищук и Никонов, а затем, как бы успокаивая Ищука, Никонов царственно положил руку на плечи Хрустова.

И наша компания вознеслась на финском лифте вверх.

15.

В огромном кабинете Туровского, в правом дальнем углу, имелась еще одна дверь - в комнату для отдыха. Как пояснил со смущенной улыбкой гостям Валерий Ильич: "монплезир". Причем, "монплезир" по размеру оказался не таким уж маленьким - перед гостями здесь предстал длинный накрытый стол с напитками разного цвета, окруженный двенадцатью роскошными, розового дерева стульями, диван того же цвета под огненным узбекским ковром и в углу - зеркальный буфет.

- Кто-нибудь курит? - спросила девица в кокошнике, которая угощала приезжих на плотине, но уже успела переодеться в сухое.

- Я... - содрогнулся и прохрипел было Хрустов, но Никонов властно оборвал его:

- Тебе, Лев, нельзя. Господа, надо нам поберечь нашего друга. Мы и сами воздержимся, верно?

Туровский кивнул, убирая на сервант трубку. Ищук большим и указательным пальцами огладил усы.

- А теперь никто и не курит. Президент-то не курит! - и заглядывая в глаза коллегам, бисером рассыпался в смехе.

- Что-нибудь будем? - туманно, но и понятно спросил Туровский.

Все переглянулись и отказались. Достаточно той рюмки, что подняли под дождем. Надо переходить к делу. Я так это понял. Конечно, я здесь был, что называется, пришей кобыле хвост, но, коли при разговоре присутствует лидер рабочего движения Хрустов, то, видимо, и я не помешаю. Да если что и будут иметь в виду воротилы бизнеса, то вряд ли выскажут впрямую...

Туровский кивком отпустил официантку и сложил руки на столе.

Первым начал Ищук, он обратился безошибочно именно к Хрустову.

- Я никогда не лезу в друзья, но раз уж мы свиделись, хочу сказать, что высоко ценю вашу принципиальность. Я тоже за своих рабочих, как теперь говорят по телевидению, пасть порву. И если они собрали перед воротами завода митинг, я первый иду к ним, чтобы узнать, кто обидел.

Лев Николаевич, тускло глядя на него, молчал. Безмолвствовал и Туровский, пряча под носом печальную усмешку. Никонов с важным видом кивал всем словам Ищука.

- Я слышал, у вас завтра манифестация, - продолжал директор САРАЗа. - Но ведь дождь?

Хрустов пожал плечами. Измученное лицо его говорило, что если будет продолжаться ливень, то, конечно, манифестацию придется отложить. Но она все равно не завтра, так послезавтра состоится.

- Я хочу тоже побывать среди строителей. Разрешение от мэра вы, конечно, получили?

- Зачем?! - буркнул Хрустов. - Валеваха - нелигитимный мэр. Знаю я, как ему голоса считали...

- Ну, почему ты так говоришь? - не выдержал Валерий Ильич. - Из Саракана была комиссия наблюдателей. Даже из Москвы. Ты же помнишь?

Хрустов зло дернулся, но даже не стал возражать. Я мог только догадываться, какие у него доводы против результатов голосования. К тому же помнил заметку в одной из центральных газет с заголовком: ГОЛОСА В ПРОЗРАЧНОМ. Речь шла о новых прозрачных урнах для голосования, а по сути - о специально разводимой для гостей форели, которую подают в тоже стеклянных ящиках... Что если бы рыбки захотели, то они бы рассказали...

- И вообще скоро мы его переизберем! - не выдержал Хрустов. - Осталось месяца два.

- Но пока у него власть, не обидит вас? Он же может милицию послать...

- Мы его сами пошлем! Вон, Варавва пойдет, объяснит хохол хохлу.

- Я тоже хохол, - раскатисто засмеялся бровастый Ищук. - Если надо будет, и я пойду.

Никонов залился тонким смехом.

- Вот будет смешно, и все трое с гуцульскими усами!

- Варавва сбрил, - пробурчал Хрустов. - Чтоб не походить на Валеваху, жулика!

- Мне тоже, что ли, сбрить? - не унимался Ищук. И враз сменив маску на озабоченную, государственную, как бы пояснил Туровскому. - Понимаю, ты Валерий Ильич, обижаешься на меня. Но доля правды в голосе народа всегда есть.

Туровский криво усмехнулся, принялся наливать минеральной в фужеры гостям. Ему, как мне показалось, было сейчас безразлично, о чем здесь говорится. Может быть, ждет другого разговора, в другом месте? А может быть, я заблуждаюсь. Туровский, как опытный боксер, нарочно опускает руки, чтобы выждать момент и ударить.

В вялый, пока что праздный разговор вступил Никонов.

- Я бы все-таки встал на сторону хозяина ГЭС. Не надо провоцировать народ. Всем сегодня живется трудно, кроме Ельцина и его детей. И жуликов, которые оплатили ему переизбрание в девяносто шестом. Но от наших воплей что изменится?

- Тогда надо сидеть в болоте и тихо квакать, - огрызнулся Хрустов.

- Да не в этом смысле! Есть руководство. Там что, ничего не понимают? До всех дойдут руки.

- Их руки уже до всего дошли. Москва - город миллиардеров.

Ищук похохатывая слушал перебранку друзей.

- Ну ладно. - И обратил лицо к молчавшему Туровскому. - Какой уровень сегодня?

Тот помедлил и сквозь зубы шепнул:

- Пятьсот сорок.

- Пятьсот сорок?! Это же... полный абзац! - И директор САРАЗа с опаской глянул на потолок, словно представив, как сейчас огромное море хлынет через плотину.

- Год назад было так же. И ничего.

- То-то ты в колокола тогда ударил.

- Нервы дрогнули. А нынче все подсчитано.

- То-то эм-че-эсовцы народ гоняют по горам.

- Профилактика, - блеснул тонкой улыбкой, как ножичком, Туровский. - У нас всё нормально. Могу на экскурсию сводить. У нас одна девочка хорошо докладывает. А что непонятно, я доскажу. - Он глянул на часы. - По принципу рояль в кустах, попросил ее подзадержать группу экскурсантов... Хотите?

Ищук улыбнулся и поднялся, потягиваясь.

- Мне интересно, что нового в пороховницах. Тем более, что скоро я тут хозяином буду.

- Вот как! - хмыкнул Никонов. - Молодец!.. - И через маленькую паузу. - Молодец. - Он переглянулся с бесстрастным Туровским. - А я... посижу-ка здесь, я это все знаю. Позвоню пока к своим... - и словно уточнил на всякий случай. - На Восток, на Восток!

- Там же ночь! - удивился Ищук.

- Вот и застану дома... как они там без меня.

Хрустов угрюмо молчал. Судя по всему, он тоже, как и Никонов, не страдал недостатком информации о работе ГЭС. А мне хотелось и с Хрустовым побыть, и послушать профессионалов. И я, подумав, что второго случая не предоставится пройтись по недрам ГЭС, попросился:

- Валерий Ильич, возьмите и меня.

И мы втроем пошли из кабинета.

И уже в дверях меня осенило, что Хрустов остался, конечно же, по той причине, что хочет, наконец, один на один переговорить со старым другом. А тот, возможно, если и будет звонить, то вряд ли домой, где глухая ночь. Скорее всего - в Москву, в столицу, неким знакомым, влиятельным людям. Меня ведь тоже поразило хвастливое заявление Ищука, что скоро он на ГЭС сделается хозяином... даже если шутка, даже если не хозяином в прямом смысле слова, все равно за этими словами стоит огромная сила.

16.

Мы поднялись на лифте, прошли по коридору и оказались в длинном изогнутом зале диспетчерской. Здесь очень тихо, сверкает стена приборов, замерли стрелки в полумесяцах окошек, медленно смещаются цифры, два молодых парня в синих халатах обернулись от столиков с телефонами.

- Здравствуйте, - поздоровался Туровский. - Экскурсанты уже были?

- Они там, Валерий Ильич, - ответил один из инженеров-диспетчеров и показал рукой вниз. - Смотрят агрегаты.

Туровский кивнул и повел нас по винтообразной лесенке.

- Так быстрее. - И мы вышли в огромное сумеречное пространство, где выстроились в одну линию макушки электрогенераторов, напоминающие старинные шеломы воинов. Разумеется, здесь был слышен гул, но гул ровный, степенный, какой-то домашний - мне вспомнилось веретено бабушки...

И к нам спиной стояла, озираясь, группа мальчиков и девочек лет шестнадцати-семнадцати, перед ними расхаживала молодая женщина с красной косынкой на шее, очевидно, тот самый экскурсовод, о которой упоминал директор.

- Извините, Светлана Николаевна, мы тоже постоим, - сказал он.

Она ответила кивком, она торопилась говорить, у нее был вдохновенный вид, глаза сверкали, как у хорошей учительницы на уроке.

- Итак, продолжаем. Нет, ребята, приток воды весной от таянья снегов у нас паводком не называют. Паводок - от дождей. Вот как сейчас... если долго будет идти... А как наполняется водохранилище, строго следят водомерные посты. Здесь автоматизированная система, она фиксирует уровень и выдает на экран компьютера.

- А сколько может наполняться? - спросила тоненькая девочка.

- Емкость водохранилища - до пятидесяти кубических километров. Представляете? Это, грубо говоря, куб с гранью в четыре километра. Такой вот аквариум выше облаков. Полезный, работающий объем - двадцать. Средний за многие годы расход воды в створе ГЭС - полторы тысячи кубометров в секунду. В секунду! Ничего речка?!.

- А если переполнится? - девочка что-то записывала в блокнотик.

- Весной это невозможно. В августе, когда тает снег в горах и идут долгие дожди, это возможно. Но это в том случае, если гидростанцию не "грузят" - то есть, не происходит сработка, а приток с верховьев продолжается. На этот случай предусмотрены одиннадцать водосбросов, рассчитанных на пропуск четырнадцати тысяч кубометров в секунду. Открывают затворы: один, два, три... - и... вода падает с полуторасотметровой высоты в специальную ванну глубиной сорок метров и размером полторы сотни на полторы...

- А где-то тут еще Вирская ГЭС? - спросил паренек с видом знающего человека.

- Да, ниже Южно-Саянской находится именно она, это контррегулирующая ГЭС с собственным водохранилищем, она упорядочивает сток воды. Комплекс из двух плотин сглаживает не только паводки, но и низкий меженный уровень. Проще говоря, Зинтат ниже САРАЗа неизменен зимой и летом. Меньше установленного объема воды сбрасываться не может, чуть больше - бывает. На Зинтате размечены фарватеры, где достаточный запас глубины. Конечно, плохой капитан, сев на мель, готов свалить свои ошибки на кого угодно...

- Зимой по морю на мотосанках катаются? - спросил тот же мальчик, он при галстуке, с гладким пробором на голове.

- Это опасно. Наше море, дети, - мощный аккумулятор тепла. Водохранилище полностью замерзает только в январе-феврале. При сработке воды лед проседает и ломается. А весной очень быстро тает. То, что случилось в легендарные семидесятые годы, из-за печально "знаменитой" косы Титова и всякого сора - совсем иное...

- А летом на яхтах? - спросила тоненькая девочка с кудряшками как у негритянки.

- Летом на яхтах катаются, но каньон у нас узкий, мало места для маневра. Бывает, что плавают топляки. Это бревна, которые стоят в воде как карандашики, иной раз даже макушки не видно. Откуда берутся? Весной река сбрасывает в водохранилище лес с берегов, а кроме этого продолжают всплывать затопленные деревья. Масштабы далеко не те, что были когда-то, но деревянные острова могут плавать. Как мы защищаемся от этого сора? Перед плотиной - цепочка металлических бонов, от которых цепляют и забирают деревья катера гидротехнического цеха, оттаскивают в заводь, где лес вытаскивается на берег и складируется. И на входе водоводов стоят решетки. А мелкие щепки гигантским турбинам не помеха. Кончено, мы помним о диверсиях и терактах - времечко такое пришло. Любая охрана уязвима, вы это по кинофильмам знаете, даже охрана президента США. У нас тоже есть охрана, она хорошо вооружена, снабжена средствами связи. Так что прошу не баловаться, никаких пакетов не оставлять. Что могут нехорошие люди? Вывести из строя либо машинный зал, либо какой-нибудь из менее значимых электроузлов. В этом случае, пока идет ремонт, электроэнергию Вира и САРАЗ получат из энергосистемы России. Другое дело, плотина... но ее разрушить невозможно.

- А говорили, она трескается... - напомнил мальчик-всезнайка.

- Все на свете разрушается. Если ничего не делать, конечно, когда-нибудь, через сотню лет появятся трещины, размоется основание, плотина превратится в решето - и вода сама уйдет. Но за всеми узлами плотины у нас тщательно следят. Измерение перемещений ведется с точностью до сотой доли миллиметра. Разрушить плотину непросто из-за ее огромной массы, ибо внизу она шириной сто десять метров из высокопрочного армированного бетона, да еще врезана в скальные берега. Вверху, правда, шириной всего двадцать пять, но и там нужна как минимум атомная бомба...

- А если землетрясение? - не унимался мальчик с гладким пробором.

- Плотина рассчитана на удары до семи баллов. В Саянах таких землетрясений на было никогда и, как уверяют ученые, не предвидятся. Страшнее - волна, которая может появиться при взрыве атомной бомбы в водохранилище, она перехлестнет через плотину и сметет Виру, Саракан, завод... Сама же плотина, сработав как арка, скорее всего устоит. Но, как вы знаете, наше правительство заключило договор с Америкой о сокращении ядерного оружия. Война никому не нужна.

- Здорово! Значит, там сплошной бетон... - девочка с негритянской прической топнула туфелькой.

- Внизу? Нет, не сплошной бетон, там галереи, их много. Только продольных восемь, а есть еще и поперечные. Там сухо и светло, сотрудники ходят пешком, но есть и маленький трактор с тележкой, есть электрокар. Нет, мы сейчас туда не пойдем, уже поздно. И вообще, там бывают только геодезисты, которые снимают показания контрольно-измерительной аппаратуры, электрики, которые заменяют перегоревшие лампочки, и те, кто занимается лечением плотины.

Посмотрев на часики, женщина с красной косынкой на шее заторопилась:

- На станции, как вы видите, сколько?.. десять агрегатов, мощностью по шестьсот сорок тысяч киловатт. Можете подсчитать: установленная мощность станции - шесть с половиной миллионов киловатт. Но одновременно работают не более восьми (один - в резерве, один - в ремонте). Эти агрегаты, прототипами которых были светоградские, до сих пор мощнейшие в России. Для работы с нагрузкой шесть и четыре десятых миллиона киловатт, расход воды должен быть три с половиной тысячи кубометров в секунду. В среднем в год мы вырабатываем около двадцать пяти миллиардов киловатт-часов. На сегодняшний день общая выработка превысила четыреста миллиардов.

- А почему ГЭСы называются пиковыми? - спросила тоненькая девочка.

- А потому что они включаются на большую мощность, когда такая мощность срочно нужна, например, заводу. Или как шутят инженеры - когда вся Сибирь смотрит футбол. Или в случае аварии какого-либо энергоблока на угольной станции. Энергия же идет в единую энергосистему России. Кстати, там ей и назначают некую усредненную цену. Сама же Ю.С.Г. же продает ее по отпускному тарифу две целых восемьдесят пять сотых копейки (самому низкому не только в России, но, наверное, и в мире). Вот такая у нас ГЭС!

- Идемте! - негромко позвал Туровский. - Я кое-что вам и сам расскажу.

-... была фильтрация, да. Но мы пригласили франко-испанскую фирму, они привезли полимеры, которые могут при низких температурах и высоком давлении держать воду... в галереях стал сухо...

Валерий Ильич не выдержал, обернулся, жестко перекрыл женский голосок:

- Не совсем так, Светик! Сначала полимер был их, это правда, но сейчас разработали наши, в Питере. Не хуже и себестоимость в семь раз дешевле. Конечно, иностранцы успели озолотиться... зарплату вынуждены были платить им сумасшедшую... Но этого уже больше не будет!

Мы - Туровский, Ищук и я - вошли в лифт и довольно долго спускались куда-то вниз. Наверное, как раз в одну из галерей.

Поскольку я внимательно читал летопись Хрустова, я, оказавшись в темноватом тоннеле, вспомнил, как здесь бродил в полной темноте Валерий Ильич. И представив это, я уже не мог смотреть по сторонам, а думал только о могучей силе, нависшей над нами... больше ни о чем не мог думать... Впрочем, здесь вправду не было ни лужиц, ни потеков на стенах.

- А?! - хохотнул Ищук, барственно обняв меня за плечи. И эхо от голоса зыкнуло в стороне.

Зазвонил сотовый телефон у Туровского, и тот, негромко переговорив, заторопился наверх.

Когда мы поднялись и подошли к двери в кабинет Туровского, услышали ругань. Да, это ругались Никонов и Хрустов.

- Какого хрена из себя девочку ломаешь?! Как цветок в холодильнике пролежал четверть века и сейчас всех паришь!

- А ты будто из зоны вышел! Был бы жив Климов, он бы тебе зубы вышиб...

Туровский поморщился, приложил палец к губам и повел нас с Ищуком в кабинет напротив. Я успел заметить надпись на медной дощечке: ГЛАВНЫЙ ИНЖЕНЕР. Валерий Ильич зажег свет, показал нам на кресла, включил компьютер, посмотрел на какие-то цифры на экране.

- Ничего, биржа не обижает. - Он открыл незапертый сейф и достал пузатую бутылку коньяка с рюмочками.

- Давай, - кивнул Ищук.

- Я не буду, спасибо, - сказал я. Когда я пью спиртное, я плохо запоминаю. А сегодня надеялся стать свидетелем и других интересных разговоров.

Простите меня за самозванство, но мне так подумалось: может быть, мне придется написать - пусть для себя, для нашего музея - хотя бы краткое завершение летописи Хрустова...

17.

Однако посидев рядом с начальством минут десять, я почувствовал, что оказался здесь не очень желательным гостем. Ищук и Туровский почему-то переглядывались, чиркали зажигалками, тянули время. Видимо, им было необходимо пообщаться один на один. И я поднялся.

- Господа, если можно, постою внизу, на выходе, в дверях, послушаю дождь.

- Как угодно, Родион, - улыбнулся Туровский. - Кстати, там у охраны в комнате телевизор... можете посмотреть Москву... у нас своя "тарелка", качество изображения отличное.

Выйдя из кабинета главного инженера, я остановился в коридоре, раздумывая в который раз, не уехать ли мне завтра же домой, и обратил внимание, что в кабинете напротив теперь стало тихо. Зайду-ка к своим героям.

Но, миновав двухпорожный "предбанник" директорских апартаментов, я услышал через неприкрытую дверь "монплезира" быстрый разговор. Здесь уже не ругались, говорили тихо. Мне бы, конечно, уйти, не слушать, но разговор оказался чрезвычайно любопытным. Хотя, зная характер Хрустова, я мог бы и сам догадаться, что он поведет себя именно так...

Это касалось свадьбы сына. Вернее, венчания, которое случилось в Москве.

- А может, шутишь? Неужто правда? В церкви? Они что, верующие? Это мода среди молодежи! Пепси-кола и церковь! Зашли, со свечкой постояли! Это надо отменить!

- Нет, брат, - говорил в ответ Никонов. - Это, брат, серьезно. Этого не отменишь. У них документ. Я видел в самолете, они показывали.

- Документ? Что за документ? Разве у церкви может быть документ? - тоскливо надсаживался шепотом Хрустов.

- Говорю тебе! Это вроде как новогодняя открытка, которая раскрывается... с картинкой... только там церковь с крестом. Название: "Свидетельство о венчании".

- И что?! - не унимался Хрустов. - Скажешь: с печатью? Ха-ха-ха! Раньше был профиль Ленина, теперь профиль Христа?

- С печатью, - продолжал негромко, но твердо Никонов. - А как же! Открываешь - слева: раб божий такой-то венчается с рабой божией такой-то. Справа: таинство венчания совершил такой-то... Как положено. Документ. - И Сергей Васильевич добавил. - Надо бы и мне с Танькой повенчаться. Храм построил, а вот сам не повенчался. Да и детям было некогда. Молодцы твои.

- "Молодцы"?! Издеваешься, что ли?! - Я услышал, как вскочил кто-то и ходит по кабинету. Конечно, Хрустов.

- Разве я могу над тобой издеваться?! Милый, Лёвка! - поднялся и грузный Никонов. - У нас были комсомольские свадьбы! А у них такие вот... с венчанием!

- Сережа! - очень тихо сказал Хрустов. - Не надо меня убивать! Скажи, а бывают случаи, когда разводят?

- В церкви?!

- Ну, в церкви. Разводят? Если, например, насильно свели людей.

- Да что это такое, твою мать!.. - бешено заругался Никонов. - Илюшка, что, он на Валерке женится?! Твоя ненависть к Утконосу уже до смешного доходит! Красивая девочка, вся в мать... какого хрена?!

- Ты мне не ответил, - уже рычал Хрустов. - Разводят или нет?!

- Тише! Это бывает, но исключительно редко. Если уж идут в храм венчаться, значит, высокая любовь. Не просто в ЗАГС пятый раз. Перед богом предстают.

- А если открываются какие-то обстоятельства? - сквозь зубы пытал Хрустов.

- Какие обстоятельства?! Ну, могут быть обстоятельства... - Никонов закурил. - Там четыре пункта, кажется. Если СПИД... если кто из них сумасшедший... еще что-то... Не дури! Во-первых, венцы может снять только архиерей. И только той епархии, где проходило венчание. Стало быть, если что, надо лететь в Москву. Не позорься.

Старые друзья замолчали. Я уже хотел войти, как Никонов снова закричал:

- Не нам - им жить!.. Тоже мне - Монтекки и Капулетти!.. Когда мой сын привел свою пташку, и я узнал, что она дочь какого-то еврея из банка, страшно расстроился. А потом присмотрелся: симпатяга. Ну что ты тут поделаешь?! Есть в них что-то, правда? Сильная публика!

- Да при чем тут?!. - замычал Хрустов. - Не люблю я, не люблю...

- Не люби! А будь человеком. Эх, Левка, помнишь песню пели: "Шли два матроса с буржуйского плена?" Иван Петрович научил. Сейчас ее можно снова петь, не меняя ни слова... - И затянул дребезжащим голосом. -

Шли два матроса с буржуйского плена... с буржуйского плена да домой... И только ступили в севастопольскую бухту, как их споразилы-ло грозой. Сказал один матросик: мне нету больше мочи, мне нету больше мочи так жить...

Да пой же ты!

Хрустов не пел, молчал.

- Эх ты!

Заплакали горько ка-гарие очи... кадеты с нас веревку будут вить... Сказал второй матросик: ведь мы же проиграли, ведь мы же проиграли войну... Красное знамя варва'ры растопали, и батька бородатый наш в плену...

Я постучался в дверь и зашел. Хрустов плакал в углу, сидя в кресле, опустив голову. Никонов стоял с рюмкой в руке, на лацкане пиджака у него сверкали два ордена - с крестом и государственный... и когда успел пришпилить?

- А, Родя? Давай со мной. Лёвка картину гонит... больной... а у меня-то инсульт был, это тебе не инфаркт... мозги дороже...

И чего он распелся, чего разгулялся?! Делать было нечего, я чокнулся с Сергеем Васильевичем.

Зазвенел телефон. Никонов снял трубку.

- Слушаю. А, ты? - Никонов глянул на Хрустова, потом на меня. - Да ничего, так, по душам... А где вы? Понял, базара нет. - Положив трубку, Сергей Васильевич пояснил Хрустову. - Посиди тут покуда... и ты, Родион... у нас дельце минут на пять... насчет полета в тайгу...

- В какую тайгу?! - кажется, только сейчас до Льва Николаевича дошло, что разговоры про то, чтобы выбраться на природу, вполне серьезны. - С ума сошли! Пир во время чумы! Тут такое может случиться...

- Хуже, чем случалось, уже никогда не случится! - бросил Никонов и глянул на меня. - Сейчас придем.

Оставшись с Хрустовым, мы долго молчали. Я вспомнил, что до сих пор не дал знать домой, что добрался, что жив-здоров.

- Как ты думаешь, могу отсюда позвонить? - спросил я у Льва Николаевича. - Не рассердится Туровский?

Хрустов вяло махнул рукой. Он думал о своем.

Я набрал код своего города, номер домашнего телефона и услышал голос жены.

- Наконец-то! Вы там запили, что ли?

- Перестань, - упрекнул я Аню. - Тебе не идет такой тон. Ты же не Елена! Мы здесь о жизни говорим, прилетел Сергей Никонов. Все хорошо. День-два - и я дома...

Положив трубку, я увидел - на меня напряженно смотрит Хрустов.

- А Елене Николаевне ты можешь позвонить?

- Что, худо? - я испугался за него. Он был бледен, часто дышал.

- Нет. - Он сжал кулаки. - Позвони. Она многих лечит.

Елена оказалась дома. Услышав от меня, что я в Саянах, сама попросила немедленно передать трубку Хрустову.

Какое-то время он понуро слушал ее поучения (до меня доносились лишь невнятные, веселые вскрики ее), а потом все же перебил:

- Простите... Елена Николаевна... а у вас... у вас священники лечатся? Ну, чтобы солидный... архиерей... Что?! Где?! Так это же рядом. - И пояснил мне. - В Минусинске... - И в трубку. - Понимаете... поймите... есть тут одна пара молодых людей... нет, не геи, тьфу... парень и девушка, легкомысленно зашли в церковь и обвенчались... а сейчас... Слушаю. - И по мере того, как он слушал врача, лицо его меркло. - Извините.

Хрустов положил трубку. Я понял, что моя свояченица четко объяснила ему всю нелепость и невозможность затеи развенчать молодоженов. Причем, я думаю, она сразу сообразила, какие именно эти молодые люди. Во всяком случае, кто таков жених.

- Она сама верующая... - растерянно пробормотал Лев Николаевич. - Не думал, с ее-то характером...

И мы снова замолчали. О чем-нибудь поспрашивать его? Я не решился.

Включил телевизор. Выступали юмористы, нарочито гундосо о чем-то говорящие люди.

- Выключи!.. - прорычал Хрустов и закрыл лицо руками.

Прошло, наверное, не меньше получаса, пока, наконец, троица начальников - краснолицых, довольно злых на вид - вернулась в "монплезир".

- Поехали. Спать хочу, не могу, - пробурчал Никонов.

- Верно, утро вечера мудреней, - изрек Ищук. - Да и в тайге без лишних ушей легче говорить.

- А здесь какие уши?! - пожал плечами Туровский.

К счастью, они не покосились ни на меня, ни на Хрустова. Да и какие мы им соперники в их прожектах...

Над Вирой дождь еще сыпался, теплый и редкий. Молнии продолжали сверкать, но далеко, в северной стороне, громы катились долгие и глухие...

Ищук уехал на своей машине, Туровский в джипе отвез нас троих - Хрустова, Никонова и меня - на гору, к дому, где живет Хрустов.

- Ну? - спросил он, пожимая руку Никонову. - Понял?

- Да, фрукт еще тот, - отвечал хмуро Никонов. - Но и ты ведешь себя... Ладно, до завтра, Валера!

Мы поднялись в квартиру. Татьяна Викторовна и Галина Ивановна встретили нас упреками:

- Что же так долго? Голодненькие, небось! Давайте к столу...

Какая еда?!. Мы отказались от ужина - с ног валила усталость - и через какое-то время уже покоились в своих постелях.

Но я долго не мог уснуть. Я прикидывал так и этак, гадал, о чем же столь сурово могли поговорить в кабинете главного инженера Туровский, Ищук и Никонов. Завтра, наверное, выяснится. И почему-то без Хрустова они беседовали. Может быть, поберегли его нервы, а может быть, опасаются его... Черт побери! Ведь именно он завтра поведет грандиозную демонстрацию бывших строителей ГЭС к плотине...

18.

Когда я проснулся (я спал на диванчике в большой комнате), желтый косой свет залил пространство передо мной, срезая спинки стульев, а на кухне - я услышал - разговаривают Хрустовы.

- Дождя нет... пойду в пиджаке...

- Надень плащ. С утра холодно.

- Что я буду, как Штирлиц?!

Схватив одежду, я прошмыгнул в ванную, быстро умылся, там же оделся и выскочил к тому времени, когда Хрустов уже обувал ботинки в дверях.

- Я с тобой! - попросился я.

- Если не боишься милиции... - проворчал он, и мы вместе вышли на улицу.

Никаких народных колонн еще не было - стояли поврозь кучки людей, кто-то держал над собой красный флажок, кое у кого под мышкой ерзали свернутые плакатики. К Хрустову подошел грузный старик в вязаном жилете, в старых сизых варенках. Я вспомнил его - это Алексей Варавва. Он протянул Льву Николаевичу радиорупор и кивнул мне:

- Приехал? - Цепкая у деда память.

Дул ветер с Саян, тучи жидкие и длинные ползли в сторону степей. Погода не должна помешать митингу. К двум лидерам подбежал остроносый паренек в тельняшке и пятнистых штанах:

- Дядь Лёв, дядь Леш... у меня ракетница, поторопить народ?

Хрустов глянул на старые наручные часики:

- Подождем. До восьми еще пятнадцать минут.

- Думаешь, за час управимся? - спросил Варавва. - Надо управиться, чтобы не обвинили, что срываем рабочий день господам из дирекции. Или устроим живой коридор?

- Термидор... - проворчал Хрустов. - Будем в упор на них смотреть, пусть идут.

Снизу, со стороны старых двухэтажных панельных домов и бараков, показалась толпа человек сорок. Это были пожилые люди, старики и старухи. Они несли транспаранты:

"ВЕРНИТЕ НАМ НАШУ ГЭС!"

"ГДЕ ОБЕЩАННЫЕ ЛЬГОТЫ?"

"ЧУБАЙС, НЕ ХОЧЕШЬ ЛИ АЙС-ВАЙС?"

Подкатила и неподалеку остановилась серенькая "четверка", из нее вылез усатый директор САРАЗа. Ишь, на скромной машине приехал, психолог.

Он подошел к нам, картинно обнял Хрустова. Тот стоял, выпрямясь, не понимая, чем обязан такому вниманию.

Ищук поздоровался крепко за руку с Вараввой, со мной и с пареньком.

- Молодцы. Свои права надо завоевывать. - И поправил ворот рубаки под пиджаком, как бы нечаянно выставив серебряный крестик над волосатой грудью.

"Интересно, - подумал я. - А чего ему-то здесь надо?"

Небо на мгновение очистилось, засверкало как синий лед. Хрустов включил радиорупор и поднес к губам:

- Внимание!.. - Эхо шарахнулось от домов к домам. - Внимание! Строимся... идем вниз к дирекции.

Народ слушался. Но не получалось сегодня грандиозной колонны, всего набралось сотни полторы людей. Но и этого немало на свежем сквозняке, да и без особой, я думаю, надежды, что эти манифестации что-то могут дать страждущим...

Неожиданно подрулили на черном джипе телевизионщики из Москвы и Никонов с ними (он уже встал? Он уже где-то побывал?!). Парни включили свои телекамеры, Сергей Васильевич подозвал к себе жестом нескольких признавших его стариков - и вот они обнимаются, и вот уже все хохочут, аж до слез, а Никонов продолжает травить анекдоты или рассказы из своей жизни...

Хрустов побледнел от негодования. Он рявкнул в радиорупор:

- Сергей Васильевич!.. у нас серьезный день, а ты!..

Но тот уже сам шагал к Хрустову.

- Да, йотыть, понимаю, базара нет... Только так скажу: если собрались по серьезному делу, не умирать же заранее! Еще, может, отвоюете кое-что! - Он с размаху, как хозяин этих мест, шлепнул ладонью по ладони Ищука.

"Интересно, - подумалось мне. - Как-то странно они ведут себя сегодня, что Ищук, что Никонов."

- А вы снимайте! - крикнул Сергей Васильевич подступившим к голове колонны журналистам. - Вот, Льва Хрустова снимайте... Алексея Варавву... Ба, а это кто?!

Подъехала еще одна машина, белая "Волга", из нее еле выполз толстяк с гуцульскими усами. Глядя насупленно в землю, слегка косолапя, он приблизился к нам. Он был в широком чиновничьем черном костюме, при галстуке темнокрасного цвета, за ним следом шагал, я полагаю, охранник, рослый бритый наголо парень в темных очках, тоже в костюме.

- Валеваха! - закричал Никонов, раскидывая руки. - Андрей дорогой!

- Для тебя дорогой, для кого говно на вилах... - проворчал мэр Виры, сверкнув злыми коричневыми глазками на Хрустова. И подставив мясистую розовую щеку губам Никонова, продолжал, обращаясь к бузотерам. - Я вам давал разрешение на общественную акцию? Вы очень хотите большого шума? Вот, тут и телевидение... давайте, давайте! У нас теперь кто нарушает закон, в героях ходят! В Страсбург пишут!

Хрустов, сопя, поднес к губам радиорупор и направил его на Валеваху.

- Знаешь, что? А пошел ты... - Но рупор мигом был выхвачен из его рук Ищуком.

- Ничего не было, ничего и не будет, - сказал, смеясь, усатый, как Валеваха же, директор САРАЗа. - Мы два хохла, договоримся. - И передал рупор Никонову.

Хрустов обернулся к народу, махнул рукой.

- Пошли-и!.. - И двинулся вперед, и нестройная колонна последовала за ним.

Я обратил внимание, что по сигналу Никонова телевизионщики отключили камеры и побрели к машине, закуривая, перебрасываясь шутливыми фразами.

- Ты пожалеешь! - рявкнул Валеваха и достал сотовый телефон.

- Перестань, Андрей! - попытался его умиротворить Никонов. - Пошумят да разойдутся. Видишь, я и журналистов отправил...

- При чем тут журналисты?! Сергей Васильевич, это не шуточки! Люди в окнах видят: Хрустов плюет на закон, выводит народ против власти. Значит, что думают люди в окнах? Что в Вире власти нет. Что в Вире анархия. А меня, между прочим, народ избирал...

Я не слышал, что далее говорил Валеваха и вызвал ли он милицию, я пробежал вперед. Где-то в стороне через радиодинамик грянула песня "Вставай страна огромная", там тоже стояли люди, с портретом Сталина на палке и красными флагами. Видимо, коммунисты. Они присоединились к колонне.

Никонов хмуро смотрел вокруг. Ищук между тем был весел. Он что-то насвистывал, как мальчишка, он явно радовался выступлению людей. А чего ему не радоваться? Не на его же заводе бузят?..

Мы спустились на берег Зинтата и, наконец, сгрудились перед зданием дирекции с алюминиевыми полосами между окон. И увидели, что вход перекрыт крашеными в зеленое металлическим перильцами, слева, в тени, замерли три синих милицейских машины, в них сидят люди. Через открытую дверцу одного из "уазиков" видно - у парней в руках поблескивают наручники, поматываются резиновые дубинки.

- Товарищи! - выйдя вперед и обернувшись к людям, крикнул сорванным голосом Хрустов. Подбежал, вырвал у Никонова мегафон и снова рявкнул во всю силу, но усилитель звука не работал. - Что за черт! Уже испортили враги... Обойдусь! - И с надсадой. - Товарищи! Мы с вами строили нашу плотину... нам обещали...

Никонов зашептал мне и Ищуку:

- Не портил я эту хреновину... видно, батарейки сели...

- Это не важно, - хмыкнул Ищук. - Главное - и тут Валеваха прав - несанкционированный митинг. Или арестуют Льва Николаевича, или штраф влепят... ну, на штраф мы деньги найдем, верно? - Ищук продолжал улыбаться.

Хрустов закончил, на его место встал Варавва.

- Где, где самозванцы?! - возопил он. - Почему не выходит Туровский?! Он же с нами строил... продался москвичам?! Ну, тут уж, понятно, не тридцать сребреников... тут побольше... но посмотреть в глаза бывшим своим товарищам по бригаде обязан?!

Из дверей дирекции появился человек. Но это был не Туровский. Какой-то белобрысый худой старикан.

- Кто это?! - спросил я у Сергея Васильевича.

- Да тезка мой, Серега Помешалов, он раньше в штабе с Валеркой работал. Трус до мозга костей. А где же сам Валера? Вчера твердо обещал быть.

И словно отвечая на вопрос Никонова, а также на немой вопрос толпы, заместитель директора Помешалов тихим покаянным голосом объявил, что директор ночью улетел в Москву, его срочно вызвали.

- Вот сволочь!.. - сплюнул Варавва. А Хрустов швырнул радиорупор в сторону, на газон с цветами.

- Надо же! - поразился Никонов. - Улетел. И слова не сказал, Утконос!

Ищук рассмеялся.

- Коварный человек. А как же тайга? - Задумался, достал сигаретку. - Полетел властям доложить. Напрасно. От этого акции только упадут в цене. Как думаете, Сергей Васильевич?

Никонов не ответил, он изумленно, открыв рот, смотрел вперед.

- Откуда ты, дедушка? Братеники, это же Семикобыла!

И в самом деле, возле Помешалова появился, опираясь на трость, согбенный, но еще крупный старик с большим мятым лицом, он сиплым голосом что-то произносил. Я вслушался.

- Вы правильно делаете, мои земляки. Это наш труд... это ваша молодость... я целиком на вашей, вашей стороне...

- Молодец, Григорий Иванович! - крикнул ему Хрустов. - Хоть ты и коммуняка, правильно говоришь!

Но в эту минуту из двух машин выбежали семь или восемь милиционеров, схватили под руки Хрустова и Варавву, мигом сунули их на задние сиденья, и через мгновение этих машин уже не было - укатили, распугивая людей сиреной. А перед толпой появился Валеваха и гаркнул:

- Немедленно разойтись! За три минуту не разойдетесь - в вас будут направлены брандспойты, а воды в Зинтате много, сами знаете... Закон есть закон. Если бы Левка пришел ко мне, попросил по-человечески, я бы разрешил митинг, а он считает: он тут главный, а я не легитимный... А он, стало быть, легитимный.

Я зашептал Никонову и Ищуку:

- Что же теперь будет? Может, в Москву на НТВ позвонить?

- Позвоним, позвоним, - пробормотал Ищук.

Мы подождали, пока Никонов пообнимается с Семикобылой. А когда вместе поднялись в гору и целой делегацией - Никонов, Ищук, я и беззубый дед с портретом Сталина - прошли в отделение милиции, нас встретил дежурный, молодой парень с трубкой, прямо-таки Шерлок Холмс. Он вынул трубку изо рта и с улыбкой доложил, что Хрустова и Варавву по распоряжению Валевахи отпустили домой. Что Хрустов упирался, не хотел уходить, звал майора. А майор сейчас в Саракане. И что сейчас лидеры, должно быть, уже дома.

Так закончилась несанкционированная демонстрация, организованная Львом Николаевичем.

19.

Весь день Хрустов не выходил из спальни. Как доложила Галина Ивановна шепотом, конфузливо улыбаясь: он плакал. Она носила ему обед - не стал есть...

- Да ну!.. - громко восклицал, сидя за столом, Сергей Васильевич. - Всё путём, Левка! Главное, ты сделал втык Валерке. Пусть побольше считается с интересами народа.

"Интересно, - подумал я. - Теперь он как бы на стороне Хрустова. Что-то произошло между ним и Туровским? Когда? Или он с Ищуком нашел общий язык? Приглядеться бы попристальней к Тарасу Федоровичу. Теперь уж когда в тайгу полетим. Если полетим. Если меня возьмут."

- Вот я, например, у себя на ГЭС, - продолжал Никонов, пригубив рюмку водки и перекрестив пальцем оба своих ордена на груди. - Я оплачиваю счета по электричеству своим рабочим. А когда ГЭС запустим, они все у меня, кто работал, будут бесплатно пользоваться электричеством.

- Здорово, - откликнулась Галина Ивановна.

- А как же, - хмыкнула жена Никонова. - Сережа понимает.

Хрустов не откликался.

Раздался звонок в дверь.

- Наверно, Туровский, - прошептала Галина Ивановна и встала. Но на пороге появился Илья.

Он приехал один, без невесты. Пробурчал, склонясь, переобуваясь в домашние тапочки, что Инночке после вчерашнего перелета не здоровится, что, кстати. Туровский звонил из Москвы, прилетает завтра утром. И что если погода будет хорошая, можно будет выбраться на вертолете в тайгу.

- Только Инну я туда не возьму, - пророкотал садясь за стол Илья. - Девушка боится вертолетов, они падают.

- Тогда и тебе там делать нечего, малыш, - улыбнулся Никонов. - Какая же это свадьба.

- Да ну, еще медведь выйдет... или зэк какой... - поддержала мужа Татьяна Викторовна.

- Мы здесь подготовим застолье, - сказал Илья. - Снимем кафе "Кантегир". Я договорюсь. Я поехал?

- А обед? - ахнула мать. - Борщ сварила.

- Мы уже пообедали. - И густым шепотом сын спросил. - Папа переживает?

Никонов изобразил руками что-то вроде волн в воздухе. Дескать, отдыхает, все будет славно.

- Посиди, посиди с нами, - попросил он Илью. -Как жизнь- то? Чего уж тигр так горячится. Это же не прихоть Валеры. Так по всей стране получилось.

Илья посмотрел на мать. Та быстро улыбнулась.

- Что я могу сказать, дядя Леша? Я еще пацаном работал в геодезической экспедиции, мне было наплевать на приватизацию. Это девяносто второй, папа?

Отец не ответил. Мать, во все глаза глядя на красавца-сына, кивнула.

- Обсуждалось два варианта. Была у стариков идея выкупить ГЭС - продать все коттеджи, машины, золотые колечки и выкупить. Это папа предложил. Смешная, конечно, идея, хотя народу тысячи... только вот как оценивать "маму", тогда никто не знал. Варавва и сгорел на этой неудаче! Он все продал, а когда понял, что ни к чему его крохи, выкупить обратно не смог... построился заново и сердце надорвал... ладно еще, сестра ему из Минусинска корову подарила... Тем временем было создано открытое акционерное общество, акции поделили между собой всякие наши начальники, прежний директор, его замы... Один из них застрелился, у него, сказывали, было на два миллиона долларов этих бумаг. Может, прижали, семье стали угрожать... Но тогда и рядовые работники кое-что получили, просто люди с ГЭС, не инженеры даже, .купили машины... даже те, кто успел всего год отработать...

- Но не строители!.. - проворчал сипло из спальни Хрустов-старший.

- Не строители, - подтвердил басом Илья. - Всего тысячи полторы. Сейчас-то меньше. Тут же еще работники непромышленных производств: теплицы, форельного хозяйства... А десять тысяч строителей остались в стороне. Я хоть и был в системе РАО ЕЭС, вернее, в "Ленгидропроекте", тоже, конечно, ничего не получил... По моим наблюдениям, случилось обыкновенное воровство. Вот, папа, о чем бы ты в летописи написал!..

Хрустов-старший не отвечал. Илья понизил голос.

- Нам с папой, помнится, прислали письмо: можете выкупить несколько штук за наличные... но тогда по полгода не платили... единственное, что я сделал - свой ваучер перевел... потом эти акции продал, нужны были деньги... четыре миллиона теми деньгами... экспедиция закрылась, я не работал... Это уже какой год?.. Меня пригласили возглавить геодезию на ГЭС. Смешно, что за служба геодезии на ГЭС?! Наши люди - специалисты экстракласса... я посмеялся... тогда многие уезжали... да и какой строитель пойдет на ГЭС замазывать швы в асфальте?! - Илья выглянул за дверь, кивнул, вернулся. - Ну-с, когда они там все это проакционировали... естественно, наехали всякие родственники... знакомые... школу открыли - готовить детей себе на смену...

При этих словах вышел из спальни Хрустов-старший.

- Есть анекдот про генерала, - сказал он, глядя тоскливо на сына. - Пацан спрашивает: "Папа, я буду капитаном?" - "Будешь, сынок." - "А адмиралом?" - "Нет, у него свой сын подрастает." Пойду, приму душ.

- Только не ледяной! - воскликнула Галина Ивановна.

Хрустов не ответил, захлопнул за собой дверь.

- Но работать-то надо, - продолжал Илья. - Бывало, например: главный инженер СибГЭСстроя, а его берут на должность прораба, а то и просто мастером... Я к тому времени уже - зам. начальника экспедиции по изысканиям, меня в эту геодезию при ГЭС взяли за Христа ради, случайно (нет, папа, не из-за тебя! Парня одного, сына начальника, забрили в армию на два года, надо было заменить)... и оформили-то техником. А другие из "Ленгидропроекта" уехали. Всех кинули.

Никонов курил и внимательно смотрел на молодого Хрустова.

- Ну, а Ищук? - спросил он. - Что про него знаешь? Что слышал?

- Ищук?.. ГЭС продавала его заводу ток даже ниже себестоимости... до сих пор цена была - вы же слышали? Это самая дешевая энергия не только в России, но и в мире. А на ремонты где денег взять? Нужно повышать тариф. А Туровскому это делать не давали, да вы сами знаете - дядя Валера трус. Поэтому, слава богу, договорились - сверхплановую энергию продавали на торгах.

- Откуда она? - удивился Никонов. - Впрочем, ясно... у меня-то воды мало.

- А у нас - хоть захлебнись. Вот и продавали, иногда по десять копеек киловатт. Желающих тьма, ведь энергия идет напрямую, не через посредников, там-то накрутят. И мы за счет этого два года держались... Но вот чтобы обводной туннель проколотить... Да и на ремонт колодца... Такая система гашения была опробована, кстати, в Индии, но там, сами знаете, нет таких плотин... полсотни, сто метров, а у нас двести пятьдесят... Водосбросные лотки и водобойный колодец внизу - идея хорошая, только ведь вода цепляет малейшую щелочку, разъедает... происходит кавитация, бурление, микровзрывы воздуха выщербляет стенки... я на пленку снимал, могу кино показать, как река разбирала блоки с эту комнату... таскала по колодцу, разрушая сами стенки...

- Если сброс будет долгим, - согласился Никонов, - колодец рассыплется, как сахарный... а там и ножки самой плотины поедут...

- У нас все давно рассчитано. Нужны только деньги.

- Нет, мальчик, не деньги, - ласково возразил ему Никонов. - А очень большие деньги. Здесь гранит мощный... когда рубили на левом берегу подъездной тоннель, ты же видел - даже потолки не крепили, опылили немного цементом и всё... - Сергей Васильевич потрепал за плечо Илью. - Вот если бы пробить в ЮНЕСКО нашу ГЭС как памятник истории... А?! Как всемирную ценность.

- Увы, в Южной Америке есть не менее грандиозные плотины... - ответил Илья.

- Так что же делать? Вечный русский вопрос. Кто виноват - понятно. Никто. А вот что делать?

- Уезжать всем отсюда, - тихо сказала жена Никонова. Она сидела в стороне, листала местную многотиражку, разглядывая незнакомые лица на фотографиях.

- Всем не уехать... - пробормотал Сергей Васильевич.

И старые люди за столом заозирались, словно разом вспомнили, какая гигантская, не поддающаяся сознанию человека силища висит сейчас над ними.

Но зачем в таком случае рисковать в эти дни, лететь куда-то в тайгу? Однако, словно услышав мои слова, вдруг Никонов повернулся ко мне:

- Посмотрим, что в горах... сколько снега... - И снова к молодому Хрустову. - - Илюха, ты про Ищука толком ничего не сказал. Стран-н-но себя ведет.

- Про него дядя Валера может рассказать. Но он его боится, факт. Ищук вылез на дружбе с Чубайсом. А потом, говорят, его же и подставил. Зарвавшийся пацан, он был никто. А взлетел - скупал акции САРАЗа. Ему братья Черные выделили деньги... скупал - вплоть до угроз... Не продашь - крупно пожалеешь... Он якобы закончил университет, а он его просто не мог кончить, какой? Где? Все время здесь крутился. Да, пап?

Выйдя из ванной и оглаживая мокрую голову, отец сел к столу. Илья подвинул отцу стакан с минеральной водой, и тот, все с тем же потерянным, серым лицом, стал машинально пить.

- Диплом явно купленный, - продолжал сын. - Песни - да - хорошо поет. Я думаю, песнями и обаял старого президента. Окружил себя братками, на заводе разборки устраивались - куда тебе "Бандитский Петербург"... ножами резали друг друга! Потом одного своего приятеля сунул в правительство, братьев Черных кинул, конечно... разделил завод на две части, произвел эмиссию, акции растворил... те потеряли основной пакет... и завод стал принадлежать ясно кому.

- Есть такой анекдот, - снова, не глядя ни на кого, пробурчал Хрустов-старший. - Два червяка возятся в навозной куче. "Папа, а вот в яблоке жить хорошо?" - "В яблоке хорошо". - "А в апельсине жить?" -"Ой, хорошо и в апельсине". - "А почему же мы-то здесь?" - "Понимаешь, сынок, есть такое понятие - Родина."

- Вы, дядя Сережа, с ним осторожней, - сказал Илья. - Он ничего зря не делает.

- Да с ним все понятно, - протянул Никонов. - Если бы присоединил станцию, платил бы за энергию копейки, а заодно и с налогами мухлевал... можно выстроить схему, например, ГЭС оформить как дополнительный цех... не придерешься... Но фиг ему!

- И вы не очень заблуждайтесь насчет его патриотизма, - уточнил Илья. - Мать у него в Швейцарии, жена в Испании, дочь в Англии.

- Да это ради бога! Человек волен жить, где хочет. Только вот почему он брякнул, что готов продать акции ГЭС, которые у него есть?

- Он так сказал? - Илья аж отъехал на стуле от стола. - Так, говорят, играл Таль. Швырял фигуры.

- Да, он так сказал. - Никонов словно только что услышал вопрос Ильи. - Почему? Я совершенно уверен - плотина выстоит. Ты завод продавай, коли уж на то пошло.

- Он хитрый-митрый-конопатый, убил бабушку лопатой. - Илья поднялся. - Мне пора.

- А если что, Илья, - переезжай с Инкой ко мне. Квартиру дам сразу большую, двухуровневую. А работа будет еще интересней.

Илья не ответил. Мать, глядя на сына, промолвила:

- Ты бы поел... худенький стал... всё бегом, бегом... поешь шанежки.

- Спасибо. Я подумаю, Сергей Васильевич, - ответил младший Хрустов. - Всем до свидания.

И когда он ушел, снова наступило молчание. Тяжело было смотреть на Льва Николавича, лицо его выражало страдание. Он кусал губы, сжал в руке изо всех сил бокал с водой.

- Значит, так? Если меня не убедил, начинаешь отнимать сына? Думаешь, и я потянусь, брошу этот фронт?

Никонов вдруг разозлился.

- Да ну тебя на хер!.. "Фронт"! Не надоело играть?! "Фронт"! "Лидер", предводитель народа! И сколько вышло народа? Обиженных тысячи, а вышло сто. Не умерли же остальные? Как-то пристроились, живут? А ты мешаешь им жить, продолжаешь распалять, соль сыплешь на раны... Ты, Левка, провокатор!

- Я провокатор?! Да народ уже изверился... вот почему не вышел... А вот если я, например, повешусь на площади - и до остальных дойдет! Что уже край! Что терпеть унижения и ложь больше невозможно! И тебе этого... с двумя орденами... не понять! Ишь, ему и церковь грехи отпустила, и правительство любит! Только ведь честных людей они не любят, потому что сами воры! У них у всех бизнес, хотя по закону власть не имеет права...

Не дослушав его, Никонов, отодвигая стол, громоздко поднялся и зашагал прочь из квартиры.

- Сережа! - за ним выскочила Татьяна Викторовна. - Мы сейчас вернемся. Сереженька!..

Но Никоновы ночевать не вернулись.

- И не звони! - ярился Хрустов, когда Галина Ивановна попробовала по телефону выяснить, не в гостинице ли Никоновы. - Он не друг мне! Чужой он давно! Самовлюбленный батон с деньгами! Фофан! Был бы жив Климов, он бы ему дал щелчка по кумполу!..

20.

Утром явилась Татьяна Викторовна, вошла с улыбкой, как бы ничего и не случилось, пояснила, что забрели в гости к Валевахе и у него остались. Звонили сюда - было занято. Ночью послали телеграмму Алексею Бойцову в Индию. Ну было дело, немного выпили.

- Не сердись, Левушка, - попросила Татьяна Викторовна Хрустова. - Он тебя очень любит. Он вчера только о тебе говорил. Вспоминал, как вместе работали. Как мы с Нинкой у вас блоки принимали.

Хрустов в мятой рубашке, не побрив щек, со всклокоченными кудрями молча пил чай. Галина Ивановна радостно кивала - гости возвращаются. Да и Валевахи - не такие уж плохие люди, Лёва.

- Когда мне было худо, Левушка, когда мы в ссоре были с тобой однажды, я у них вечер целый провела.

И улыбаясь, не давая взорваться Хрустову, стала рассказывать.

Галя (как уже понятно, в летописи - Таня) очутилась в морозную жуткую ночь в их жаркой трехкомнатной квартире, с новой румынской мебелью, с радиоприемником и цветным телевизором, который тогда, правда, еще не показывал в цвете - в Саянах только строили ретранслятор.

После барака, тесноты, после скудной пищи и бедноватой одежды Галя словно в рай попала. Зеркала. Зачем столько зеркал?! Люстры. Зачем столько лампочек?! А семья здесь милая. У Валевахи старшая дочь, Оля, заканчивала тогда школу, ласковая, смуглая украиночка, обняла отца и замерла, опустив длинные ресницы. Другая дочурка, лет трех, сосредоточенно гуляла с куклой в руках и с автоматом - видимо, подарком ее кавалера, ибо на полу валялся явно не девчоночий пиджачок с якорями. Жена у Валевахи, Устинья, полноватая, красногубая, с тремя золотыми кольцами на руках, кассир в магазине, водила Галю из комнаты в комнату.

"Вот живут! - пытаясь насмешливо оценивать все вокруг и тем не менее поддаваясь гостеприимству Валевах, думала она. - А что? Все это для жизни. Они же не на перекладных. Они тут обосновались".

Книги занимали целую стену: здесь и "Библиотека приключений", и "Всемирная серия"... Пушкин, Кочетов, Леонов, Шолохов, В. Федоров, Шукшин, Ленин... Вот где она сможет попросить что-нибудь - в поселковую библиотеку зайти до сих пор не могла решиться... Есенина бы для души. И какой-нибудь роман о строителях. Чтобы немного понять происходящее вокруг.

Но, словно поняв ее желание, Валеваха расхохотался и показал на замочки, которыми замыкалась каждая полка - через корешки книг пропущена стальная тонкая леска, попробуешь вынуть книгу - не вынешь.

- Это чтобы не украли. Пусть стоят, дождутся нашей старости. Сейчас читать некогда.

- У нас и "жигуленок" есть, - сказала Устинья, - Андрей бы тебя покатал, да тут сплошной гололед, пленка на бетоне... опасно.

По стенам со всех сторон висели ковры, как отвесные поляны с красно-зеленой травой, мерцали ружья, смеялись желтыми зубами патронов патронташи, на полках стояли вазы и всевозможные Буратино, на полу чернела разостланная медвежья шкура.

- Соловья баснями не кормят, - потер руки Валеваха. - Сидайте, будем исть. Позови соседа, - обратился он к жене, - наверно, оголодал...

Галя села за стол и обомлела. На полиэтиленовой скатерке лежала огромная как гитара располосованная нельма, морозно-розовая, ее правый бок, с редкими красноватыми косточками, симметричными, как следы ковки на дорогом ноже, так и просился: попробуй меня! В тарелке догоняли друг друга пестрые соленые хайрюзята, не больше ладони, а в белой чаше - мелкие скользкие маслята, а в другой - с синими цветочками - рыжики, размером с ухо, и очень похожие на ухо. Галя, как решила, что они похожи на ухо, так и есть потом не смогла. Зато все остальное ей понравилось: и брусника с капустой, и мясо с брусникой. Наливали спирт, а может быть, самогон, чистый и сладковатый.

Впрочем, Галя отвлеклась - хозяйка-то вернулась вместе с худеньким невысоким человеком в очках. Он был лыс, чрезвычайно подвижен, похож на старого мальчика.

- Игорь, - буркнул он Гале. - Игорь Михайлович..

- Ивкин, - многозначительно добавил Валеваха. - Директор бетонного... Но не бойся - свой человек, не укусит.

- Перед лицом этой рыбы все мы равны... - грустно пошутил Ивкин.- Месяц сегодня светит. Нервный, зараза.

Он не смотрел на Галю. Почему же так запомнился?! Потому ли, что позже Галя узнала, что он умер от инфаркта? Работал, не жалел себя... Из разговоров она поняла, что жена Ивкина уехала на курорт, что дома готовить некому. Галя с удивлением отметила, как, выпив всего рюмочку, он тут же опьянел и удивленно засмеялся, глядя на Галю. Глаза у него стали совсем бессмысленными.

- А-а, это ваша сестра приехала? - наконец, понял Ивкин. - Это про нее мне Васильев?.. И это про нее треплются всякие бяки?.. Ах, месяц сегодня!

Под взглядом Валевахи он, наконец, сконфузился и замолчал, и больше ничего не говорил - пил, когда ему Валеваха наливал, и ел, когда Устинья вилкой тыкала в тарелку: ешь!

- И ты не спи, - толкнула Галю в бок Устинья. - Знаю я общежитскую вашу еду.

- Давай, давай, - поддакивал с другого боку Валеваха. - Знаю я холостячек-гордячек.

Дома он говорил почти безо всякого украинского акцента. Хлопал себя комично по брюху, подскакивал: "Больше влезет!", вообще показался Гале очень славным, добрым человеком, и ей было тут, в чужом тепле, хорошо. Только Ивкин все-таки напился, а может, он болен - отвернулся к телевизору, хотя там показывали какие-то станки, ничего интересного, сидит, а щеки блестят от слез.

Валевахи, видимо, привыкли к нему такому - не обращают внимания. Оставив Ивкина одного у телевизора, повели молодую гостью в другую комнату, усадили под торшером на диванчик и принялись показывать малиновые папки с почетными грамотами Валевахи, его медали, ордена, кубки, фотографии космонавтов с автографами...

- Мы строили Светоград! - ворковал Андрей Никитич, ласково обнимая жену. - Слышала? Есть Москва, есть Париж. И есть Светоград! Ты знаешь, Галя, с чего начинали? С голой земли. Наша палатка в музее, в Москве. Веришь, нет? Старая, ободранная, в пятнах воска от свечей. Скажу по секрету. - Валеваха залился смехом, краснея от удовольствия. - Ой! Когда сказали, что ее заберет в Москву секретарь ЦК комсомола, собрались мы - все, кто жил в ней, в этой палатке номер один - Валерка тоже... расстелили на полу у меня... а мы уже в квартирах жили, когда о той палатке вспомнили... ну, расстелили, смотрим - а она еще вовсе ничего, даже не рваная... романтики мало... Я говорю: хлопцы, давайте маленько порежем, помнем... дырки прожгем... и такое веселие на нас напало. Москвичи ведь думают, у нас тут медведи с утра до вечера к нам на порог лезут... я спичкой одно место попалил, Валерка - ножом, Толька Ворогов - вилкой, пусть, говорит, думают - когти медвежьи или рыси. И первым Туровский опомнился. Стойте, кричит. Что мы делаем? Это же реликвия, мать вашу! В какой жили, такой и сохранить надо. Зачем приукрашивать свое прошлое? - Валеваха говорил и хлопал по привычке то жену по коленке, то себя, а то и, забывшись, Галю. - Застыдились мы, хотели даже документ составить: мол, считать дырки такие-то недействительными, а такие-то действительными... а потом махнули рукой - пускай. Я тебе по дружбе, ты-то больно не трезвонь! - снова залился смехом счастливый большой человек. - Ой, умора!.. Ну, было!

Валеваха кивнул на жену:

- А она, знаешь, какой была? - Он достал фотографии. - Во, смотри! Смотри! Это она! Тростинка?!

Галя увидела на деревянной опалубке носилки (носилками, что ли, бетон в Светограде таскали?..) тоненькую чернобровую девчонку в кирзовых сапогах. Галя, помнится, не выдержала, взвизгнула, обняла жену Валевахи.

- История! - смеялся Валеваха. - А на свое рыло смотрю иной раз в зеркало... ну, не сердись, не сердись! - Это он бросил попутно Устинье, которая нахмурилась при грубом слове. - Как посмотрю на своё физиономие...- Валеваха залился долгим смехом, - ой... ох... так думаю - ведь история! Исторический я человек! Вот я, Толик, Валера, Брыкин... ну, три сотни, ну, тысяча - мы и подняли Светоград! Даже вот, на, Галька, - этот вот мизинец - исторический! Я его, помню, прищемил крюком крана... А к нам Юрка Гагарин приезжал, руки жмет... спрашивает: "Что это у вас, Андрей, с пальцем?" Да-а, вот так, - радовался Валеваха, разглядывая толстый кривой розовый мизинец, и Гале захотелось, как ребенку, притронуться к этому историческому мизинцу.

- Э-эх, была молодость, утикла! Поставим эту ХЭС - и хватит. Пийду учиться. А то денег как махорки, а чего-то нового нема. Кубомэтры, кубомэтры... Надоело. Конечно, работенка нравится... ндравится...- Валеваха не nepecтавал ухмыляться. - Но хочется и дураком побыть, чему-то поучиться...

Он тут же сел за пианино, пухлые широкие пальцы забегали по блестящим белым планкам, Валеваха запел сипловатым, но очень гибким голосом:

- Копав, копав криниченьку... во зеленом во саду...- Оборвал, брякнул кулаком по клавиатуре. - Не, не можу. Вот раньше я пел! - И криком позвал Ивкина, который остался в соседней комнате перед шепчущим телевизором: - Игорь Михайлович... сыграй какого-нибудь Генделя... - Валеваха радостно засмеялся, ерзая крупным телом на крохотном круглом стуле. - Он знает их всех!

Но Ивкин не отозвался. Видимо, давно ушел. По лицу Валевахи промелькнула тень, он серьезно посмотрел в глаза Гале.

- Это - человек. Выпьем, что ли? Чтой-то я расстроился!

Галя подумала: "Вот и Ивкину плохо. А сестренка моя? Где ты, милая моя Верушенька, кровиночка... Что же я тебя оттолкнула?"

- Чего, чего, чего? - заметил боль в ее глазах Валеваха. - А ну-ка, дербалызни вместе с моей жинкой. Мне не позволяет, а за меня завсегда дернет!

Уговорили-таки хозяева Галю выпить еще рюмку, и стало ей отчаянно весело. Расхрабрилась и тоже затянула песню: "Светит незнакомая звезда".

Из спальни вышла удивленная Оля с распущенными черными волосами. Ей, видно, не спалось. Галя обрадовалась ей, как своей ровеснице, обняла, горячую, ласковую, и они вместе запели "По Смоленской дороге" Окуджавы, потом Высоцкого и снова Окуджаву...

Уже к полночи хозяева поили Галю чаем. Перед глазами замелькали тарелочки с черной смородиной и малиной в сахаре, с желтым зернистым медом. Давно она не наедалась до такого безобразия, даже стыдно вспомнить. Сидела, вялая, толстая, в сон клонило, и в общежитие идти не хотелось. Хозяева ее и не торопили.

- Замуж еще не вышла? - мелко смеялся Валеваха. - Семь раз отмерь, дивчина. Вот мы с Устиньюшкой два года друг друга испытывали... - И вдруг, сдвинув брови, принялся ругать молодежь. - А то налезло на стройку всяких бородатых, длинноволосых... Целуются - даже имени не спрашивают. Девочки все - "цыпочки", мальчики все - "эдики".

- Почему? - огорчилась Галя. - Борода украшает мужчину.

Валеваха, видимо, не понял, что Галя обиделась за Хрустова. Рассмеялся, раскатился мелким бисером.

- Смотря какая борода. Стоят, курят, и все такие начитанные, начитанные. Про Спинозу знают. А я боюсь на таких опереться, вот возьми своего нового бригадира - Хрустова... Трепло, правда? Случайный человек! Если бы не Васильев...

Галя вдруг обиделась.

- Нет! - она вскочила. - Неправду говоришь, дядя Андрей! Он не такой! Он... он прирожденный лидер! Нельзя так... по-мещански.

- Ты чего? - удивился Валеваха. - Простила, что ли?

- Он лидер, лидер! Только... молодой! - бормотала Таня, выходя из-за стола. Ей снова плакать хотелось. Эти ковры, ружья, торшеры, теплые комнаты душили ее за горло. Она забыла, что еще минуту назад у нее мелькнула мысль: когда-нибудь вот так и они с Лёвушкой будут жить, среди книг и красивых вещей, а на улице метель, неуют. - Противно! Противно так!

- Ты чего? Чего? - добродушно улыбался Валеваха, ловя ее за руку и снова возвращая к столу. Она села боком. - Ну-у, тебе виднее. Может, я не тем глазом смотрел? Твой друг - мой друг. Вычеркиваю! - пошутил он, напоминая популярный анекдот. - Я ведь, Галя, не злой человек. И не хотел бы врагов-то иметь. Зачем они мене? Я тут решил остаться. Зачем мене врахи? - он снова лукаво смеялся, украинский акцент стал заметней. - У каждого свой узгляд на жизнь. Уважаю. Но не трохайте и моего узгляда.

Галя резко поднялась. Засиделась она тут. Уже полночь?! Напилась, дуреха?

- Спасибо, - смущенно сказала Устинье. - Извините меня.

- Что ты, милая, мы всегда рады новому человеку...- отвечала хозяйка, и лицо у нее было спокойным и приветливым. - Заходи.

- Ты, я вижу, одинока....- говорил Валеваха, провожая Галю до дверей, как отец, обнимая за плечи. - У нас мнохо друзей. Посмотрела бы в Новый год - полсотни, а то и больше сидит. Можно бы и тыщу, да фатеры не хватит!

"Нет, все-таки они ничего, счастливые, хорошие люди, - мысленно соглашалась Галя, отводя глаза и надевая шубейку, Валеваха помогал. - Только я сюда больше не приду."

- Ссориться ни с кем не хочу, - продолжал Валеваха, отпирая три замка на двери. - Скажи своему бригадиру - пусть приходит до мене, если що надо... будет иметь.

Устинья подала Гале бумажный горячий пакет с темными пятнами по бокам... пирожки с мясом... "Девочкам отнесу"...

...Рассказав эту историю, Галя посмотрела на мужа. Тот сидел, опустив глаза в рыжих веках.

- Тогда он был еще человек, - буркнул Хрустов. - А потом развился в обратную строну. К гиббонам.

- Да брось! - рассмеялась Татьяна Викторовна. - Ну не могут все быть похожи на тебя! Просто все разные. И не могут все нравиться всем. А вот когда мы строили ГЭС, согласись, дружили абсолютно все! Может, кроме Васьки-Вампира... да еще с Утконосом были проблемы... а так-то, да?

- Ладно, - пробурчал Хрустов. - А где Серега-то?!

- Да на улице встретил тетку какую-то! Она у нас раньше, кажется, официанткой работала. Не может мимо юбки с ногами пройти...

Вошел огромный Никонов. Услышал еще из-за двери слова жены:

- Перестань, Танюха! Лучше включи телевизор... сейчас сказали, про нашу ГЭС будет передача... НТВ... Мне сказали, Левку покажут.

Хрустов поднял измученное лицо.

- Правда? Нашу демонстрацию?

Никонов значительно кивнул.

- Должны.

Мы сели на стулья полукругом перед экраном. Какое-то время шел непонятный фильм, бегали люди, взрывались машины. Наконец, голубенькая заставка новостей. Я глянул на Льва Николаевича - он напрягся, вновь лицо стало серым, как всегда в минуты волнения. Нездоров Хрустов, поберечься бы ему...

-...в Саянах, в легендарном городке строителей Южно-Саянской ГЭС, произошла встреча старых друзей. - На экране появилась в шуме ветра и дождя сумеречная картинка: на гребне плотины - обнявшиеся люди, крупно - лица Никонова, Туровского и Хрустова... - Дружба, прошедшая через четверть века, помогает и сегодня жить прославленным людям. - На экране возникла группа смеющихся стариков и с ними Никонов, что-то рассказывает. На груди у Никонова два ордена.

И всё.

Хрустов растерянно обернулся к Никонову. А где же колонна, митинг, как бы спрашивали его тоскливые глаза.

Никонов вскочил, замахал длинными руками:

- Йотыть, они обещали... может, ночью покажут... они же в два-три приема показывают...

Я вспомнил, как по знаку Сергея Васильевича уходили к джипу московские журналисты, отключая телекамеры, но ничего не стал говорить. Зачем лить масло в огонь?

- Пр-редатель!.. - пробормотал Лев Николаевич и, сутулясь, как старик, шаркая тапочками, ушел в спальню.

- Я-то при чем?! - завопил вослед Никонов.

- Левочка... всем надоела политика... они же красиво тебя показали... - мягко сказала Татьяна Викторовна. Ответа не было.

Галина Ивановна молча скользнула за своим мужем.

Никонов сомкнул длинные губы, мрачно кивнул жене - и они снова пошли прочь.

И я остался в большой комнате один. На экране вновь бегали и убивали друг друга какие-то смутно знакомые по прежним сериалам люди...

21.

К вечеру явился некий молодой человек, ничего не объясняя, попросил и унес чемоданы Никоновых.

Галина Ивановна заморгала, готовая вновь заплакать. Но ее окликнул из спальни негромко Хрустов, и она ушла к нему.

Я глянул на часы.

Туровский не звонил и не появлялся.

От Ищука также не было вестей. Если начальники и соберутся лететь в тайгу, Хрустова, очевидно, не возьмут. Зачем?! Телесюжетом Москва дезавуировала его попытки поднять народ за свои утраченные права и льготы...

Стало быть, и я там лишний. Кто я для них? Надо лететь домой.

Когда Галина Ивановна вернулась, я объявил о своем решении.

Она не стала отговаривать. Потерянно улыбнулась.

- Милый Родя... может быть, ближе к осени... если у вас будет возможность... у нас осень золотая, можно бруснику пособирать...

Тихо поблагодарив за гостеприимство, я откланялся. Хрустов проститься со мной не вышел. Может быть, и не слышал нашего разговора...

Последним автобусом из Виры - он отправляется в двадцать - я покатил в Саракан, а оттуда полуночным поездом добрался домой.

Продолжение...

Оглавление

© Роман Солнцев, 2006-2024.
© Сетевая Словесность, 2006-2024.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] Читайте также: Ольга Андреева. Свято место | Андрей Бычков. Я же здесь | Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" | Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике | Надежда Жандр. Театр бессонниц | Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... | Игорь Муханов. Тениада | Никита Пирогов. Песни солнца | Елена Севрюгина. Когда приходит речь. (О книге Алексея Прохорова "Не одинокий рай") | Ольга Суханова. Софьина башня | Лана Юрина. С изнанки сна | Сергей Главацкий. Апофеазко | Татьяна Горохова. "Мне фамилия моя всегда мешала..." | Стихи, растущие из жизни | Михаил Ковсан. Время