Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




СПРАВНЫЕ  МУЖИКИ



Осенью бомжи сожгли у меня дачу. Дача была так себе, в кооперативе пенсионеров, окруженном гнилым забором, но дом было жалко - в этом доме я любил валяться на диване, пускать дым в потолок и смотреть в окно на белое кипение яблонь, пока соседи пенсионеры, - головами к земле, задами к небу, - копались в своих грядках. Вместе с домом сгорел сарай и часть забора. Откликаясь на мольбы старушек, мы с друзьями поздним октябрем поставили новый забор, который ярко контрастировал с пепелищем. В сущности, как я понимал: - и сам я, и мои беды всем были похую, - переживают ведь за свое, - однако, забор был поставлен, страховка получена, вместе с товарищами выпито литров пятнадцать вина, и к началу зимы я благополучно забыл о своем несчастье. Наступившая весна и жена вновь напомнили мне о моих хозяйских обязанностях. И вот мы с другом уже сидели на теплых бревнышках под ласковым солнышком c легким весенним ветерком и, оглядывая головешки, распивали бутылку портвейна. Лучшим выходом представлялось приобретение бытовки на колесах, наподобие тех, в которых на стройках после обеда забивают козла рабочие. Когда дом будет построен, бытовку можно продать. Я дал объявление в газету и через пару дней мне позвонил какой-то прораб. Утром мы мчались на его "Волге" осматривать принадлежащую прорабу бытовку. Я расположился в машине сзади, а впереди рядом с прорабом сидел его товарищ - крепенький, красномордый, разговорчивый мужичок. У него недавно угнали "шестерку", и он был зол на весь белый свет.

- Бомжи, говоришь, дом сожгли? Я бы с этих бомжей шкуры с живых сдирал. Или, еще лучше, - слышь ты? - щелкал он ладонью по колену, - поставить на участках гранаты на растяжках, чтоб им подлецам яйца поотрывало, гы-гы-гы!

- Тебя же и посадят, мудак, - апатично возражал ему прораб-водитель. - Вот у нас в поселке случай был: там один чижик всех достал. Раз приехал к своей сестре мужик на машине, так тот к нему пристал, давай, мол, на поллитру. Тот, естественно, его нахуй послал, так этот чижик, что ты думаешь, взял кол и разнес ему стекла в машине. Мужик выскочил, достал двустволку и всадил разъебаю в ляжку. Пока то да се, пока скорую вызвали, этот долбоеб подстреленный взял да и помер от потери крови. Ну мужика судить. Дали три года, полгода просидел - выпустили по амнистии. А старухи-то поселковые по судам ходили, молили, чтоб мужика отпустили. Говорят, спасибо, что того разъебая убил, он ведь им житья не давал.

- Я когда в милиции работал, - оживился красномордый, - мы этих сволочей по полмашины каждую ночь вылавливали и на следующее утро отправляли в ЛТП. Слыхал про такое заведение, - повернулся он ко мне - "лечебно-трудовой профилакторий". - Ну, назовут же, - хмыкнул он, - тюрьма по сути, а по сути правильная вещь. Тогда, в советские времена, многие вещи правильно делались.

"Уж лучше с бомжами, чем с этим пидором", - подумал я и вспомнил книжку "Москва-Петушки". Впрочем, все-все теперь перемешалось и если бы самого Веничку Ерофеева, - когда он сидел на промерзшей глине и тянул взахлеб дешевый портвешок из соседнего сельского магазина, вместе со студентами, которым обдрыгло на картошке в 1970 году, - спросили: какой пидор лучше? - пидор, выкованный из чистой стали, или пидор, слепленный из смешанного говна? - он бы, наверное, заморгал своими мутными пьяненькими глазками и забормотал что-нибудь демократическое, общечеловеческое, о том, что каждому пидору нужно дать свой шанс, или бы ничего не ответил, потому что сам после смерти стал пидором. Все эти пидоры вкопаны теперь в землю в виде бетонных электрических столбов, мимо которых мы пролетали, мчась по Окружной. В прицепленных к ним рекламных щитах c белозубыми красавцами и натянутых между ними проводах гудел электрический ток, который освещал наши души, точно так же, как телевизоры своим голубым сиянием по вечерам заливали наши квартиры. Я думал об этом, пока слушал вполуха разговор деловых мужиков, а представлял почему-то давний званый вечер на Московской международной книжной ярмарке, когда в уютном зальце слушали в авторском исполнении главы из поэмы "Москва-Петушки", кто бы вы думали: Белла Ахмадулина, Борис Мессерер, Алла Пугачева и, типа - Андрей Битов, Виталий Третьяков, Александр Познер бок о бок с "юными" дарованиями, в виде Вяч. Курицына и прочей зубастой и щелыкастой литературной братвы.



Скоро мы свернули с дороги и через несколько минут, проехав несколько жидких перелесков, уже въезжали в Песочное. Сначала замелькали крепкие дома за заборами, недавно построенные, свежеокрашенные, стоящие как-то невпопад, среди маленьких, неухоженных, заросших сорняком плешивых участков, а потом по проселочной дороге внезапно пошел ровный асфальт и начался тот каменный ужас среди полей, который в народе поименовали "гробницами фараонов". Каких только нелепых и чудовищных в своем безвкусии строений я тут не увидел. Все они были темно-красные, массивные, мрачные, с окнами, похожими на бойницы, с башнями, из прорезей которых, казалось, торчат стволы пулеметов. Красномордый мой попутчик внезапно приумолк, по-видимому, испытывая чувства, с которыми люди входят в мавзолей. Он искоса посматривал в мою сторону, наслаждаясь произведенным эффектом. Знал бы он, как обманывался.

- Во! Смотри, как люди живут!

- Это ужас, - пробормотал я, - форменный ужас, любой такой дом мне и задарма не нужен. Выбрасывать деньги на ветер, чтобы такую махину содержать? Да и на хрена она? Сколько человек в таком доме живет? Двое, трое? Двенадцать человек детишек нужно нарожать, чтобы оживить эту громадину. Способны ли хозяева на такое?

- Да, ни хера ты не понимаешь! Вон тут целый поселок, чтобы богатых обслуживать, - домработницы, охрана и все такое прочее. Я тут Михалычу говорю, - повернулся красномордый к водителю, - возьми, мол, меня сюда прорабом. А он спрашивает: ну и сколько ты хочешь? Я ему говорю: ну, за три тыщи пойду. А он - нет, я, говорит, дешевле найду.

- Боже мой, - подумал я, - всего за три тысячи рублей этот придурок готов батрачить на какого-то налившегося кровью клопа. Я на эти деньги смог купить только доски на постройку сарая и весь день трудился как муравей, перетаскивая тяжелые доски на свой участок, а эти гниды вон сколько добра сюда навезли. И, все это им досталось затак, без особых трудов, - отматерился пару раз в телефонную трубку, и все. О времена, о нравы!

Через мгновение мы зарулили к коттеджу Михалыча. Бытовка стояла здесь. Едва я взглянул на нее, как понял, - это совсем не то. Она стояла на спущенных, проколотых шинах, которые давно уже сопрели. Железо было старое, ржавое; фургон весь как-то покосился; никто давно уже им не пользовался; не было и речи, о том, чтобы купить эту развалину. Ради приличия я, все-таки, вышел из машины.

Работа по строительству коттеджа Михалыча кипела вовсю. Рабочие тепло поздоровались с приехавшими, они их хорошо знали. Я стоял в стороне и смотрел. Одеты были рабочие в новые синие комбинезоны, на ногах у каждого были толстокожие немецкие сапоги, на головах - каски. Их было шестеро во главе с бригадиром. Пока я с кислым видом оглядывал ржавую бытовку, бригадир с гордостью показывал прибывшим отстроенное. Иногда я тоже посматривал в их сторону. Более всего поразил мое воображение гараж. В этом гараже вполне мог поместиться самолет. Гараж был покрыт дорогостоящим железом, профилированным под новомодную черепицу, и металл ярко сиял на солнце. Ко мне подошел красномордый.

- Во, как строят, смотри! Видишь, там из окна торчит белый материал. Это, как его, ебена, полипеноуретан, вот! Он как утеплитель внутри стен. Тут все стены с утеплением. Ставишь итальянский котел, один раз натопил и - полный порядок, тепло из дома уже не уходит.

- А этот Михалыч здесь? - спросил я.

- Да ты что? Будет он тебе здесь. Он в конторе. Он уже несколько таких коттеджей себе построил. Просто это мой очень хороший знакомый. Мы с детства друг друга знаем.

- А нахуя они ему, эти коттеджи? Построил бы лучше стадион.

- А нахуя ему стадион? Просто ты не понимаешь. Это другие люди, не такие как мы. Вот ему нужен зал, в котором он сидит, камин. У него несколько овчарок. Просто богатые к такой жизни привыкли.

- А чем он занимается, твой Михалыч?

- Ну, ты даешь, ебена! Чем занимается? Бизнесом занимается.

- А что такое бизнес? - меланхолически спросил я, опускаясь на корточки и чертя палочкой на песке.

- Да у него "алки", он возит товар, торгует, - отрывисто рявкнул красномордый, по-видимому, посчитав меня за дурака. - Слышь, ты, - сказал он, - мы тут с бригадиром сходим посмотрим баньку Михалыча, ты нас, это, маленько подожди, а потом уж поедем.



Он отошел к приятелям, и они втроем скрылись в дебрях строительства. Рабочие, не обращая на меня внимания, принялись за дело. Он перетаскивали на широких капроновых стропах бетонные блоки и монтировали их на площадке перед домом, сооружая основание для крыльца. Все они были крепенькие, ухватистые, благополучные. Они незлобиво и в лад покрикивали друг на друга, и по ветру разносился благодушный матерок. Я встал и осмотрелся. Вдали, между двумя отстроенными коттеджами на ровном земляном лужке, двое пацанов играли в ножички. Я направился к ним.

- Привет, ребятки! Во что играем? Возьмете меня в компанию?

У них был начерчен на земле большой круг и они поочередно кидали в него перочинный ножик. Как только нож втыкался в землю, каждый отрезал им в свою пользу кусок земли. "Маленькие капиталисты, - подумал я. - Именно они, вероятно, в будущем займутся земельной приватизацией. Родители, небось, ждут не дождутся".

- Да вы совсем не так играете, - сказал я. - Так неинтересно. Давайте я вас научу.

Я стер внутри круга все прежние разделительные линии и нарисовал материки и океаны. Вот Америка, вот Африка, вот Азия, вот - Россия. Россия у меня получилась маленькая, а Америка, наоборот, большая.

- Теперь послушайте условия игры: у кого нож попадет в океан - его собственность пропадает. - Ну что, начинаем? - сказал я. - Бьет тот, кто не мажет и до тех пор, пока нож в землю лезвием втыкается. Ну, кто начнет? Давай ты, - ткнул я в пацана, стоявшего ближе ко мне. - Ты кого будешь резать, Америку или Россию?

- Америку, конечно, она богаче, - ответил он.

- Россия богаче, - возразил ему другой пацан. - У нас больше золота и полезных ископаемых, нефти, алмазов и лесов.

Он был такой толстенький, пухлощекий и одет в красивую клетчатую английскую курточку.

- А зачем я буду Россию резать. В ней ничего завоевывать не надо и так все наше, - разумно возразил ему товарищ. - Давайте, дяденька, вы первым и начинайте.

- Да, да, вы начинайте! - поддержал его другой.

- Ну что ж, раз так, - сказал я, взял нож и нацелился на Америку. Раз! И ломоть американской земли уже принадлежал мне. Раз за разом я втыкал нож и оттяпывал кусок за куском. Пацаны с восторгом наблюдали за мной. Когда земли на американском континенте оставалось совсем немного, потому что мы вспахали ее как картофельное поле, мальчик в клетчатой курточке, нацеливаясь ножом на Аляску, которая совсем близко подступала к нетронутой части России, вдруг задумался и сказал.

- А меня папа хочет в Америку учиться послать.

- А ты хочешь?

- Не знаю.

- А мы с мамой уже были в Америке, - сказал другой пацан. - Мы к дяде Олегу ездили в Сан-Франциско.

- Понравилось?

- Да, там здорово. Там такие крутые горки, чудные трамвайчики, классные автомобили и океан. Я там на водных лыжах катался.

- А вы здесь постоянно живете?

- Я нет.

- И я нет. Папа сюда вообще редко приезжает. Здесь скучища такая. Я с бабушкой живу в городе, она у меня классная. А этот дом просто так...



Мы долго играли, все более воодушевляясь, и азарт не покидал нас до самого конца игры, до тех пор, пока, не распахав вдоль и поперек всю Америку, Африку и мусульманскую Азию, мы не встали втроем на чистую, девственную, нетронутую землю России и не вскричали хором: ура, весь мир наш, мы победили! Глаза пацанов еще горели азартным, победным огнем, когда я увидел, что к нам незаметно подошел прораб-водитель. Он встал поодаль, как чужеземец и, немного смущаясь, сказал мне: ради бога извините, так получилось, но мы сейчас в город не поедем. Тут образовались дела. Требуется задержаться. Вы, как я понимаю, брать бытовку не будете?

- Не буду, - ответил я.

- Ну так извините еще раз, что не смогу отвезти вас обратно. Тут, если пройти немного, будет автобусная остановка. Автобус ходит каждые полчаса. Всего хорошего!

Он повернулся и направился к коттеджу Михалыча.

Я постоял еще немного в некотором раздумье и потом сказал мальчишкам:

- Все, пацаны, совместная игра окончена.

В последний раз я метнул нож, и он вонзился в ту самую точку нетронутого куска земли, где по плану должна была находиться столица. Пацаны осторожно отошли за черту.

- Вы уходите, дяденька?

- Да, надо топать потихоньку. А вы продолжайте играть. Вон земли еще сколько. Вам теперь предстоит самое трудное: разделить меж собою Россию.



Я не оборачиваясь пошел вперед. Купол неба надо мной сиял весенней голубизной. На березах сидели грачи. Дорога шла в гору. Чем более я поднимался вверх, тем более интересный вид открывался мне на элитный поселок. Кругом кипело строительство, слышался стук молотков, визг пил, грохот перекладываемых с места на место металлических листов, рокот мощных электрических моторов. Я увидел вдали еще несколько рабочих бригад. Все они были как на подбор: рослые, плечистые парни, кряжистые, крепкие мужики. Все они были одеты в синие комбинезоны и черные, толстокожие, широкие сапоги с бывших складов армии ГДР, списанные по дешевке и вовремя попавшие в чьи-то ловкие, оборотистые, частные руки. Ни песни не было слышно, ни заливистого девичьего смеха, ни детской крикливой разноголосицы. Только тяжелые строительные стуки и производственные шумы, как в угрюмом фабричном цеху. "Работают не на себя, а на хозяев, также как и на немцев работали бы", - подумал я.

Я поднялся на пригорок и присел на пенек. По земле быстро пробегали тени высоко в не6е несущихся облаков и природа, как и всегда в моем сознании, являлась в образе вечной насмешки над моралью и убогостью человеческого существования. "А может, и в самом деле, лучше война? - подумал я. - Война - это очистительная гроза и человек, как демоническое существо, только во время войны становится вровень с природой. Всю жизнь мы боремся с ней, с ее неумолимым и разрушительным созиданием, ибо создания природы и творения человеческих рук - это враждебные друг другу и взаимоуничтожаемые вещи. Мораль и стихия несовместимы. Мораль богатых - всеми доступными им средствами ограждать себя от ими же умножаемой стихии бедноты и разрушительных воздействий природы. Внезапно мне открылось будущее. Я увидел, как стрелы молний пронзают небо и обрушиваются на поселок. Что это было - гроза, или разрывы снарядов, я не знал. Глазам моим представилась одна из тех бесчисленных сцен, которые в своем творчестве не уставали изображать Босх и Брейгель. Тысячи людей и монстров приступом брали уродливые каменные замки, кругом кипела человеческая каша, в которой перемешались мечи и копья, ружья и топоры, кресты и полумесяцы, чалмы и папахи, фригийские колпаки и островерхие шлемы, каски и пилотки; слышался неистовый рев толпы, кругом летали какие-то драконы с перепончатыми крыльями, то ли птицы, то ли самолеты; по земле ползли танки и стреляли из своих орудий, выбрасывая вперед залпы смертоносного огня. В огненном вихре кружились голые тела мужчин и женщин, калек и уродов, полузверей, полулюдей. Огромные рыбы с распоротыми животами, из которых вываливались бочки и банки, котлы и кастрюли, ползли на своих плавниках в самое пожарище и там лопались от жары, вздуваясь огромными пузырями. И на все это безумие взирал с облаков еврейский бог Иегова, вздымая над бурлящим котлом свою руку со скрюченными пальцами, будто бы он посыпал это мерзкое варево крупицами соли. И в этом пальце, в этом ногте на пальце сиял свет истины для тысяч молящихся праведников, которые, подобно обезьянам, расселись вокруг по деревьям и своими согнутыми хребтами образовали многоступенчатые ярусы. Внезапно бог каркнул вороньим криком и тьма мгновенно рассеялась. Я по-прежнему сидел на пеньке и над головой моей сияло лазурное небо, а ветки голых берез впивались в небесную синеву со всей жаждой жизни, также как корни их впивались в черную землю. Я видел, как лопаются и раскрываются почки, как распрямляются стебельки травы, как ростки цветов пробивают влажную почву. Журчала вода, сияло солнце, громко и радостно пели птицы. Я вышел на дорогу и сразу отскочил в сторону, давая проехать большому грузовику, который мчался в поселок. Рядом с водителем сидел важный тип в шляпе, в сером костюме, в белой рубашке и в галстуке. Вероятно, прораб. В кузове грузовика, набитом строительными материалами, остро пахнувшими свежей древесиной, сидели рабочие. Их было шесть человек: по трое с каждой стороны. Рабочие были в синих комбинезонах и в новеньких белых рукавицах, которые они надели, чтобы было удобнее опираться о борта грузовика и одновременно придерживать смолистые доски. Вид у них был глупый и довольный, как у телят, которых в клетушках везут на заклание. У них, как и у бычков, были все основания радоваться жизни: еды и питья им давали достаточно. Я проводил взглядом грузовик, спускавшийся под гору, и подумал, что рабочие никогда не выдерут из души корень навечно пленившего их слова рабы и всегда будут исчезать из этой жизни бесследно, не оставляя после себя ничего. Все, что они построят, сожрет время - неумолимый разрушитель вещей. И они сами, и их дела истаивают во времени, как дым, не оставляя в истории ни памяти, ни аромата. Другое дело их хозяева - ничтожные существа, которые по мысли Леонардо да Винчи представляют собой наиболее примитивные образцы человеческой породы - всего лишь устройства для прохода пищи: съел - переварил - высрал. И сами они, и их дела несомненно останутся в истории, ибо вся их история, которую они тщательно сохраняют - это не что иное, как горы окаменевшего человеческого говна.

Я вышел на автобусную остановку и вскоре увидел подъезжающий ко мне пыхтящий и тарахтящий пазик. В салоне не было никого. Толстая кондукторша, сидевшая на переднем сиденье спиной к водителю, небрежно бросила в свою бездонную сумку три моих монетки и оторвала розовый билетик; при этом она широко зевнула и прикрыла рот рукой, чтобы в него не влетела муха. Я посмотрел цифры на билетике и увидел их сочетание: 666999. Как бы я не крутил билетик, отовсюду на меня смотрели три шестерки - 666 - число зверя. Я скомкал билет и бросил себе под ноги. Потом я прошел к задним дверям, выбрал место, плюхнулся на пыльное сиденье и тупо уставился в мутное окно. Автобус взвизгнул, затарахтел, со скрипом и скрежетом захлопнулись двери. Он вздрогнул, дернулся и с ревом рванулся вперед. Меня куда-то повезли, я куда-то поехал...



© Сергей Б. Дунаев, 2001-2024.
© Сетевая Словесность, 2001-2024.





Словесность