АВВА
Каникулы я проводил в деревне, у маминых родителей. Приезжал, разувался и всё лето бегал босиком с местными пацанами. Поначалу "светился" белым телом, но быстро становился своим, коричневым, как все, с толстой кожей на подошвах.
Дед был технически увлеченным человеком, хотя и закончил всего четыре класса ЦПШ - церковно-приходской школы.
У него стоял возле дома большой ветряк, играло радио, работали, если надо станки, а по вечерам поливался огород, грядки сладкого болгарского перца и виноград "бессарабка". Черный, мелкие виноградинки плотно облепляли гроздь.
Вино у него хранилось в подвале, в огромной бочке. Почти три тонны в хороший год. Перцы он с вечера собирал в большие мешки. Они были красные, зеленые, мясистые, скрипели упруго кожей друг об дружку, не ломались. Складывал в коляску мотоцикла. Рано утром надевал плотно серую шляпу и вез в Ново-Васильевку, к проходящим поездам. Самые крупные, красные, размером с литровую банку, стоили до пятнадцати копеек штука.
Серьезно, если учесть, что литр бензина стоил шесть копеек.
Поля шляпы спереди смешно приподнималась от ветра, но дед был очень серьезен. В очках, глаза серые, рубашка застегнута до горла, выбрит, усы развеваются.
Каховскую ГЭС еще не построили. Хотя он и потом своей "энергией" старался пользоваться. Доверял больше, да и привычней как-то. Шкивы, ремни, да маховики уже притерлись по месту за много лет. Как ловкое топорище - не набьешь мозолей.
Деревенские считали его чудаковатым, но уважали за смекалку и умелые руки.
Он мог починить всё - от сенокосилки до телевизора.
- Как же это ты? - дивились мужики. - Откуда ты понял, что именно эта вот лампа накрылась? - Да ведь это просто - по логике жизни! Мы же все - агрегаты! Хоть люди, хоть механизмы! С людьми даже проще спросить можно, где болит, а вот машину, животное - надо почувствовать! Бережно, подумать - надо.
В деревне за много лет перец стал мельчать, вырождаться. Дед написал письмо в Министерство сельского хозяйства Народной Республики Болгарии, попросил семян.
Ему дали адрес опытного хозяйства, где-то под Одессой.
Он съездил, привез отличные семена. Деревня стала знаменитой на весь район.
А еще привез пластинки с болгарскими песнями, музыкой, танцами-хоро. Его приглашали на свадьбы, праздники.
Такой вот вариант - диджея. Только тогда об этом никто не догадывался.
Однажды он затеял починить накат на погребе. Что-то насвистывал, постукивал. Он вообще всегда что-то себе в усы напевал. У него не бывало плохого настроения.
Я бегал с пацанами по улице.
- Василь! Василий! - кликнул меня дед.
- Что, деда? - спросил я запыхавшись.
-Держи. - Дал мне молоток.
Пацаны у забора ждали нетерпеливо.
Так простоял я минут десять.
- Дед, а что с ним делать? С молотком-то?
-О! - глянул на меня дед. - Так ты иди, бегай дальше. Скажи бабке, что на ужин уже заработал!
Зимой в избу набивались соседи, лузгали семечки. Дед выписывал много лет журнал "Крокодил". На полочке стояло полное собрание сочинений Ленина. Он сравнивал оба эти источника, находил несоответствия, смеялся, но выводов не делал.
- Ну и что ты, Василь Василич, на это скажешь? - спрашивали мужики.
- Пора менять эту пластинку!
Смеялись мужики.
Вопросы деда ставили в тупик мою старшую сестру, студентку истфилфака, пожизненную, не то, что я - отличницу.
Один механизм был на попечении бабушки. Дед только смазывал его изредка тавотом. Это был сепаратор. Белый, алюминиевый, он складывался в литую станину из нескольких посудин, одна в другую, похожие на глубокие миски, но с отверстиями внизу.
Закреплен он был прочно, на большом ящике, в углу, справа от входа в малую избу.
Сепаратор был такой один - на весь этот край деревни.
Утром рано приходили соседки.
Бабушка садилась на скамеечку, "веяла" еще теплое молоко. Нежно гудел шестеренками сепаратор. В тон ему женщины делились новостями, судачили.
Когда моей маме было полгода - дед овдовел. Остался с двумя малыми детками. Женился снова, у второй жены - тоже двое. Потом и своих двое прибавилось. Стало шестеро. Для всех - мама.
Для меня - бабушка.
Очень давно это было.
Прохлада таяла, солнце поднималось скоро.
А молоко разделялось на сметану, сливки, пахту.
Было оговорено, и через сколько-то прогонов бабушке немного оставляли за работу. Когда молоком, когда сметаной.
Потом бабушка все тщательно мыла и накрывала разобранный сепаратор тонкой, невесомой марлей. От мух. Только ручка хитро была прикреплена, не снималась. Надо её ввести в зубчатое сцепление и плавно крутить. Можно это сделать на пробеге, если бабушка не видит.
Убежишь, дыхание придержишь, а сзади еще какое-то время гудят, крутятся колесики, чуть слышно откликаются подшипники. Надо время, чтобы успокоились.
Была и своя коза - Майка. Молоко у неё жирнее коровьего в два раза!
- Сталинская бурёнка! - говорил дед.
Можно было сдать три литра в колхоз, а засчитывалось как шесть - коровьего. Но когда я приезжал погостить, молоко козы не сдавали. Зимой переболел воспалением легких, заигрался допоздна в хоккей, надышался глубоко морозным воздухом.
Бабушка говорила - козье молоко "оттягивает" болезнь.
Коза была шкодная. Её приводили на звонкой цепи после выпаса, привязывали под грушей. Оставался небольшой проход к огороду, будке.
Однажды ночью я сонный пробежал мимо неё в туалет, а обратно она меня не пустила. Пришлось лезть через забор и в трусах, по улице возвращаться по темноте домой.
Наверное, она понимала, что её молоко бабушка отдает мне. Или чуяла своим изящным носом аристократки.
Женщины приходили, уходили, прижимая к животам посудины, а я ждал своего часа.
Мне надо было отнести в центр села двухлитровую банку молока. В кирзовой суе.
Дед, бывало, только глянет, качнет укоризненно головой, но смолчит - не моё мол, дело - молоко, не железо!
Мы шли туда вместе с двоюродным братом. Петя был чуть постарше и уже хабарил бычки вслед за отцом. Покуривал, старался не дышать при бабушке, но вонь была ужасная, я ему говорил об этом. Он полоскал рот душистым подсолнечным маслом, и воняло тогда вообще какой-то дурью. А морда - лоснилась на солнце.
На его проделки смотрели сквозь пальцы - все мужики курят в деревне. Рано или поздно. Но мне было удивительно, потому что от отца я бы точно схлопотал, а дядя Митя, отец Петьки, только улыбался, да еще при всех, выслушивал упреки, доставал пачку папирос "Казбек", говорил, как специально: - Познакомься, сынок - нищий в горах Кавказа. - Встряхивал, протягивал папиросину.
На фоне синего неба, зубчатые, черные горы, белые изломы снежных вершин, всадник скачет в бурке наотлёт, верхом на резвом скакуне. Такой рисунок на пачке.
Мы с Петькой соревновались. Надо было донести банку от начала до конца - в одной руке. Например - я в правой. Обратно нёс он - в левой, но - с водой, для веса. Так - по-честному.
Потом шли долгие споры - кто ссутулился больше, кто меньше. Плечо - ныло, но надо было улыбаться, иначе Петька пацанам расскажет, какой я слабак, и будет обидно, потому что на самом деле - я сильный и выносливый!
Идти надо было далеко, деревня растянулась порядочно, двумя долгими улицами и с нашего края до правления - шагать и шагать по глинистому, "пьяному" тротуару!
В конце пути была избушка. Коричневая мазанка, вросшая в землю - набекрень, кизяком коровьим. Широкая завалинка, оконца небольшие - два спереди, три сбоку. Крыта толстым одеялом ржавой соломы, хотя в деревне почти у всех была красная черепица.
Стояла она наискосок от правления. Над входом висела тяжелая занавеска. Темная и старая, непонятного цвета. Там жила женщина, звали её - Авва. Я её ни разу не видел, хотя каждое утро относил банку молока, приезжал в деревню несколько лет кряду, пока не окончил школу.
Надо было за ширму поставить банку с молоком, забрать пустую и тогда уже заниматься своими делами.
Во-первых, понаблюдать, как набиваются тетки в автобус до райцентра, во-вторых, узнать, какое кино будет крутить механик Демьян вечером. Если индийское, сразу занять очередь, потому что их любила не только старшая сестра Фрося, но и многие женщины и девушки в деревне. Поэтому билеты надо было промышлять заранее.
Дед смеялся вслед нарядной Фросе, говорил:
- Придумали себе - горе, пошли слёзы лить!
Клуб - церковь без креста и колоколенки. С виду - длинный, высокий сарай.
Истинно верующего батюшку и юродивого звонаря, пророчившего в безумии будущий хаос, забрали как врагов народа. Много людей тогда увезли. Арестованных рассадили на подводы. Вдруг взялись снова пересчитывать.
Деда по отцу в последнюю минуту схватили...
Так бабушка говорила. И сразу умолкала. Не хотела много вспоминать.
Или не могла.
Церковь стала клубом.
Рядом футбольное поле. Можно банку оставить около штанги, погонять немного.
Потом домой, бегом, надо от жары прятаться. В прохладе большой комнаты в доме бабушки.
В малой спал дед. Он вставал рано, немного ел, работал. Перед жарой выпивал стакан домашнего вина, съедал с большой тарелкой борща дюжину горючих перцев. Лицо вспыхнет, пламенеет, пот течет от ядрёных стручков.
Только крякал и кхекал. Принюхивал домашней выпечки ломоть хлеба.
Обедал обстоятельно - курятина, овощи, брынза.
Потом спал.
Вечером опять работал, пока сумерки не займутся.
Он умер в декабре. Я был на срочной службе и не смог его проводить...
Спустя много лет приехал к нам в гости дядя Костя, старший брат отца. Очень энергичный, видный, высокий мужчина. Какой-то важный пост занимал в Министерстве просвещения, филолог по образованию.
Сидим, разговариваем, вспоминаем под рюмочку.
Музыка заиграла, показывают по телику шведский ансамбль, титры ползут - АВВА.
- Смотри - точно, как ту женщину звали, в деревне. Напротив правления жила. Да вот, молоко - бабушкино... мы еще с Петькой ей носили... Помнишь?
- Я в архиве искал личное дело отца, твоего деда. Видел донос. Её рукой написан.
Одна фамилия вычеркнута и вписана другая... звонарь, юродивый из храма. Ей премию выдали. За бдительность. Расписка подшита в той же папке. По пятьдесят рублей за каждого... "врага" - получила. Тоненькая такая папочка...
- А чья - фамилия-то? Вычеркнута.
- Теперь неважно.
... Уже и не было многих к тому времени. От мазанки остался бугорок. Распласталась, въехала в землю. Трава высоченная. Кое-где солома крыши догнивает черными лишаями. Заросло все обильно. Только - легкое возвышение. Сразу и приметишь, если не знаешь.
Когда я слышу песни ансамбля АВВА, вспоминаю странное имя - Авва, вижу лето, деревню, бабушку, деда на мотоцикле, друзей, козу Майку.
Репрессированного деда представляю по единственной фотографии.
Легкое ощущение настороженности приходит, как тогда, когда банку с молоком ставил на пол, наклонялся в полумрак, у двери в избу. Всякий раз дыхание сдерживал, всё ждал чего-то.
Вот сейчас дверь приоткроется и я - спрошу...
© Валерий Петков, 2011-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2011-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
