НАКАЗАНИЕ
Одного человека - как в кино - приговорили к высшей мере наказания за неправильную парковку. В подобных случаях обычно высшей меры не требуется, но в этот раз судья посчитал строгое наказание необходимым, особенно учитывая поддержку масс в этом вопросе. Мест для парковки всегда не хватает, а приятные, радостные - вовсе редки. Человек был, правда, без машины, но все равно - нарушил.
Судья недаром считался чуткой личностью, он в глубине души понимал, что высшая мера в данном случае - это чересчур, но что он мог сделать один? Почти ничего. Но сделал все-таки, добился: тому человеку разрешили совершить еще одно серьезное преступление, такое, чтобы высшая мера не вызывала сомнений у самых ехидных критиков и закоренелых скептиков. Сошлись на изнасиловании.
Человек уже давно ушел с того места, где стоял неправильно и без машины. Настроение у него было неважное, несмотря даже на грядущее приключение с женщиной. Судья дал ему список кандидаток, которые готовы были пострадать за торжество справедливости, "Если только без особых извращений", - сказали они, и судья кивнул, пообещал поговорить с преступником, но кому как не судье было знать, что без извращений у нас почему-то ничего не получается, а уж тем более, коли речь идет о торжестве справедливости. Впрoчем, тот человек, без машины, не хотел иметь больше никаких дел с судьей, даже список женщин прочитал невнимательно. У него был свой список.
"Только жалко их", - подумал человек, просматривая свою смятую бумажку. С одной он целовался еще в детском саду - кто знает, куда занесло его подругу, какой она стала - внешне, да и не слишком ли реакционны теперь ее политические взгляды. Тогда, в детском саду, она была на голову выше его и отбирала формочки, лопаточки, лейки, - и машинки, конечно, - и доводила нарушившего ныне правила парковки человека до слез, однако изнасилование - это вещь серьезная. "И, в сущности, бессмысленная, - подумал человек. - Временная мера". А ему самому-то грозила постоянная, высшая. Формочки и лейки, не говоря уже о машинах, исчезли в потоке событий и того, что могло произойти, но не произошло.
Была еще одна - сотрудница, начальница, администратор базы данных, - которая так болезненно для человека-нарушителя построила свою работу, что ее правила не нарушить было невозможно. Человек, причем в рабочее время, бывал так зол на нее, что мечтал проявить свои, обычно дремавшие, садистские наклонности: сорвать с нее платочек и гребешок в волосах, оставить в одном строгом рабочем костюме и заставить ее в разных позах исполнять бессмысленные противоречивые указания, да еще каждые пятнадцать минут требовать электронное письмо с обновлением статуса, и чтоб грудь ее - там, под костюмом - ходила бы ходуном от страстей человеческих и неправильно обработанных исходных условий, еще и один носок с нее сорвать. "Но и ее, с носком, жалко, - подумал человек. - И без носка тоже. Пусть черт с ней, но и она ведь размышляет, сопит, стремится. Да и неловко как-то насиловать эту, пусть неприятную, женщину, хотя бы и ради торжества справедливости, при моральной поддержке судьи. У неe ведь и муж есть, дети непослушные, собака, машина..."
Но у него самого машины не было. "Вот что, - думал человек, - вот оно как", - и не только об этом думал, но и о другом, разном, и не мог уснуть.
Судья тоже не спал. Он анализировал - но не бесстрастно, не холодно, а с чувством - все ли он сделал для того, хоть и преступника, но современного ему существа, не упустил ли возможность подбодрить человека в непростой ситуации, улыбнуться ему уголками рта - это лишним не бывает. Все же дело необычное. И народу улыбнуться - народ поддерживает.
А той, из детского сада, приснилось давно ушедшее, горшки какие-то в большой светлой комнате. Она открыла глаза - темно, рядом - спящий мужчина, сопит, стремится куда-то; она подумала, мол, вот паразит, разлегся, занял большую часть территории ее жизни, она даже так подумала: "...несчастной жизни".
А человек, преступник, давно уже ушел из неположенного места в другое, тоже неположенное, вот и не уснуть, и его приговорили к наказанию, и он идет дальше, и хоть ту, из детского сада жалко, и судью жалко, и администратора базы данных тоже - ее рабочий костюм, смятый, лежит на полу, и его надо будет погладить переде уходом на работу, и накормить мужа, непослушных детей, собаку, залить в машину бензин, по дороге - покормить еще одного человека, тоже грубого, как и все остальные, но не похожего ни на кого, замечательного, того, о котором никто не знает, и лучше бы и она не знала, но, чтобы понять, что знать его не надо, ей пришлось его узнать, какой еще был выход?- жалко и ее, да, но все-таки того, кто запарковался - даже не запарковался, раз был без машины, а зачем-то занял чужое место, или свое, не заметив, что его, не разобрался, словом, в житейском смысле, и понесет наказание высшей мерой, неясно еще, что за мера такая - того не жальче ли его всех... Вдруг - и не жальче, вот в чем дело, и в этом - тоже.
Человек идет по ночному тихому городу. Если бы это действительно было кино, то силуэт человека расплывался бы в тумане, он уменьшался бы под музыку заключительных кадров, уменьшался, пока не превратился бы в точку и не исчез бы совсем, но это - не кино, и он не исчезает.
© Михаил Рабинович, 2013-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
