целлулоидной тропою врии
покидали Пятый Вавилон
на Востоке слышался Марии
в сумеречных схватках бабий стон
месяц желтым черепом лоснился
подвывали волки и овца
там Сосо над яслями склонился
оспою кавказского лица
искрой коротило в пентаграмме
кланялись посланцы иносфер
в эксклюзивно избранном бедламе
корчился малютка Люцифер
Поплавский дирижабль, монокль-иллюминатор,
Над Северным Крестом, полярно-голубым,
Сомнамбулой парит знакомый авиатор,
Из трубочки цедит сиреневатый дым.
Мотор скребет бока, жужжалки запускает,
Чернильные круги над айсбергом встают,
Зеркалит белый лед глаза слепому Каю
И Герды за окном рыдают и поют.
Но голосьба сирен лишь суживает ужас,
Смыкается в кольцо фермата, как змея,
И ширит океан луженый зев, натужась,
И манит дирижабль за острые края.
Там мертвый арсенал, арктический чернобыль,
Там сепий фиолет, китайский лён медуз,
Там спеют пузыри земли, как гонобобель,
И поглощают жизнь чернила топких луз.
I
На крыши капала луна,
Рот разрывая от удушья,
Рука ловила каплуна,
Кукареку, душа петушья.
Известкой сыпалась во мглу
Слёз чешуя, мерцая звёздно,
Кого-то резали в углу,
Но город спал, и было поздно.
II
Под рёбра сердце звякнуло ледышкой,
На башне почты запылал маяк,
И завертелась стрелка злой мартышкой,
И цифры заплясали краковяк.
По кожуре вспотевшего асфальта
Паяц-скрипач прошелся ча-ча-ча,
Когда сирен охрипшее контральто
С пожара возвращалось, хохоча.
III
Процарапана с нажимом
Неба черная шагрень,
В рваных ранах едким дымом
Сатаны густеет тень.
Роджер весел: неба флаги -
Костяной аплодисмент,
Кровью стелется в овраге
Золоченый позумент.
В банке лейденской бутырки,
Четвертован, сжат и сух,
Клювом молний сверлит дырки
Воздух - жареный петух.
Тараканы Тартар месят,
Разжиревшие грачи,
Рог наставил полумесяц
На затылок каланчи.
Мехом выгнутые пашни,
Шрам бегонии дорог,
Шахер-махер, злые шашни,
В уголке - притихший Бог...
Мучиться дальней чертою, просачиваясь на Восток,
Там где исток, сосок матери, где начала.
Пифий письма под дверью, наискосок в висок
Ветер. Доверься ветру, близкой черте причала.
Свет прислонился к воздуху, солнце сужает зрачки,
Сбиты сливками волны, магометанским тюрбаном.
Сквозь световые раны дальней черты значки,
Слитны, неощутимы, недостижимы - рано.
Белого неба тело вырвано из глазниц,
Линия горизонта - снам круговая порука,
Детские ожидания брадисом лживых таблиц.
Жизнь за недробной чертою... Cтранная штука.
II. Лучше всего на свете - вода... Сердце бузит, дождик бусит.
Мертвый сезон за окном, холода,
Ноют колени - бурсит.
Печь затоплю, чай заварю,
Пиндар дарёный, ветхая книжица,
Время довериться букварю,
Ерь на закуску, жижица-ижица.
Неторопливы вода и стихи,
Только взойдут ли зачатки мелодий?
Мертвый сезон, но меч из сохи
Снова куют володи... III Прими чин шествия, несущего венки, Шары воздушные, растяжки, транспаранты.
Мы славных дел молочные щенки,
Свидетели и типа фигуранты.
Точи клыки, след волчий неглубок,
Вожак хитер, лукав и, в самом деле,
Рык ускоряет ржавый кровоток
В залёжанном и апатичном теле.
Пей кровь горячую, разлитую в судьбу.
Так дышит белая убитая свобода,
С венком Несущего почившая в гробу,
В конурке нулевого года.
на глаза накину платок
отложу мозги в холодок
в пряном соусе время-мокрель
за щекой карамель
на купюре кремль и путин
кол и жирные нули
эй страна вставай из буден
прячь надежней костыли
на коленях заусенцы
стопудовая мозоль
отчиняйте шире сенцы
welcome ласточка изволь
вдоль по питерской садовой
по тверской лихой ямской
пугачево казаново
пей-гуляй народ людской
славь единую россию
тощих куриц на гербе
лень и дурь тугую выю
в мертвой хватке кагебе
Атропином расширены ночи зрачки,
В глубине проступают медведиц значки
И полярника тусклый фонарик.
В декабре быть беде, не уйти от погонь,
Голод гонит зверей на усталый огонь,
Погаси щуплый свет, сплюнь чинарик.
Может быть, и спасешься в ледовой степи,
Там, где холод и мрак держат жизнь на цепи
И трусливо сердчишко-зайчишка.
Антрацитная ночь, атропиновый страх,
Мысль сгущается в смерть в бесприютных углах,
И черна чернота, даже слишком...
мясо плодится и множится чтоб
не просыхала колода
тщетная накипь горячих утроб
лезвием год от года
в хряси и хляби
не в веси - а в кач
грязной кровавой тарелки
рыночный мастер - Творец и Палач
фокусник переделки
бывшая жизнь на нечутких весах
ребра грудина лопатка
вялый Плодило на небесах
верная мертвая хватка
вот вам подбёдерки и кострецы
ножки и оковалки
обыкновенные мертвецы
в куче и свалке
Туда, где шайка звезд участливо висела
И заводной вертеп беременел тобой
Немыслимо давно, а память, память тела
Не оттеснили сон и смерть в беззвучный зной...
Набухающий свет, фонари наливаются кровью,
Контур ночи нечеток, размыт в одичавших домах,
Угловатые мысли в окне процарапаны бровью,
Узловатые руки на шее, смятение, страх.
Просыпайся, у рыбки проси по привычке корыто,
Безразличьем уколет тресковый мороженый глаз,
Птица в клетке летит золотой, но тобой не подбита,
Засорился стояк и на восемь - чинить унитаз.
Год за два - солитерное время двойное,
Где со скоростью света течет непроглядная тьма,
Где охрипшее радио хвалится новым удоем,
Но упрямо чернят молоко сулема и сурьма.
За бетонной стеной терпеливо молчит лепрозорий,
Прокаженные здания, люди, ночное зверье,
Фонари наливаются кровью, отчаяньем - зори,
И срывается сердце с катушек - твое и мое.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]