Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность


Стихотворения и поэмы



* ТЗС
* ПОСВЯЩАЕТСЯ:  БОРИСУ  ПОПЛАВСКОМУ
* ОТРЫВОК
* AID@GOMORRA.RU
* НЕОКОНЧЕННЫЙ  СОНЕТ:  1822
* "ХОРОШИЙ  ГЕШТАЛЬТ"
* ДВА  СТИХОТВОРЕНИЯ
* МОТЫЛЁК
* УРОК  МИФОЛОГИИ
* ЕВРОПЕЕЦ
* НАД  ПОСЛЕДНЕЙ  ВОДОЙ
* ОТЕЦ  ДВОИМ
* ПРОДОЛЖЕНИЕ  ПРАЗДНИКА
* СТАНСЫ
* МОТИВ
* СТИХИ  А.К.
* КРАСНАЯ  МОСКВА
* 1990  ГОД
* СТРОФЫ
* 90 - 60 - 90
* НА  СОВЕТСКОМ  ГЕКЗАМЕТРЕ
* ДО  ВОЗДУШНЫХ  ПОЛЕЙ
* УПРАЖНЕНИЯ  В  ДИДАКТИЧЕСКОМ  РОДЕ
* НОВОГОДНИЕ  СТАНСЫ
* ПИСЬМО
 
* ЭЛЕГИИ  НА  СЛУЧАЙ
* EPISTULAE  EX  PONTO
* ПОДРАЖАНИЕ  ДРЕВНИМ
* ГЕРМАНИЯ
* ЛЕНИНГРАДСКАЯ  ШКОЛА
* ОРФОГРАФИЧЕСКИЙ  МИНИМУМ
* От русского русское слышать приятно...
* НА  ОТЪЕЗД  Д.М.
* НАЗАД
* КАРАНТИН
* В словах Алексея Цветкова...
* АКМЕИСТЫ
* ПОЭТ
* Как сделать что было в начале...
* СООБЩЕНИЕ
* Ну, допустим, не все. Но забыты...
* Без заварки крутой кипяток...
* Подруга никогда сегодня виновата...
* ДИСПУТ
* СХОЛИИ
* Так сказать, ничего не сказать...
* НЕ  СТАНСЫ
* Мне был анальгином вдвойне Аполлон...
* ТАРАНТАС
* СУМАРОКОМ



ТЗС

        Простой механизм семантический
        собрал человек семитический.
        Но мимошагающий гой
        его опрокинул ногой.

    Первый лотман наблюдает,
    как второй его читает.
    Лотман лотмана поймал -
    денотат ему сломал.

    Лотман злится, лотман плачет:
    свет - не светит, знак - не значит...

    -Тыкай пальцем наугад,
    починяя денотат!
_^_




ПОСВЯЩАЕТСЯ:  БОРИСУ  ПОПЛАВСКОМУ

        Всё, что Орфей пел в аду,
        было издано в раю
        с грифом
        "Для служебного пользования".

I
    Говорят у реки убежавшие из дому дети:
    - Мы нашли человека, нам больше не страшен Христос!
    Лучше будем плясать на простом азиатском рассвете,
    чем в Европе вечерней готовиться к боли до слёз.

    Из Италии пишут: - Мы только осколки Адама,
    любим видеть картины, красивое в книгах читать,
    на бессонницу рая мы спящих друзей не меняем -
    искалеченных статуй у нас никому не отнять!

    - Умер, умер язык, - чёрный Пушкин смеётся лукаво, -
    силы русских теней ни за что не вернутся в слова:
    покажи им ЯЗЫК! - и пойдёт сладковатая слава
    от иглы в голове, если это вообще - голова...



II
    Я живу золотую Европу -
        города в элизийском дыму,
    но заглядывать Шпенглеру в жопу
        посоветую я никому.
    Потому: что мы старые люди,
        держим камни в родном языке,
    а короткая память о чуде
        не дороже синицы в руке.

    Спящий Ницше читает каноны
        над впадающей в Лету рекой
    и светлей, чем глаза на иконе,
        Божьих сумерек летний покой.
    Но пока виноградного цвета
        Дионис не измерил зрачком,
    говорим, говорить до рассвета
        о невидимом доме своём.

    Я люблю, как зовёт себя птица
        на краю оглушительной тьмы,
    и домой не берусь торопиться
        из моей мягкокрылой тюрьмы.
    Потому что - мы бывшие люди,
        прячем камни в ещё языке
    и последняя память о чуде
        нам дороже, чем ангел в руке!
_^_




ОТРЫВОК

      Я живу на своём языке
      с нежилой авторучкой в руке
"...гостиница, не знавшая ножа
и открывалки, помнится, стакана
я встал и что-то вынул из кармана -
открыл и выпил: ночь была нежна
чиста, как твари Мурка или Жучка
(проснулась тучка, исписалась ручка
на радио расплакалась княжна)...

...хазарский хор, гремящий по краям
стенной цивилизации, не надо
к любителям последнего парада
перемещать в одну из мелодрам
где, закусив русскоязычной глиной
законный срок с надёжной половиной
заведомо обжаловал абрам...

...не только он, восстановив сюжет
по свойствам путеводного приказа
взломал Талмуд фасеточного глаза
прочтя, что нам белеет просто свет:
и это ЖИЗНЬ! он жил её такою
а я - другою, с бритвою тупою
вином Тавриды, пачкой сигарет..."

_^_




AID@GOMORRA.RU

"За что хватаетесь, советские мужи -
Ещё заразна Прозерпина
И память сильная, как речка, убежит
От электрического сына"

"Осколком красного солёного вина
Сверкает Лета предо мною
Скажи ей заполночь: Печать моя жирна!
Печать моя полна тобою!
"

"Россия держится на пении ворон
На их прокуренной подкладке
Пока заложенный в машину Аполлон
Внимает каждой опечатке"

"Товарищ, слышимый на русском языке
В тетрадь железную ложился
Когда с винчестером в темнеющей руке
И я за Музой волочился"

"Бесшумная душа, на расстояньи сна
У Эха не проси прощенья
Ведь там, где мёртвому пристойна тишина -
Живого ждёт развоплощенье!"
          (Copyright © 2002 Adobe Systems Incorporated.
          Все права защищены.)

_^_




НЕОКОНЧЕННЫЙ  СОНЕТ:  1822

        ...и теплохладные Хариты
        венчают тлением черты
        того, кто скифские цветы
        среди своей увидел свиты

    Я знаю, Батюшков, ты выйдешь не один
    Из летней осени, из переплеска вёсел,
    Из лёгких сумерек, приподнятых, как дым,
    Из Симферополя

_^_




ОРОШИЙ  ГЕШТАЛЬТ"

Тянет крылатым железом
и дверь открывается снизу:
нижний следитель следит,
но не ближе к железу
нежели облако...

Небо и нёбо огня,
снизу вверх - поглядеть на меня!



Фигура

Среди других теней - своя дороже тень
но встретил человеческое тело...

То - мёртвый авиатор
[он разбился за новый самолёт]

Его глаза, похожие на дым
смотрели в тишине и говорили:

"О, страшно горько мне под синим светом Бога
что лучше сразу в бережной земле
чем приподняться облаком тяжёлым
и вдруг - упасть с закушенной губой!"



Фон

(               хоть не рождён
водить глазами, лёгкими от книг
по улицам московских городов
под кущей Офиса, под сенью Магазина
на берегах Трамвайных остановок -
но знаю свет в течении воды
и шелест бывших муз осенним парком

Но пламенный огонь горит во сне...

Разбитый авиатор, появляясь
со мной, как с человеком, говорит
сквозь грудь мою, прозрачную не очень
где выгнутый по-христиански гвоздь
позвякивает тонко и напрасно
где пишущий бывает кораблём
а тень его - бывает Одиссеем

...ПРИШЛИ и встали тёплые валы
и комната, как море, озарилась
чтоб лётчик, понимая моряка
скользнул в себя: по направленью к Богу

чтоб я сжимал
любую авторучку
придумывая - русского - стиха)

_^_




ДВА  СТИХОТВОРЕНИЯ

ТЕПЛО
      Женатый филолог Бахтин
      следил из-за пыльных гардин
      как юный один формалист
      на скорую руку нечист
ОПОЯЗ - это летнее чтенье
мы получим его без труда
сочиняя стишку продолженье
там, где вечер, вода и вода:
"Разговоры на лёгкой бумаге
размотают намокшую кровь
дым черёмух, моторы в овраге
человекопечальные флаги
филомелу, ворону, морковь..."

Льётся в воздухе тёплая лента
птица-пятница машет круги
самиздатовский спутник студента
за Тыняновым тянет шаги:
"Что за хлеба чугунного крохи -
всё равно, как его называть
петь на выдохе или на вдохе
мы ещё не по цвету эпохе
нам уже приказал умирать
младшей родины бог безобразный -
в подворотне наточенный смех -
наш блядино и льдинообразный
ОПОЯЗ, примиряющий всех!"




Холодно
      Скачут кости на книжном погосте
      и зовут будетлянина в гости
      Якобсон над могильным холмом
      отлиэй золотистым письмом!
Быть рассыпаемся, петь - побеждаем пока
но, откликаясь на доброе имя Бумага
прах буквоеда скрывает черты лотофага
что коммунизмом словес повторил паука
Что подытожил: неслыханный щебет, наждак
гиперборейского эроса, всё, чем богаты
нищие басни шпионов -
награда...

Итак
только награда, а ты не достоин награды
ибо часы ожиданья отпраздновал ты
внятно косясь на фамильные дебри пракрита
так как тебя [через тихие астры] Изида
увещевала
[под левой рукой темноты]:

"Есть ещё рыба с жемчужиной смерти внутри
Есть ещё клинопись резать столы и клеёнки
Есть ещё белый совет - остудив перепонки
медленный, медленный воин, на месте замри
Есть ещё правда застыть в изголовье зимы
- галки, омела, гараж, неприступные крыши -
где заблудилась душа, у которой взаймы
ноту возьмёшь - если завтра получится выше..."

_^_




МОТЫЛЁК
      Под солнцем - тёмное:
      под сердцем - как стекло?
      (загадка)
Куда ты летишь, небольшой мотылёк,
по воздуху этого дня?..
Скажи мне собою, что свет недалёк,
где нет никакого меня.

Я бесов боюсь, неприступен мне рай,
а тело болеет на мне,
и значит - в себе раствориться пора,
как сон, раствориться во сне.

Скорей отвечай мне, что я навсегда
исчезну везде и совсем.
За это - невесту тебе я отдам
и тёплые строчки поэм!

_^_




УРОК  МИФОЛОГИИ

Европа девочка: она не слышит моря
из мифологии звучащей темноты
где горько нам не шелестенье горя
в словах заплаканных - а общие черты

и бык синеющий, замедленный, бугристый
(мы скажем: зверь, подумаем: Зевес)
и этот плеск, двоящийся, волнистый
(рогами он касается небес)

Вся исцарапана и зверем пахнет туча
Не туча, нет - земля! Какой огромный миг!

Жди, девочка, быка
Тебя подхватит случай
и превратит в тяжёлый материк

_^_




ЕВРОПЕЕЦ

Пока жива твоя душа
и взор слюной не затуманен -
от книжных полок, не спеша
беги, последний горожанин!..

Ты знаешь, это строй солдат
в подземных битвах побывавших:
они на нас с тобой глядят
как мы с тобой глядим на павших.

О, не притрагивайся к ним
и получи большое право
ходить с крестом на русский дым
и зреть восход звезды кровавой!

_^_




НАД  ПОСЛЕДНЕЙ  ВОДОЙ

        Все считают, что я сплю -
        а я уключиной скриплю...

ДНЁМ
    - Здравствуй, пьяная скотина
        из блаженного притина
    Что ты знаешь о стишках
        кроме вечности в веках
    Отвечает мне скотина:
        - Я не пьяная скотина
    я не знаю ничего
        кроме слова одного
    В этом слове - ходят тучи
        пролетает гад ползучий
    ангел посуху плывёт
        Пушкин песенки поёт
    Всё, что было, всё, что будет
        он споёт, а Бог - забудет...
    Что ж, читай его Харон
        в день бумажных похорон!



НОЧЬЮ

Припомнил волну говорящей
под белой и милой луной
и шёлковый берег Тавриды
и детство ночною порой
Стояла вода золотая
где Пушкин летал над водой
классически рот раскрывая
как будто он рыба живая

как будто он вечно - живой
_^_




ОТЕЦ  ДВОИМ

    Три ночи я провёл в тревоге,
    что предстоит тебя видать!
    Мне были дети, звери, боги
    и остальная благодать.

    По саду ангелы любили,
    и я смотрел, что я во сне.
    Живые птицы говорили
    лишь о тебе да обо мне.

    Светила кошка дорогая
    во все очей своих глаза -
    и ты, как бабочка, летая,
    летала в них, как стрекоза!

    _____________________


    Было, Маша, ты ходила:
    ни за что не говорила.
    А теперь - родная речь
    у тебя не сходит с плеч!

    Так скорей с друг друга рядом
    летом, берегом и садом,
    по слогам и по воде,
    где угодно и нигде!

    Русской речкой говори же
    возле сердца или ближе:
    ты мне речь и ты мне дочь -
    я отец двоим точь-в-точь!
_^_




ПРОДОЛЖЕНИЕ  ПРАЗДНИКА

    Продолжение праздника в чёрном стекле,
    разлинованный вдаль канцелярский товар -
    вот и всё, что служило тебе на земле:
      утешение царское, искренний дар.

    Ты учился его предавать наугад,
    отступая на кухню в потёмках родных,
    где хорошие люди, как Парки, не спят,
      портвешком пробавляясь... Я сам из таких.

    Я и сам выпиваю и сызнова пью,
    виноватую песню тяну за столом,
    как, ревнуя ревнивую душу свою,
      путешествовал Лот из Содома в Содом.

    Холодок равноправия Божьих вещей
    согревает того, кто напрасно поёт:
    это значит - мы братья по речи своей
      это значит - словарь в наших венах течёт!

    А кто умер от жажды, тому невдомек,
    что любая посуда была глубока,
    чтоб случайного праздника сделать глоток...
      Для случайного праздника хватит глотка.
_^_




СТАНСЫ
          Е. Л.
Что за крошево песенки, нотной соли,
мусикийского полога колыханье?..
Ударенье сделай на первой доле,
и больное горло стеснит рыданье.

Как полки сдавались земные звуки -
где твоя победа дифтонг-заика?
Выйдет из окопа, поднимет руки,
и возьмёт в полон его Эвридика.

Переспелым громом щекочет память,
синей книгой или щенячьей славой...
Здесь бы и остаться, да как заставить
виршеплёта нежной дышать отравой?

Расслоенье сердца - вот закавыка
и причина тварного прозябанья:
бремя вещих снов твоих, Эвридика,
пепел зряшного света - тире - мерцанья.

То-то глаз цепляется за пространство
и глотает наживку в виде короткой
юбки! Трудно знать ему постоянство
тех, кто лёгкой походкой спешит за водкой!

...Удаляйся, дева, козьей тропою,
коль свирель не держит тебя, подруга,
эхо взгляда чувствуя за спиною
и внимая песням иного круга.

_^_




МОТИВ

Кого спасать часам на башне Спасской?
Штурм зимнего, который гастроном.
Метафора поставлена с опаской - стояла так студентка за углом.
Печален двор по случаю заката: фантастика октябрьского парада
дрожит над ним осиновым листом.

Глаз не разъест солёная водица, обмывшая, как лучшая вода,
позицией смущённую девицу - Киприду, да (откуда здесь дуда?):
садня гортань, спрягавшую глагола, припоминаний пристальная школа
свела на нет плоды её вреда.

Нечётный год, оправданный не скоро.
Простужено там грезилось... слегка не в фокусе...
полпачки беломора, букет в бутылке из-под молока,
америка спасательной столовки... что, рифмоплёт, смешны твои уловки?
смешны, смешны, но участь высока!

На оргии, воспетой осторожно созвездием невидимых светил,
уже не важно то, что было можно: подумаешь - увидел, победил!
Во всём рассвет, запилена пластинка, и крашеные слёзы льёт блондинка
о временах простых и грубых сил.

_^_




СТИХИ  А.К.

          Помню девушку: у ней
          свет струился из грудей

1.
    Не пой, красавица... К столу ли нам веселье?
    Начнётся песенка, когда придёт похмелье,
    туман рассеется, и ты увидишь, кто
    с тобою рядом спит, закутавшись в пальто.

    Любовь напомнила железного наркома -
    мат птичьих сумерек, повадки костолома,
    сквозняк желания, неслабые слова:
    "Пипл выпал и была тусовка такова!"

    Прошла селекция свинцового гороха -
    чего ж ещё тебе? Мордастая эпоха
    с фламандской пышностью не встанет из пелён,
    не вкатит яблочко под косолапый трон.

    А те, кто некогда ботаниками были,
    плывут на облаке почти не книжной пыли,
    грызут бессонницу, и судят, и рядят,
    что лес не рубится и щепки не летят.

    Фаготы тёмные и светлые свирели
    поют их подвиги и греют их постели,
    и дышат влагою в прозрачные зрачки,
    и векам виевым готовят пятачки.

    Но где же плакальщицы, жёны дорогие?
    - Там, где и вотчины, и цацки именные,
    полупризнательный в газетке некролог
    и верной трубочки над плитами дымок.


2.
    Когда эпилог неудачен и сух, о как
    тихо устроен образ твой, анна К.,
    как чучело белки в кошачьих грёзах; как тот,
    кто ходит в часах, камня набравши в рот.

    Так подменяют свадьбу - дружбой в чужом углу,
    время теряя спать и хвалить стрелу,
    что в долговое сердце, грозное добротой,
    переместил крылатый вьюнош, подельник твой.

    Я ли стал неподвижен? ты - неподвижна? вкус
    пыли у наших губ. Уксус клятва? укус
    клятва? клятву забудь клятва? чернозём чернозём?
    Опыт позже продолжим. Порознь. Когда умрём.

    Когда позвоночник гибкий. Когда цветка
    хозяйка в гербарии. Бог и К.,
    анна, которую некогда. И звезда -
    сквозь. Бессмертник и жужелка.
    Пустота.
_^_




КРАСНАЯ  МОСКВА
      Теплоголовый Крым, как мёртвый, знаменит
      для маленькой Москвы, для письменной столицы
      пока горит гарем советских пиэрид
      и речь моя шумит
      и плавится
      и снится

І

Москва, и выделим - МОСКВА - и в этом звуке
не очень многое, но полусвет науки,
Овидием изложенной в те годы,
когда под дудочку пастушеского Рима
на тучных пажитях классического мира
золоторунные кудрявились народы.

Для сердца русского и узкого, отныне
тесны когтистые объятия гордыни:
но не без гордости, а может - не без лести
стрелял я зенками (как бы из автомата)
на понедельники Тверского и Арбата
и представлял врага на ровном месте.

Всё это кончилось и косвенно, и прямо;
какую фурию манит эпиталама -
уже не важно мне...
Бог с ней. И слава богу
антисоветскому в татарской оболочке
за то, что кончилось и вытянулось строчкой,
по воле вечера закрывшей мне дорогу.



ІІ

Московское время, в котором я правильно жил,
задобрив пространство ценой подневольной свободы,
понравилось так: надо мною Эрот покружил
со скоростью дыма, и сделал немало погоды,
но стрелы забыл окровавить...

И хлынула ночь,
как изредка била трава из копыта Батыя
чабрец да полынь; и другая сгорела помочь -
другой, засоряющей сажей страницы другие,
чем дальше - не слышно...

Столица внутри хороша,
когда притворяется решкой луна молодая;
когда неподвижен. Но грозно вступает душа
в пределы свои, как под снег раскалённого рая.

_^_




1990  ГОД

Виктору Куллэ

Как печальна советская чаша?
Есть другая, печальней стократ:
распадается молодость наша -
это горького сокол арбат!

Как в метро знаменитом поездки
и пикник над подземной рекой -
так искусство срывать занавески,
делать всякие жесты рукой.

Продолжайтесь, каникулы духа,
разучавшие грамоте нас:
между строк прозвучит оплеуха
и заржёт оскорблённый Пегас.

Погружайся в песок, Персефона,
бросив взгляд изумлённый один
на анчар, чья священная крона
шелестит среди русских осин.

Затемненье. Заслуга. Зарплата.
Ничего не хочу. Уходи
жалкой прозой, глотком самиздата,
гимназическим вальсом в груди.

Что-то медлит она, не уходит,
леденцовый вдыхает дымок,
разоряется и колобродит -
ерунда, это книжный упрёк!

Пустяки... Принимая на веру
воробьиную песню свою,
ты воскреснешь во взятом к примеру,
отнимающем время, краю.
_^_




СТРОФЫ
                Е. К.

    Севастополь размытый, нечёткая Керчь,
        самописный журнал парадигма...
    Корешками шурша, извлекается речь
        из развалин бумажного Рима.

    То ли кроткая ревность к печатным шрифтам
        образумила цанговый корпус,
    то ли флейта камены пришлась по губам,
        то ли ксерокс пустили на хронос.

    Всё равно, выползая на свет из руин,
        не признает авзоний окрестность:
    Чаадаев, Дасаев, Кенжеев, Блохин -
        где футбол, милый брат, где словесность?

    О, Давид, нам твоя пригождалась праща
        корреляты долбить из-под спуда!
    И тупился язык новой брани ища,
        и сдавалась без бою посуда.

    Но предчувствуя привкус грядущих чернил,
        занимая в кармане троячку,
    с бодуна на дорогу один выходил
        может строчку ловить, может - тачку.

    Смутно помню филфаковский сатирикон:
        буквотерпец и виршедробитель,
    отрицая накноканный Бродским закон,
        показал мне  т а к у ю  обитель!

    Ничего я о том не умею начать
        ни заглавною, ни прописною.
    В сотый раз, собираясь "растак твою мать!"
        пожелать ей, шепчу: "Бог с тобою..."
_^_




90 - 60 - 90
      Кто видит, что камена, как река -
      у смерти занимает мотылька...
      А мне-то что? ведь я не человек:
      могу смотреть, не поднимая век.

Позволь мне оплакать стигийский вокзал,
о, муза чужая! Немая прохлада,
как смерть, очевидна. Я дар промотал
и эху мой голос подобен: не надо
ни лада высокого, ни торжества
зелёного света, сиреневой тени...
Ты помнишь, алёша, как страшно кричал
на барского лёву, как пал на колени
мой грузный товарищ? ты помнишь?? Едва
ли помнишь, какое крутилось кино,
как долго спешили в то хмурое утро,
полночи отдав логомахии, но
в дорогу меня позвала "Кама-Сутра".

И вот, недобитый ромео, сажусь
на первый троллейбус. К патетике горя
амурного склонен, сквозь слёзы в окно
смотрю и не вижу - от моря до моря,
как дым, шевелится летейский союз -
но слышу,  ч т о  кычет на красной латыни
крысиной музыке подверженный люд,
подмётки направив к иной палестине,
где каждый себе и генсек, и верблюд
(славянский базар заплутавших в пустыне):

"Пускай Чжуан-цзы толковать норовишь, -
не будет ни трости тебе, ни платана...
Сморгнёшь, как соринку, себя; заскользишь
в те кущи, где ангелы пьют из фонтана.
Там, в складках одежд стройнокрылых существ,
что воском и ветром пропахли, земную
пыль высмотришь, муча цевницу сухую,
лабая жмура государственных мест,
оставленных несколько ниже...

Так значит,
немногого хочешь от музы чужой?
оплакать позволь, говоришь, - но не плачет?
И плакать не станет, пока ты живой
и дышишь изнанкою сна ледяного,
и рюмочку вертишь, как слово, одной
рукой, а другою, как рюмочку - слово".

_^_




НА  СОВЕТСКОМ  ГЕКЗАМЕТРЕ
          Пиша стиши -
          играешь бритвою:
          итак, пиши
          стиши с молитвою!

[ I ]
На советском гекзаметре долго ли сказку сказать
в дидактическом роде, с подёнщиной и вкусовщиной,
половиной щеки обратясь к поцелую и вспять,
закадычным врагам улыбнувшись другой половиной?



[ II ]
Вспомни всё, чем тверды пятистопные волны стиха,
вспомни всех, кем разбито правдивое зеркальце речи,
и вздохни напрямик, что вербальный характер греха -
это только предлог, а не повод для будущей встречи.



[ III ]

Лишь со скоростью тьмы говоря из глагольных сетей,
мировое орфейство молчит, умножая трактаты
с апологией праздных трудов и досужих затей -
неизбежное благо, которым больны меценаты.



[ IV ]

Потеряй на прощанье оправданный целью блокнот!
Всё же лучше Олимп вместо медных долгов поневоле,
всё же - выше квартиры не снимешь, хоть климат не тот,
хоть соседи сидят на амброзии и валидоле.



[ V ]
Хоть подсмотришь в окно: по регламенту будет весна,
будет слабая ночь, выдыхаясь, редеть аккуратно...
Ты увидишь одну из богинь - покачнётся луна,
отразится в кошачьем зрачке и вернётся обратно.

_^_




ДО  ВОЗДУШНЫХ  ПОЛЕЙ

Нет, не мигрень, не медок на устах -
песня, допетая впрок...
Мальчик, сжимающий крепко в руках
красного цвета флажок,

вспомни вот-вот, как тебя на парад
мама и папа берут,
за руку дёргают, эй, говорят, -
вечером будет салют!

Выдай мне азбуку дружной семьи,
чтоб поделиться кругом.
Братья и сёстры блефуют мои,
вечность теряя тайком.

Любит языки плести Вавилон,
ноет воронья душа.
Был я несчастен и был я влюблён,
почерком мелким дрожа.

Вещему Фрейду должок отдавал,
общежитейский акын.
Всё насекомым словам повторял:
славьтесь, пыльца и хитин!

Саша ли, Миша ли - кто б ни горел,
как-то иначе горят...
Шпага глотается. Крошится мел.
Шаришь во тьме наугад.

Лавра листочек в тарелке моей -
нив елисейских залог...
Что ж. Ничего. До воздушных полей
я пронесу твой флажок!

_^_




УПРАЖНЕНИЯ  В  ДИДАКТИЧЕСКОМ  РОДЕ
      Человеческое тело постепенно опустело:
      ничего, что я живу?


1.

В нижесредней школярне, с уклоном понятно куда,
уклонялся вовсю, хоть теперь и не вспомнить уже -
для чего и как именно...
Ведая чувство стыда,
аонида трепещет в парадном своём неглиже.

Видно, глупой гитарой изрядно шумел пионер,
знать, стишок поиграл в красногалстучных венах его:
так двоилась красотка, рискуя на шведский манер
забавляться в Эдеме, рассчитанном на одного.

Сколь же гулок твой хлеб и обидчива муза твоя,
а слюна молодиц слаще логоса дуре-губе,
если даже сейчас, в половецком плену букваря,
только этой туфты -
только этого жалко тебе!



2.

Загляделся в стакан нерадивый школяр;
что ямщик, замерзал посреди
буквокладбища страшного; как на пожар
торопился, сжимая в горсти
свою жалкую лепту - динарий, обол,
бестолковую мелочь, глагол...

Я сказал: "Посмотри сквозь себя ещё раз,
как советовал, кажется, Пруст:
это, видишь ли, памятник пауз и фраз,
затекающих рифмами уст.
Это простит душа. Это значит - пора
наповал напоить школяра".

Он сказал: "Хоть душа не содержит души,
но, наверно, она голодна,
раз способна на миг разрушать этажи
коммунального неба, до дна
осушая посуду..."

"Да, что ты. Не так.
Ошибаешься, пьяный дурак!
Ты не душу, приятель, имеешь в виду -
это дух не содержит души,
потому, что не знает, за кем я иду..."

Тут школяр улыбнулся: "Скажи
сам - за кем ты идёшь?"
Я ответил: "На то
из меня не ответит никто.
Собеседники немы, а девы - мертвы,
или, может быть, наоборот.
Даже ты, моя тень, не заметишь, увы,
что с тобою случится вот-вот:
назовёшь это БОГОМ, такая беда..."

"Никогда, - он сказал, - никогда!"



3.

Научи, ученик,
сам себя показному смиренью
на строительстве книг,
обречённых почётному чтенью.

Затверди свой урок.
Благодарно начни с повторенья
незатейливых строк
назидания и утешенья.

От живого тепла
лишь усилится пыл неофита,
но кощеева мгла
пролегла поперёк алфавита.

Так попался судьбе
на зубок - что ни телу, ни духу...
Безопасней тебе
с корешами купить бормотуху,

спрятать сдачу в карман,
где карбованец, чуждый Харону,
и, наполнив стакан,
круговую занять оборону.

_^_




НОВОГОДНИЕ  СТАНСЫ
      Мне холодно, что я не узнаю
      ни речь свою, ни родину свою.
      Недозимы конфетный холодок
      возьмёт тепло моих красивых строк.

1.
Плюнь на запад и на восток -
всё равно от них не уйти,
а небес, где вереск и дрок
нет, хоть карту перекрести.

Не по-кельтски ветла скрипит,
не по-кельтски елозит лёд.
Если ангел в окно влетит -
сизым клювом карту пробьёт!

Не получится грог сварить
или пунш, или что-нибудь...
Но любить или не любить
всё равно, что флейтой - пилить,
всё равно, что в собаку - дуть.



2.

Что ж, Годива, твой умный муж
скачет в небе, трубит в рожок
не в плену крепкоруких стуж,
но в раю, где вереск и дрок.

Если честно, что стал слепым
тот, кто в ставне устроил щель,-
то тебя не возьмёт ни дым,
ни струна, ни булат, ни хмель!

Ну, а тот, кто скажет "возьму",
только мог бы взять, может быть
потому, что быть-посему
не живей, чем совсем-не-быть,



3.

потому, что колется грог,
потому, что варится дрок,
потому, что охрип рожок...

_^_




ПИСЬМО

    Привет из Крыма! Я уже бессмертен.
    Сейчас - не так, а по ночам почти
    уверен в этом. Странные заботы
    меня одолевают. Как-то всё
    неправильно. Непрочно.
          Сокрушаясь,
    я вышел с папироской на балкон.
    Над кровлями курортной Фиваиды
    воинственные крались облака,
    готовые пленить нефелибата.
    Безумный Понт витийствовал. И здесь
    риторика! Преизбыток Понта.
    Переизбыток писем на воде.
    Тебя им не достигнуть: расстоянье
    обкрадывает даже сны...
          Не спать,
    но пить. С другой и за тебя. Так долго,
    чтоб постарело сердце. Чтоб всерьёз
    полакомить голодную Эрато
    смятеньем, страхом, жалостью, виной,
    как будто что-то кончилось...
          Как будто
    прощальный факел слишком начадил.
    Как будто плоть достойна певчей книги.
    Как будто стыдно обронить слезу,
    бежав из-под бульварного ареста
    туда, где благородная листва
    не трижды облетает в эту осень,
    где - верю - город лучший и чужой,
    где, если замерзаешь, дорогая,-
    в парадных стой, где воздух воспалён,

    чуть греет ключ - и светятся ступени.
_^_




ЭЛЕГИИ  НА  СЛУЧАЙ

I
                Игорю Сиду

    Прости мне, бабочка, наперсница души,
        о, энтелехия, летающая всюду, -
    тот, кто витийствовал в столь варварской глуши,
        тот лёгок был, как ты, а я уже не буду.

    Здесь, Капитолия и Форума вовне,
        позвав капустницу Мариной или Светой,
    карманы вывернув - ни звука о вине! -
        стою, расстроенный, с потухшей сигаретой.

    А крови красный гул волнует пиэрид,
        сиреной кажется, что слух ночной смущает.
    С акцентом греческим комар вокруг звенит,
        и жить торопится, и тоже исчезает.

    Не зря в собрании один екклесиаст
        - Всё суета, - сказал, - что рифмой не спасётся,
    но за молчание никто вам не воздаст,
        а слово бедное и так не отзовётся...


II

          Михаилу Айзенбергу

    В России ветрено, в Израиле - темно,
        но, постепенно холодея,
    прекрасно в нас влюблённое вино
        провинциального морфея.

    Ни денег выручить, ни жажды утолить...
        Да ладно, говорю, не надо!
    Слепую дудочку в колене преломить
        я обещал тебе, Эллада.

    И спьяну выполнил сей варварский обет -
        ни слога более, ни звука.
    Тяжеле бабочек и выше пирамид
        А. П. Квятковского наука.

    Зачем же слышится мне песенка одна,
        когда из верного стакана
    спешит амфибия домашнего вина
        резвиться в сердце меломана?

    В кошачьем дворике студёною порой
        стакан за лавочкой припрячу...
    Ни слова более. Эвтерпа, я не твой.
        Прощай! Я ни о чём не плачу.
_^_





EPISTULAE  EX  PONTO

            Михаилу Сухотину

    "Дорогой Поприщин, - пишет подруга, -
    ненаглядный, милый, родной, любезный!
    Здесь, в глубокой Ялте, под сенью Юга
    левым боком выходит мне век железный.
    И пылится тополь пирамидальный,
    и грузин с улыбкою феодальной
    провожает взглядом одну москвичку...
    Ты ж, моя любовь, перешёл в привычку."

    "Дорогая подруга, - пишет Поприщин, -
    ненаглядная, в смысле - не глядя, что ли?
    век железный в сумме магнитных истин
    плюс кладёт на минус, как учат в школе,
    столь, бля, гулко, столь, бля, пирамидально,
    что вассал с улыбкою вертикальной
    пусть брюнетит взглядом одну блондинку!
    Ты ж, моя душа, перешла в картинку."

    "Дорогой Покрышкин, - пищит Подруга, -
    дорогой, уважаемый, милая, но неважно...
    Как дитя здесь плачет скифская вьюга,
    а чекист чекисту твердит: - Не ваш, но
    и не наш город Томис в устье Дуная.
    Жаль, воды зачерпнуть нагая Даная
    не успела, ибо, совдеп ругая,
    пала жертвой моссада и самурая!"

    "Догорая подпруга, - Пашет панфёров, -
    это ведь я написал календарь-шестикнижие Фастов,
    этот недавний мой труд для тебя написанный, цезарь,
    этим и многим другим твоё божество заклинаю,
    это посланье моё писано болен я был
    этой причина беды даже слишком известна повсюду
    славой моим ли стихам иль твоей любви я обязан
    парус на диво большой ставил и я иногда
_^_





ПОДРАЖАНИЕ  ДРЕВНИМ
      "Нет на этом свете Полякова.
      Не припомнить о таком поэте.
      Что-то сочинял, да бестолково, -
      оттого и нет его на свете.
      Если б он не пил, не выражался,
      отвечал за сделанное слово,
      вот тогда б, конечно, он остался...
      Ну, а так - не жалко Полякова!"

1.
Где, Поляков,
сговорившись, мы пили вино?
В море богов
это кончилось или давно
к злой под каблук
музе, что ли, попало? - СУДЬБА!
Видимо, друг,
впопыхах отличили тебя...


2.
Тень из теней,
принимавшая нас за двоих,
вряд ли целей
будешь ты в этих снах дорогих.
Дрогнет рука,
зачерпнув говорящую медь
из пиджака
в воду бросить на верную смерть.


3.
Снится мне сон:
сизый ворон сидит на дубу.
Каркает он,
как дудит в золотую трубу.
Вот кто певец,
чернобай, выпрямитель судьбы!
Брат твой близнец -
хрипогорлый трубач без трубы.


4.
Память есть звук
той летающей твари из сна.
Стало быть, друг,
это правда, а жаль, что она...
Чтo бы ни пил
в подворотне, прикрывшись плащом,
ты не любил
ни её, ни кого-то ещё.


5.
Что-то ушло.
Что-то сдвинулось, стало другим.
Будет светло
или трудный родительский дым
выест глаза
и затянет окрестность вокруг, -
ты ни аза
всё равно здесь не понял, мой друг.

_^_




ГЕРМАНИЯ

    Червяк в моё сердце залез
      И в ране сквозной и глубокой
    увидел я море и лес
      услышал я голос далёкий

    Откуда позвали меня
      Что это за век, что за местность
    Но солнце вчерашнего дня
      взошло - и спалило окрестность

    И в свете вчерашнего дня
      подумал я завтрашним светом:
    - Так вот, что лечило меня
      а я и не ведал об этом!..
_^_




ЛЕНИНГРАДСКАЯ  ШКОЛА

I
Прихожу с победой, включаю свет,
ставлю чайник, курю; мне не нужно больше
ничего: ни Афин, ни бессмертья, сверх
данного - не намного дольше,
чем полёт комара через океан
до невидимых стран -


II
только слово, притянутое к ноге,
как змея к Олегу; не стих, не проза,
не песок, но тающая на песке
медуза... Наглядна её угроза
стать водой. Студенистый блеск.
Равномерных волн переплеск,


III
что достойно длятся, как длиться сны
наши будут  т а м.  Не смотреть на волны,
отразившие тающий сыр Луны
и друзей, что дум невеликих полны!
Неприступен берег, остёр крючок,
жабры сводит...
Молчок.


IV
Верные товарищи, грезить вам
каково в пучине, где никого
не обнять? где всё пополам?
джаз кокетлив, как лира - чья? каково
слышать только винтов субмарины стук
и пускать пузыри?


V
А звук -
то яснее станет, то пропадёт...
Различать его сытым ухом сложно
и не нужно, решая, кто так плывёт,
как привыкли все (если только можно
всем привыкнуть плавать).
Боюсь воды,
бо вода не удержит мои черты.


VI
...Выберусь на сушу, куплю кило
ядовитых яблок, три литра пива,
соль возьму, чтоб щепоть легла на весло,
мужику отвечу, вернусь счастливо;
можно жить красиво и думать о
том, что не светит нам ничего:


VII
ни прилив, что шуршит в темноте сквозной,
ни плавник подруги, ни капитан -
ский китель потрёпанный, ни седой
воздух, впитавший дым и туман.
Это - воздух вечности. Впереди -
тот же, что позади.


VIII
Ну, а гладь, подобная то ковру,
то - горам, то - зеркалу, говорит
языком свинцовым, и ввечеру
нам язык сей внятен и скучен вид
объективной, холодной, сырой воды,
изменившей маршрут звезды.

_^_




ОРФОГРАФИЧЕСКИЙ  МИНИМУМ

          Ивану Ахметьеву

    Акация, хочу писать окацыя,
    но не уверен, что возьмут
    ломать слова, когда канонизация
    литературы, где людей живут.

    Не пушечный, хочу найти подушечный -
    мне сильно видно на глазах:
    успенский мышечный и ожегов макушечный
    в отрывках, сносках, черепках...

    Под лестницей-кириллицей скрипящею
    перилицей могу уметь,
    пока ходящею, шипящею, свистящею
    я отвечает мне, что он ему ответь.
_^_




* * *

    От русского русское слышать приятно.
    Оно и понятно, хотя непонятно.
    Но ладно, душа, расскажи как хотела,
    чтоб тело души наизусть уцелело.

    Душа-то хотела, да ей непривычно,
    не страшно нельзя, но почти необычно
    услышать одно, а расскажешь - другое,
    не слишком совсем, но слегка неродное.

    Меняется делаться главное что-то,
    не просто всё это, а то-то и то-то;
    и я понимаю, что я понимаю
    не то, что понятно, а что понимаю.

    Какая, соратники, хилая почва,
    из шахт мусикийских неточная почта!
    Какие, болельщики, наши нагрузки,
    нам речью прочесть не бывает по-русски!

    Вотще мы хлебали кощеево семя,
    нам сдвинут живот и отвинчено темя.
    В расстрелянной чаще, в намыленной роще
    не нужно почаще, не можно попроще.

    Я вышел в большое и в тихую рыбу,
    в почётного пробу, в печатного глыбу,
    но нет мне учёбы и нет мне совета -
    за что из меня получается это.

    Я русскую руку рукой пожимаю
    и душу сказать по руке отпускаю,
    по поводу смысла, по памяти слова...
    Но знаю - надолго не будет такого.
_^_





НА  ОТЪЕЗД  Д.М.

    Куда зачем тебе; раз рыбка-силомерка,
    веслом зазубренным написанная мелко
    и неразборчиво; попомни, что тогда,
    раз чайки принялись; раз чешуи и меха
    нельзя за волосы - им плешь едва помеха:
    вполне проедена, ан светится! Да-да.

    Ты есть не ты себе. Особенно однако.
    А то - цветаеву с укропом пастернака
    (как весь раскрылся весь и рифмою першит):
    по биты губы им гранитною волною,
    ковчегом гибельным, который сам собою
    за море голоса внимательно спешит.

    Мужская косточка из Ноя остаётся.
    Но как бы сразу проглотил - под сердцем трётся
    толпа безлюдная, готовая иврит.
    В честь филологии с куплетом и салатом
    развесим головы хроническим салютом
    и остановимся - почём я говорит?

    Вот ведь рапсодия! но сквозь крутую жижу,
    глаза оскалив мне и глядя, не на вижу, -
    с Мазая зайцами и Даля языком
    столетней выдержки, - я гору дождевую
    в потопе важную, я тучу нежилую,
    строку бегущую, солёную тайком.

    На днях пловцу сего объявят аргументы,
    армейский выговор, ударные акценты,
    струю тартaрскую и прочее ему...
    Всё громко капает; слеза звезду находит;
    имея родину бездонную, заводит
    во след еще одну; придумаем к чему.

    Нив сфасаим пока, наби, туда отсюда;
    что отличает нам пегаса от верблюда -
    конька небесного ужо исполнит речь!
    Души слюной когда из лона Прозерпины
    когда пропитаны такие вдруг картины,
    то посмеёмся, как вода размокла течь.
_^_





НАЗАД

        Тяжёлая слепая птица
        назад в язычество летит,
        и мир асфальтовый ей снится,
        и Гегель, набранный в петит.
        Михаил Лаптев

    Вчера бы снег сегодня, если снова
    легчайшая и зрячая основа:
    проверено на нитке снега слово -
    Господня нитка многое шумит
    про двор асфальта с тенью неживою,
    что стал хотеть лететь куда собою,
    но расхотел лететь. Теперь летит.

    Не тут же сведенборги замечали
    того, что ясно выше и вначале,
    но в ледяных концах седьмой печали,
    смотря внутри, как бывший психократ,
    я видел мне не демона с рукою -
    тебя с тобой, который стал тобою:
    ты треугольник вписывал в квадрат.

    У Гегеля ищи, у Гераклита,
    у кегля, у немецкого петита:
    - Все вещи нет; одна вещей забыта;
    Д р у г а я  - вспоминается не как.
    И Ding an sich за дымом или снегом
    (душа моя твоей) серьёзно следом
    вдруг потянула вверх. За чем же так.

    Плеснув в раю, не растворившись в лимбе,
    ты закипел в мемориальной колбе,
    но, чистый дух, новорождённой лимфе
    не всё кого толкнуть во что толкать
    движением, достойным элеата,
    как в этот снег, чья цель стоять куда-то -
    в пустое тело, видимо. Опять.

    Недалеко спросить у Променада
    с кого нам жить и как всё это надо,
    кому из неба треугольник ада:
    кровь, дерево, железо и кирпич...
    Но Миша - тенью брата или братом -
    бьёт алфавит над городом квадратом!
    Священный и спортивный паралич.
_^_





КАРАНТИН

          Николаю Звягинцеву

    Под сердцем сильная спит змея,
    как спичка, вынута наугад.
    Восток: печатная чешуя;
    поодаль битва идёт, солдат!

    В апреле синяя прорастёт,
    в июле белым сгорит, как соль.
    Чуть выше локтя ударит сталь
    и всхлипнет: "Девочки, недолёт...

    Держать бумаги, звенеть струной
    я не способна, зато могу
    рептилий Феба давить собой,
    на пограничном свистеть лугу!"

    А то ли дело - галдёж и двор,
    голландский завтрак, молочный ход
    ползучих пасынков длинных нор,
    протяжных узников узких нот.

    Есть медуница и есть осот.
    Ты ляжешь между, поскольку тут
    скрипичным жалом проверен рот,
    хранящий крепкую немоту.

    И не откликнешься, как живёшь,
    но - самым доблестным из ужей -
    шипящей лентою проскользнёшь
    в неназываемое уже.
_^_





* * *

    В словах Алексея Цветкова,
    которые сразу любил,
    цветник водевиля такого
    понравилось, что находил -
    на всё разложилась Эллада,
    на всех филомела растёт,
    а в чёрные дни Ленинграда
    по Бродскому Питер бредёт.
    Испуганный волк и указчик,
    глотнувший из этих шагов,
    предъявит тяжёлый образчик
    классически чистых стихов:

    "К слезам потянулась старушка
    с готовой совой на плече,
    с разбавленным болдино в кружке,
    с капустой на мирном мече;
    каррарская крошка под кожей,
    папирусный вирус в перстах..."
    Положим, каким-то серёжей
    сыграют на данных страстях.
    А мы - никакой победитель,
    нам незачем лучше спешить.
    Пускай разрывает учитель
    набухшую красную нить!
_^_





АКМЕИСТЫ

    Зачем, потяжелев, Ахматова-пчела
    с картавым родником полёт переплела?
    Как будет Гумилёв, которого читали
    под гнётом мёртвых муз, либидо и печали?

    Не знает отвечать наследный адамит,
    но пробует стихи, очками шевелит,
    и двигает в тетрадь искрящею рукою
    не то, что о себе, а что-нибудь такое:

    - Подушку второпях примерил Мандельштам,
    сон именной сбежал по рёбрам и устам,
    а там - подлёдный быт, журнальный клёв богатый,
    гражданские долги и перевод горбатый.

    Подлеченная речь, опричь прокат цитат -
    у Нарбута всегда Зенкевич виноват,
    у Бриков биллиард, и Шкловский, и чекисты,
    у Мнемозины креп и холодок пушистый.

    Поставлен разгребать исписанную мглу
    крылатый эллинист кругами на углу.
    Но чёрно-жёлтый свет на стогнах Петрограда
    не переходит в смерть, как следует. Как надо.
_^_





ПОЭТ

    На чёрную музыку вышлем дозором
      строфу из дождя и травы,
    держа говорить драгоценным укором
      большое лицо головы.

    Запомним деревья и двинем их следом -
      пусть светом накатится гром
    на страшное место за домом и садом,
      как мог бы поэт о другом:

    "Из горницы в сени свеча отступает,
      сверкает на маковке крест,
    и форму, как рифму, себе подбирает
      души золотой манифест".

    Я взять приготовить куплет Пастернака;
      болтать его эдак и так
    пытался уметь, но семантику знака
      мне нет, не раскрыл Пастернак.

    Товарищ писатель - сердец воспитатель.
      Не надо его объяснить.
    Я песенный стану ему подражатель,
      а он мне прочтёт, так и быть:

    "Из комнаты в душу свеча переходит,
      душа растворяет свечу,
    но ряд операций в пути происходит,
      с которыми лучше к врачу.

    Бормочутся дрожжи, и брыжи, и фижмы,
      случаются тремор и тик...
    Я вынесу всё! Я поэзию выжму.
      Я спрыгну сейчас, проводник,

    под сильную землю за домом и садом,
      под книгу, забытую в срок,
    с лиловой грозой, с пионерским отрядом,
      с моим языком поперёк".
_^_





* * *

    Как сделать что было в начале,
    что были мы дети страны,
    что верхние сосны качали
    и мы собирались нужны?

    Стихи говорили чуть слева...
    Признал у костра пионер,
    что, кстати, названия слава
    не важно ему, например.

    Но возрасты уж поменялись!
    Прошедшего вряд ли вернуть.
    Зачем разве сосны качались,
    чтоб нас хорошо обмануть?

    В лесу на лежачей опушке,
    подросший всего ничего,
    вдруг был нам какой-нибудь пушкин,
    а мы пропустили его.
_^_





СООБЩЕНИЕ

1.
            Илье Кукулину

    Уже за прочерком не видно, кто из нас,
    ещё которому не надо о котором,
    как вдруг по скатерти копытами пегас
    в гостях набросится за этим разговором.
    Тогда раскольником старуха топоров
    похожа Лотмана в Саранске на немного -
    места помечены обмылком  д и а л о г а:
    саднит орудие в усах профессоров.

    Объявит радио перегоревший луч.
    В сортирах камерных исполнится музыка.
    С размаху попою глотнём Кастальский ключ.
    Чтоб горлом выпала червивая гадюка.
    Горазд зашкаливать центонный громобой.
    Держать просодией леса, поля и реки.
    Печёнка звякает в народном человеке.
    Чревата Родина акустикой такой.

    До боли вкалывать машинке языка!
    Сквозь треск поэтики, в числе коммуникаций
    закурит "ЛЕРМОНТОВ" цыплёнка табака,
    примерит лебедя накаркавший "ГОРАЦИЙ".
    Но понадеемся, кто это произнёс,
    что речь сработает, а сколько раз - не важно.
    Молчать отважимся мажорно и протяжно
    до ранних прописей, до азбуки всерьёз.


2.
    Я как-то помнится, что "А" хотел сказать,
    подвигав памятник защёчный! и чудесный;
    в нём речь кончается то дёргать, то качать,
    то: в столбик синтаксис нарезать интересный.
    Богат, коллоквиум, промежностью, подчас,
    слегка, эротики, допустим, структуральной,
    из-под, весёлые, мы, вылезли, печально,
    и, ну, затрагивать, культурных, васисдас!

    Нам им чтоб хочется жилось наискосок -
    кривило зеркало и кофе мимо чашки;
    всё переставлено - попробуй, потомoк? -
    там ударение, где вукбы на мубажке.
    До референции, до кладчика всерьёз
    молчать заслушаем негромко и нарочно,
    что слово сделано, а кем из нас - конечно!
    такпо при ветствуем к тоэто про изнёс:

    "Чшу Шлуя вем удне, ехайскиа можи,
    коде прываше вы? кугде бы на Аране,
    не гурувех целай бужасшваннея пане,
    кек жолевриный крин в чожиа лобажи.
    Чшу нед Эрредую кугде-ту пуднярся?
    Сай дринный вывудук, сай пуазд жолевриный!
    Я списук кулебрай плучар ду саладины:
    бассуннаце, Гумал, шогиа пелося".
_^_





* * *

    Ну, допустим, не все. Но забыты.
    Марсельезы мои, нереиды...
    Я для них отсидел за столом
    день победы, беды и обиды,
    вроде сада серьёзен челом.

    Дескать, что за четверг получился,
    дымным деревом кверху спустился?
    На четырнадцать детских шагов
    что за ангел вздремнуть отлучился
    со своих трудовых облаков?

    Спим, ценитель и клумбы, и грядки.
    А Ветровна, а птичка-тетрадка
    мимолётом звучит по пути...
    Это русская наша разгадка
    Эфиопии нашей в груди.

    Безусловно товарищ, певица,
    Вы достойны сюда удивиться,
    замещая журнальный улов
    простака вне разряда столицы,
    но в ряду просвещённых углов.

    За недальнего света наградой
    я поближе уйду, если надо
    областные смотреть вечера:
    ненаглядный пример листопада
    был такой красовицкий вчера!

    Здравствуй, тайная верность кому-то,
    и молчания, здравствуй, минута;
    до свиданья, мой голос любой, -
    в жадном горле застряла монета;
    марсельеза; любовь; не любовь.
_^_





* * *

                  Елене Долининой

    Без заварки крутой кипяток, сигаретка одна на двоих...
    Ворошиловский, помнишь, стрелок был нам близок в исканьях своих?

    Есть ещё и такая тоска: в соответствии с книгой одной,
    грека в Лете по локоть рука, Генри Миллер поводит клешнёй.

    Трупик рака мусолит птенец, помещённый в специальный прибор;
    за щекой у него бубенец, и недолго лететь через двор.

    Перекручен родной горизонт и продут позвоночным столбцом,
    чтоб нашёлся древесный резон за Париж приниматься птенцом.

    Но эзоповы комплексы здесь - разновидность тюрьмы и чумы,
    потому что восточная спесь расписной не унизит сумы.

    Вот. Раскосым глазам никогда не увидеть свободной любви,
    потому что иная звезда, словно лёд, растворилась в крови;

    потому что открыла стрела путь кратчайший в скворечню души,
    и скворец, становясь из стекла, научился считать барыши...

    За великой спиной Лао-цзы, где певец жёлтым небом промыт,
    где вполсилы прикушен язык, - спи, проклятый бухгалтер!

    Не спит.
_^_





* * *

    Подруга никогда сегодня виновата -
      погасла опера в крови...
    Ты любишь метроном? вот так и я когда-то
      любил предмет любви.

    Едва определит разумная красотка,
      что денег часто нет,
    - Сомнений тоже нет, но есть покой и водка, -
      отвечу ей в ответ.

    Под маковую тень цезуры и венеры,
    не покладая глаз, ровесница меня,
    спеши собой делить жилплощадь сей химеры,
    где гордый внук, и финн, и прочая родня.

    Кому не устоять в монументальной позе -
      тому разлука позади.
      Кому подарок был на искреннем морозе
      за то, что проследил два тела во плоти.

    Кто Моцарта прочла, кто с Кантом осторожен,
    кто людям посвятил гуманитарный хлеб,
    кто говорящий кто, губами неподвижен,
      в тебе могу взахлёб.

    А что там сообщать, по сердцу понимая,
      легко ли, тяжело
    идут и этот снег, и эта дорогая?..
    Пускай себе идут, куда оно прошло.
_^_





ДИСПУТ

    С одною-хорошей, порою
    мы вместе на берег короткой реки -
    Салгир называлась...
          Со мною
    одна очень споря, и не пустяки!

    Где ивы растение тенью
    легло нам на руки - мы сразу в тени
    с подарком такого портвейна,
    вопросы решая, волнуясь одни.

    "Кто в Боге-во-мне или рядом,
    никак посудить не сумев, не берусь...
    Одна! я напуган не адом -
    себя не имея, боюсь."

    "Кого это нас ты считаешь,
    кто может хоть как-то кого?
    Ты важные спины явлений хватаешь,
    в которых тебя ничего!"

    ...тем временем сбоку светилось,
    река оставалась водой,
    и так это честно крутилось
    в одной, и во мне, и со мной,

    что всем рассуждениям - хватит!
    а только побыть над рекой
    с портвейна, которой не хватит,
    с одною-со-мной, и со мной.
_^_





СХОЛИИ

I
    Здесь вечности разряжен автомат,
    и это хорошо, что он разряжен,
    поскольку, если б был бы он заряжен,
    я б изнемог от изобилья дат.

II
    Здесь муторно, здесь выгодно. Смотри -
    ты бросил камень, но летит обратно,
    и сквозь него просвечивают пятна
    семьи и школы. С гоголем внутри.

III
    Настолько здесь разъяты небеса,
    что рыбы заплывают в телескопы.
    Здесь очевидно, что уста Европы
    не плюнут в азиатские глаза.

IV
    Здесь лотерея пряничной орды
    способствует размаху кругозора
    весталок, что выходят из фавора,
    чтобы войти в торговые ряды.

V
    Здесь Греция, как чёрная вода,
    в косматой скифа булькает гортани,
    пока в словарной стуже, как в нирване,
    речь бороздят ахейские суда.

VI
    Что костный мозг, мы выпили букварь
    и вмёрзли в эйдос, и свеча горела...
    Душой едва разбавленное тело
    открыло рот и означало: царь.

VII
    За то, что воздух выдан на века,
    благодарим тебя, о повелитель!
    За влажный окрик допотопных литер-
    атур, читай - за мясо языка;

VIII
    за глухоту оливковую рощ,
    за местный мрамор, платную элладу,
    за мёд кириллиц, принявших по блату
    чужих бессонниц праведную мощь;

IX
    за эту плоть, отверстую теперь,
    за эту жидкость, бьющую по венам...
    Овца античных пастбищ, извини нам -
    ты не воскреснешь, одинокий зверь!

X
    Наверное, и в этом есть резон,
    когда, домой вернувшись в полшестого,
    набравшийся аэд и казанова
    откроет отопительный сезон.

XI
    Не холодно, но глупо умирать.
    В чём, в чём - а в смерти жизни не откажешь!
    На это, друг, ты ничего не скажешь.
    Мне тоже больше нечего сказать:

XII
    " . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . "
_^_





* * *

    Так сказать, ничего не сказать;
    всякой буквой листок исчеркать -
    кто за осень, которую летом?
    кто за слово (оно почему)?
    кто за дерево, дождик и тьму?
    мы за них побываем поэтом.

    Он стакан и язык растолок,
    чем нашёл от себя порошок;
    оказавшись в крови у гурмана,
    порошок произвёл тошноту -
    жуткий гнозис прихлынул ко рту,
    и взяла объяснилась камена:

    "Со вселенскою скорбью в паху
    ты гоняешь перо на меху,
    верный топике огнеупорной;
    перестать не умея никак,
    нос и локоть, штаны и пиджак
    ты заляпаешь музыкой чёрной.

    Всё мрачнеет тебе, подлецу...
    Ты ли тенью скользить по лицу,
    я ли может за кем воздержаться,
    враг землистый, братан вороной,
    ты бессмертен, но ты - неживой,
    и будить мне не хочется братца".

    Как сказать ни о чём: не сказать.
    Что ж, камена, давай пропадать!
    Ничего нам друг другу не надо -
    только дерево, дождик и тьму,
    только слово, и то никому
    ни за что, обещаю, награда.
_^_





НЕ  СТАНСЫ

1
    .никто по именному падежу,
    о чём на ты немедленно сужу,
    когда стоит падёж заглавной точки?
    На всю трибуну сварен пушкинист:
    пересолить пушистые листочки
    в архивный хор готовится солист.

2
    Но с чем теперь на вкус твоя строка,
    что, верится, хвалили где река?
    как тело ты? кем дух твой без названья?
    Тут дело речь вовсю произошло,
    не потому, чтоб вымучить мычанье,
    а для того, чтоб грустно и тепло.

3
    Велик словарь - предатель и герой.
    Склони тебя перед его горой,
    столь высоко закрытой в цвет заката,
    что ты, перстом вскочив на карандаш,
    туда стишка, едва стишком куда-то,
    слегка навек попишешь и отдашь.

4
    Мне смерть - ОГО! а ты весьма сумел...
    Но разве телевизор твой удел,
    дабы питаться собственною тенью?
    нет, станешь - плaчу - самое дитя,
    дождём-темнея, празднуя-сиренью
    и ангелом-летая, не летя.

5
    Так навсегда не частые из нас,
    как много хорошо пока сейчас, -
    ну, кофеёчек, юбочка, журнальчик...
    Была бы вечность, вот бы мы её!
    которую запомнил очень мальчик:
    скамейкин двор и прочее своё.

6
    Захочется чужого, да куда...
    Растёт губам красавица вода,
    жаль, есть в конце, никак сказать, зараза?
    Алалия, десятая сестра,
    перевела, что зря обед заказан
    из музыки, любви и топора.

7
    Казалось бы, увы? А не спеши.
    Приборов мимо лиру раскроши
    на тридцать три игрушки, не игрушки,
    и за столом веди себя народ,
    пустыней было что пропал пирушки,
    но справился - читать торобоан.

8
    Хотя не читка пробует сердца,
    порви рецепты общего лица:
    не видя рая, побояться ада
    нигде ничем ничуть ни не за что
    ни с кем и нe с кем никогда не надо!

9
    Зато ни кто не будет как никто.
_^_





* * *

    Мне был анальгином вдвойне Аполлон;
    негаданный всуе товарищ
    играть принимался с различных сторон,
    а я полюбил его игрищ -
    пуская слюной изумрудный алмаз,
    пернатый гусар прогорал всякий раз;
    извергнув такого урода,
    стремглав отдыхала природа.

    За этим процессом смотря наобум,
    уверенно сбившись со слога,
    не в праздничный траур я дудку обул,
    но в пульс одного педагога,
    что жил со дня на день, как чёткий сверчок,
    пока не сорвал понемногу урок,
    доверчиво предал знакомых
    детей и зверей насекомых.

    Медвежий комарик, щенок муравей,
    извольте заслушаться сами,
    как он расплескался в древесной траве,
    весёлыми рея ногами:
    "Не то чтобы вахту я в силах стоять,
    но зов долга долго зовет прозябать, -
    грешить приближается нимфа,
    грохочет железная лимфа".

    А дудке по совести нотный паёк -
    сквозь смех она вроде поплачет,
    приветливо слёзы подсыплет в платок,
    подушку подружкой назначит,
    и в каше щебечет, и в чаще горчит,
    всего-то себя зарывает в зенит...
    Ух, ты ж моя светлая дудка!!!
    судьбы воровская находка.

    Ботаника эха твоё ремесло,
    генетика, в принципе, звука;
    недаром нам общее сердце свело
    борьбой до последнего стука.
    Недаром сорняк, испуская вокал,
    цветочные розы топтать поскакал
    (прости ему шум нетипичный,
    поскольку он редко тепличный).

    Оркестр в мозгу осторожно пророс,
    арийская ария спела,
    чтоб стал ностальгия втройне кипарис
    сотруднику милого дела.
    Прошу, передайте моей госпоже
    всё то, чем я вот объяснился уже,
    что творчество - сложная штука...
    Пусть будет паскуде наука.
_^_





ТАРАНТАС

          (Из XIX века)

    Один писатель, умирая,
    других писателей позвал.
    Рукой дрожащей помавая,
    свой труд последний им читал.

    Жена варила слабый кофе, -
    вливался в ноздри аромат.
    Роман клеймил дела эпохи,
    но слог был скуп и вяловат.

    Друзья почтительно скучали,
    друзья курили у окна
    и ничего не замечали...
    А за окном была весна.

    Друзья безжалостно хвалили
    достоинства отдельных фраз.
    Блестели лужи. Тучки плыли.
    Въезжал в ворота тарантас.
_^_





СУМАРОКОМ

СИНАВ.  Человеконогого просим брата,
вечного матрёшку, себе супруга -
расскажи-ка, чтоб как смерть виновата,
раз от-всей души теребили угол!

ТРУВОР.  В мир пойти повеситься-поделиться,
саня яблок или наташа хлеба?
Наливай принять, почтовaя птица.
Пожелай гостей, золотая рыба.

СИНАВ.  Яркий ястреб в будке лица-изюма
потерял куда или что неплохо.

ТРУВОР.  Отчего ли сразу-сперва угрюмо,
а потом глоток - и такое эхо.


СИНАВ.  Ладно, подавай, отец, назиданья.

ТРУВОР.  Если там чего: позвони-побудем.

СИНАВ.  Распиши-на-память, рыдай признанья,
торопись слова, от которых людям.

ТРУВОР.  Отличить растений по всей-ладони
в парке для-деревьев другое дело.

ОН ЖЕ.  Есть под сенью озеро их на склоне, -
в том душа плавуча куда хотела.

СИНАВ.  Душ, отметим, трое бывает много;
душ бывает чёрный-на-них осадок;
душ-бывает.

ТРУВОР.  Если глазами Бога,
в данном - церемония и порядок.

СИНАВ.  Как же птичка мышку найдёт-и-свищет?
смерть малышку кровью по лапкам хлещет?!

ТРУВОР.  Злая птичка! что ты? зверёк трепещет,
щит Ахилла с неба краями-блещет!

СИНАВ.  Это солнце т а к! а-не-щит Ахилла.

ТРУВОР.  Мышка с птичкой значитЬ - душа и тело.

СИНАВ.  Это букв исходит какая сила,
что в грядущем может любое-дело.

ВМЕСТЕ.  Скажем-да: не тлен обитатель сердца
на плечах любви, на земной постели,
на-столе, на-полке, на-полотенце,
на огне. На бабочке. На свирели!

_^_



© Андрей Поляков, 2002-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.





Словесность