Мы сменили пространство жизни не просто на иное - на противоположное. Во всем. Страну - супергиганта, растянувшуюся на два континента - на закорючку, не видную на карте без лупы. Даже название не помещается. Только цифра и сноска внизу. Плюнуть чуть дальше - уже заграница, международный скандал.
Питер - город равнинный, болотный, ни взгорочка. Проспекты - как взмахи палочки регулировщика. Стильность, сдержанность, определенность. Иерусалим сумбурен - весь на холмах, улицы вокруг них вьются кольцами, планы города подвижны, дома лепятся ульями, спускаются с вершин гор в лощины. Никогда не знаешь, куда вывернет незнакомая улочка. Во многие дома входишь с улицы в средний этаж - в часть квартир надо подниматься, в другие спускаться.
Мы выросли в ритме четкой смены времен года - зима, весна, лето, осень. С этим связаны сказки, смена одежды, развлечения, поведение, еда. Вся русская литература настояна на временах года, вся петербургская поэзия пропитана дождем и снегом.
В Израиле логику времен года постигнуть сложно. Грибы собирают в декабре, в январе начинают цвести миндальные деревья, и иерусалимские холмы покрываются нежной молодой травой. При этом вполне может пойти снег. Правда, короткими приступами, не дольше, чем два-три дня подряд, потом тает. На время снега жизнь в городе останавливается. Не ходит никакой транспорт, школы закрываются, кипарисы и хрупкие итальянские сосны не выдерживают тяжести снега и падают, электричество подается с перебоями. Причем снегопад и метель иногда сопровождаются грозой. Валят хлопья, и одновременно гремит гром, каждые десять секунд бьют молнии. Снег бывает почти каждую зиму, но всякий раз воспринимается как стихийное бедствие. Радио и телевидение ни о чем другом не сообщают, сводка о снеге поступает каждый час, как с поля боя.
Февраль-март - время бурного цветения кустов, деревьев, пустыни. Красота необыкновенная. Ручейки звенят, бабочки летают. В мае все дожди категорически заканчиваются, в июне реки высыхают, цветы и трава выгорают, холмы до следующей зимы будут стоять лысые, покрытые сухими колючками.
Сезон арбузов в Израиле - с апреля по ноябрь. Сезон клубники - с января по июнь. Новый день начинается с вечера - с момента зажигания третьей звезды. Рабочая неделя - с воскресенья. Привыкнуть к этому людям, выросшим в российских широтах, не просто. Всякий раз удивляешься заново.
Все наоборот. Для россиян праздник немыслим без выпивки. Чтобы ее было много, да потом еще бегают по соседям, чтобы добавить, потому как не хватило. Закуска - дело третьестепенное, можно занюхать корочкой хлеба или рукавом. Для израильтян праздник - это поесть. Выезжают на природу большой компанией, долго из машин выгружают коробки с заготовленными салатами, лепешками, соленьями, тортами, маринованным мясом. На нескольких мангалах жарят шашлыки в немыслимом количестве и едят, едят. Если кто-нибудь захватит с собой бутылочку сухого вина, то, скорее всего, он увезет ее обратно - никто не соблазнится. Пьют кока-колу и минеральную воду.
Все наоборот. Пишем на иврите справа налево. Заглавные буквы отсутствуют, гласные тоже. Книги и газеты листаешь в обратную сторону. Пальцы долго бунтуют, вертят книгу туда-сюда, ищут, откуда начать.
Петербуржцы в массе своей сдержаны, сосредоточены. Жесты скупы, улыбки редки, на каждом лице маска, каждый вещь в себе. Одеваются подстать городу - в приглушенной серо-коричнево-черной гамме. Детей постоянно одергивают, чтобы не шумели, не баловались, вели себя прилично. Хвалить своего ребенка считается дурным тоном.
Израильтяне разговаривают руками, голосов не понижают, перекрикиваются через улицу. Детей целуют бурно, расхваливают чрезмерно. Орущего, прыгающего, рассыпающего вокруг себя чипсы ребенка никто не останавливает - все смотрят с умилением. Одеваются открыто, сексуально, формы подчеркивают, не зависимо от габаритов. И чем ярче, тем лучше. Не религиозные, конечно, у тех свой стиль. Женщины носят одновременно по пятнадцати разномастных колец, столько же золотых или серебряных браслетов, да еще ножные браслеты, и кольца на пальцах ног, и по несколько серег в каждом ухе. Да на шее десяток цепочек, с подвесками и без. Как ни странно, это бывает красиво.
Эмоции все наружу. Идешь по улице. Рядом тормозит машина.
"Слушай, ты очень красивая, ты мне нравишься. Поедем, выпьем чашечку кофе?" (Общеизвестный эвфемизм, приглашающий переспать.)
- Нет. "Почему?" - Не хочу. " Ну ладно, как хочешь". Лучезарно улыбается и уезжает. Стоит группа мужчин. Ссорятся. Чудовищные обвинения нарастают, оскорбления, крики: "я тебя убью", противники машут кулаками, хватают друг друга за ворот. Ярость доходит до верхней точки... И стихает. Вот они уже хохочут. Выплеснули раздражение и успокоились. Можно такое представить в России?
Россияне привыкли мучиться больными вопросами. "Что делать? Кто виноват?" Мыслят глобально, в масштабах земного шара, с заглядыванием в следующие десятилетия, века. К тотальному воровству в стране относятся фаталистически, как к судьбе.
В Израиле - наоборот. Обыскивают не на выходе из магазина, а на входе - ищут взрывчатку. Никто не планирует жизнь на завтра, вся страна живет не по средствам, у всех долги банкам, и никого это не смущает. Это привычка к постоянной военной ситуации. Кто знает, что будет завтра? Зачем строить планы, думать о будущем или в чем-то себе отказывать? Живем сегодняшним днем и радуемся. Пока...
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
