Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




ПЕПЕЛ


В Израиле пожилой еврей заметил: сегодня опять у мусорного ящика сложили стопки советских книг. Это значит, рядом кто-то из пожилых умер - и вот, вынесли ненужное.

Он с болью вспоминал, как в 80-х годах уезжавшие из СССР брали с собой самое ценное. И когда на границе вставал выбор между вещами и книгами, они, люди книги, выбирали книги.

Как-то на даче старушка, вдова полковника, преподавателя в "Выстреле" (у них печь в бане из броневой стали!), - уговорила меня взять чемодан с литературой о хоккее, самодельные книги о сборной СССР, олимпийских победах - вырезанные и наклеенные статьи с фотографиями знаменитых форвардов Старшинова, Фирсова, Полупанова. Собирал все это ее муж. Я не мог отказать старушке, хотя у самого полчердака макулатуры.

Ее и старушкой-то назвать нельзя, скорее, пожилая девочка. Ясные голубые глаза, ни единой морщинки и нежные, как у младенца, вены на виске. Платье у нее летнее, без рукавчиков - время жаркое. Ее, слегка впавшую в детство, привезли на дачу как на каникулы.

Дача большая, с широкой продуваемой свежим воздухом верандой. Здесь многолюдно; длинный стол с самоваром, печенье, варенье; из кухни потягивает тушеными блюдами; гости заняты разговорами - о Сталине, о грибах; про старушку как-то забывают, и ходит она в сторонке одна - лишь бы была на глазах.

Вот стоит неподвижно под яблоней - не угасшая красавица. Иссиня-белые, вьющиеся волосы сползают, как пена, на плечи. Ищет глазами собеседника и, увидев меня, берет под руку и ведет в сад.

- Знаете! У вас там, в пойме, роща. Так хорошо! Я пошла гулять в ту сторону - а там собака! Такой бас! - она, как девочка, с ужасом втягивает голову в плечи, глаза весело сощурены, кожа на виске, где сплетены вены, под солнцем до того тонкая, до того прозрачная, что невольно сжимается сердце ....

- Знаете, что случилось со мной в Солнечногорске? - говорит она, пленив меня в другой раз. - Я такое натворила!.. Хорошо, что узнал Володя (Володя - наш дачный сосед, хирург на пенсии). Примчался, как рыцарь, спас и отвез в больницу. А то бы я сплоховала (это она так про свою смерть).

- А что вы натворили-то? -спрашиваю.

- Поела не то, - отвечает коротко.

Она хвастает своей непоседливостью, смеется над приключением в Солнечногорске, которое чуть с ума не свело ее пожилых детей.

Останавливаемся у калитки.

Она сморит на меня - и, будто снова узнав в лицо, начинает:

- У вас там такая роща, я люблю там гулять. Иду, иду, - она опускает голову и плечи, показывая, как она идет, идет...

- И вдруг такая собака!

Жмуриться и, сжав кулачки, съеживается - показывает, как она испугалась...


Разве мог я такой отказать? Хранил содержимое чемодана, сколько мог, а когда начал строить мансарду, вместе с моими черновиками сжег в бане.

Вскоре старушка умерла, ее кремировали. И будто ушла эпоха. Осталась лишь старая квартира - офицерская квартира, с комодами и цельнодеревянными шкафами, где хранились мундиры, хромовые сапоги, галифе и дамские шляпки с вишенками; да на даче - небольшой военный музей. Его выставляют каждый год на веранде 9 мая: ордена, фотографии, отпечатанные приказы, поблекшие погоны...

Она дочь командира танковой дивизии. Во время войны на фронте вышла замуж за лейтенанта (на фото 1943года: ее отец - командир дивизии, ее жених - лейтенант той дивизии, и она, юная красавица, - стоят в окружении боевых офицеров у деревянного штаба).

Ее брат - сын командира дивизии - сгорит в "тридцатьчетверке" на глазах отца, а танковая рота мужа первой ворвется в немецкий город, где тюрьма, а в тюрьме - Эрих Хоннекер, которого ее муж, уже капитан, освободит. Хоннекер станет хозяином ГДР (есть фото, где они, седые, пожимают друг другу руки, Хоннекер и танкист - уже полковник).

9 Мая - день здесь особенный. Вся семья и сосед Володя, пожилой хирург - сын летчика-штурмовика на ИЛ-2, его жена, дети и взрослые внуки, да еще другие соседи собираются....

Все одеты по форме военных лет: пилотки со звездой, выгоревшие гимнастерки, кирзовые сапоги, белые халаты медсестер, шлемы танкистские и летные. Да еще танк, оборудованный соседом Сашкой из бензокосилки, тарахтящий, ползущий по дороге с качающимся стволом, а над ним - на нитке воздушного змея - витающий вправо-влево боевой "ЯК" с красными звездами на крыльях.

Человек двадцать гурьбой, шумно, как табор - впереди на подносе водка с чаркой, - выходят под аккордеон на большую дорогу. Пляшут, поют, угощают прохожих. Втекают попутно и ко мне во двор - отчебучивают в кирзачах загогулины. Медсестры в халатах, бабушка и внучка (два хирурга) с вышитыми красными крестиками на белых колпаках, берут под руку бойцов и лихо кружат на месте, кидая пятками, - вот-вот разлетятся в стороны...

Диву даюсь. У меня во дворе сорок пятый год!

Я плясать не шибко мастак. Зато супруга - руки в боки и пошла притоптывать, заезжать-нырять с оханьем вправо и влево, да кружить, стреляя коленкой, маша платочком над головой.

Победа!

И вправду Победа! Вижу и верю!

Ведь еще затоптано в людях чувство собственного достоинства, еще пишут в редакциях со шкурной завистью о чехах и французах, что не воевали и сбереглись, еще далеко до Бессмертного полка. А эта горстка людей взяла и, без стыда за нее, родимую, вынесла на пыльный большак ее знамя. Взбередила в грустных людях дух, огорченное нутро, - и те стоят у обочины, смотрят кто потеряно, кто с улыбкой вслед; иные, будто одаренные, роняют слезу.

А баянист, с отцовской "Отвагой", приколотой к пилотке (на гимнастерку не положено), выпятил грудь и наяривает - то плясовую, то про трех танкистов, то про любимый город...



Теперь этого нет. Праздник прибрало в свои руки государство. А где государственное, там не твое. Седым детям фронтовиков стало не интересно. В свое время они вплеснули жаркую чарку в душу униженного человека. Напомнили, что была Победа, и не надо за нее краснеть перед европейцами, которых наша армия вытащила из дерьма.

Вплеснули чарку. Сумели.

А теперь все. Тихий музей на веранде. Для себя и приезжающих родственников.

Не забывали здесь и про Первое мая. Косынки, тужурки тридцатых годов, грабли и лопаты через плечо, - та же веселая гурьба, похожая на свадебных ряженых, с песней, пляской на ходу - с солидарной водкой для прохожих, которые трудящиеся. Хотя демонстранты-то все - сплошь интеллигенция: врачи, художники, преподаватели вузов.



В Новогодье я надеваю валенки и бреду по сугробу вверх - на огонек.

В пустом саду крутится и вращает винтом флюгер, неистовый, хочет улететь - то на юг, то на север.

Обширная веранда с опущенными прозрачными тентами покрыта звенящим инеем, - и кажутся неуместными пляжные шлепки на обувной полке, соломенная шляпка, прилипшая, как бабочка, к стене и предназначенная для отпугивания комаров зеленая спираль на столе.

В окошке рубленой бани горит свет. Там уже топят. Черная шлея из трубы ныряет под крышу, стелется между яблонь, гасит на них далекие звезды.

Броневая сталь накалилась.

Я сижу на полкé.

В отрытую топку хозяин добавляет березовые дрова. Их тотчас охватывает пламя. Под колосником горка углей, и когда кто-нибудь входит, впуская кислород, они вздуваются, белеют до прозрачности, как в горне кузнеца. А вокруг серый пепел.

И вспоминается лето, дитя-старушка, вечера на веранде - то нескончаемое знойное лето, с множеством гостей, с философскими ночами под трели соловьев - когда, казалось, все до одного были молодыми в этом саду.

13 окт 16 г.




© Айдар Сахибзадинов, 2016-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2017-2024.
Орфография и пунктуация авторские.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность