Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Цитотрон

   
П
О
И
С
К

Словесность



ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ  БАЛЛАДЫ


 



      БАЛЛАДА  О  БОГАТЫРЯХ
      ЗЕМЛИ  РОССИЙСКОЙ


      Я в те еще родился времена,
      где за рулон бумаги туалетной
      давали много больше, чем за ленту
      от пулемета. И звала страна

      на вечный подвиг, трудовой и ратный,
      и прозябанье бодрое в быту.
      И принадлежность гордая к гурту
      была превыше дружбы и зарплаты.

      Я в те еще родился времена,
      где по привычке брат косил на брата.
      Но если принимали в октябрята,
      то воскресал Ильич. И вся страна,

      струя индустриальные миазмы,
      с больного бока на здоровый бок
      верталась в трудовом энтузиазме.
      По слову лишь. И слово было Бог.

      Я в те еще родился времена,
      чей подвиг в болтовне не растворился,
      хоть щёлкал кнут и крендель в небе вился,
      и сочиняли лучших имена.

      В какие бы хламиды не рядился,
      я в те еще родился времена,
      когда народ от серной спички брился,
      а в темноте сидел без ни хрена.

      Когда рассвет узрев недоуменно,
      а на плакатах - рожи кирпичом,
      в хомут совали выю и рамена,
      и прижигали горло первачом.

      Я в те еще родился времена,
      в которых век двадцатый заблудился,
      за что с лихвою каждый расплатился,
      чьи пожинаем ныне семена.

      Чья правота во лжи погребена,
      в чьих святцах - резолюции и даты.
      Где все, как неизвестные солдаты,
      поверили, что истине - хана.

      Я никому не ставлю в укоризну
      (история не терпит укоризн),
      что бурлаками Репина отчизну
      мы с матюками пёрли в коммунизм.

      Но смею утверждать: судьба одна,
      ты сгорбился под ней, иль возгордился,
      но если прежде в люди не годился -
      и ныне перспектива не видна.

      _^_




      ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ  БАЛЛАДА

      Провинция - курорт для простаков
      и гениев. А умному тут скука -
      род муки смертной. Но и бардаков
      столичных не увидишь тут. А ну-ка,

      поверь всерьез, взбираясь по нужде
      на скифский холм (стянул штаны и обмер!),
      что правы те, кто справа - а не те,
      что слева, что из мыльных опер

      мы пищу почерпнем для головы,
      что коллектив нам - лучшая награда...
      Ведь мера мудрости взыскующего града
      суть степень одиночества, увы.

      Но здесь мой Бог. И голос мой лишь здесь
      звучит. А коль, не ровен час, умру я,
      как говорится, я умру не весь,
      а только то, что цель для поцелуя.

      Есть многое на свете, друг Шекспир,
      что поводом к бессоннице явилось,
      что мнилось нам, что возле носа вилось,
      ан далеко, как остров Кунашир.

      Лишь опыт оставляет зыбкий след,
      а истина, мой друг, неуловима.
      Как горький дым - и сквозь меня, и мимо
      плывет: до нас ей дела нет.

      _^_




      БАЛЛАДА  ОБ  ОГНЕННОЙ  СТИХИИ

      Был стар брандмауэр. Был молод брандмайор.
      Был молод мир. Все трое были стойки.
      Меж ними разгорелся жаркий спор,
      когда огонь набросился на стойки

      цейхгауза. Короче говоря,
      они сошлись (работа есть работа).
      Усами по-кошачьи шевеля,
      наш брандмайор задрал жерло брандспойта.

      Но не забил кастальский ключ... Рыча
      приглушенно от бешенства и гари
      в гортани "Доннерветтер!", сгоряча
      майор присел, примерился и - вдарил.

      Прощай, треченто! Здравствуй, сопромат!
      Любовь к искусству есть любовь до гроба.
      А что до тех, кто в этом слабоват -
      забудь про них. Они неправы оба.

      Влача свой крест под натиском стихий
      (как брандмайор), привыкнешь постепенно,
      что белый свет - то белый, как стихир,
      то совершенно черный, как геенна.

      Материя не терпит пустоты,
      а дух ни в чем не видит абсолюта.
      Над бездной наведенные мосты
      вновь рушатся под действием салюта.

      _^_




      ПАТОЛОГОАНАТОМ

      На расстояньи дрогнувших ресниц,
      с той точностью, что Шлиману не снится,
      он был свидетель, как валились ниц
      защитников отважных колесницы.

      Как шла болезнь Троянскою войной,
      и как - тому совсем свежо преданье -
      сгустилась над ахилловой пятой
      вся маета, вся темень мирозданья.

      А здесь, за беломраморным столом,
      не жизнь и смерть, а брат с любимым братом
      сошлись, и толковали об одном,
      и третьим был патологоанатом.

      Вооружен лишь светлой головой
      да безупречной оптикою Цейсса,
      он скромен, как трудяга паровой
      над полосой грохочущего рельса.

      Измызган фартук, труп давно зашит,
      окурок смят пинцетом цепким Шора,
      диагноз заключительный звучит
      торжественным аккордом до-мажора.

      Но сам Творец не смог бы горевать
      так безутешно в сумраке промозглом,
      не разреши ему над прахом звездным
      холодным спиртом душу согревать.

      _^_




      СПЕШИТЬ  НЕ БУДЕМ

      Спешить не будем, будем просто ждать -
      своей удачи ждать, как люди ждут зарплаты,
      отчаянье терпеньем побеждать
      и молча констатировать утраты.

      Грешить, и вновь замаливать грехи,
      подобно парусам, следить за свежим ветром,
      и по ночам прекрасные стихи
      писать хореем или гекзаметром.

      Он сам придет, победы сладкий миг:
      сырой весенний шквал обрушится с зюйд-веста,
      и у окна троллейбуса в час-пик
      нам контролер свое уступит место.

      А у дверей парадного "Камаз",
      под грузом барахла и ящиков пудовых,
      рассыплет исключительно для нас
      пол тонны сладких пряников медовых.

      И девушки ночные на Тверской
      нас встретят хлебом-солью и поклоном,
      и улицей какой-то городской
      куда-то поведут на свет зеленый.

      Ну, а пока тому не вышел срок,
      всерьез не принимай сей драмы пустяковой,
      в которой нам читает монолог
      судьба, как очень строгий участковый.

      _^_




      ОСЕННИЙ  ПЕЙЗАЖ  С  ДОМИКОМ
      ХУДОЖНИКА  ЯРОШЕНКО


      Курортный парк напоминает мне
      остов ковчега с тысячью расщелин,
      мазню слегка манерного Моне
      и стайку юных бестий Ботичелли.

      Испытывая детский интерес
      к превратностям поэзии и прозы,
      он сам собою, как волшебный лес,
      претерпевает вдруг метаморфозы.

      Сей древний скит, сей храм из янтаря,
      что не одним намолен поколеньем,
      примерно с середины сентября
      охвачен золотым грехопаденьем.

      Но и тогда, взойдя из-за кулис
      простанства, аш два о и хлорофилла,
      белеет, будто облачко, вдали
      "под белый парус" крашеная вилла.

      Приветствую тебя, достойным муж,
      свой Парфенон воздвигнувший заради
      общенья тесного сюда слетевших муз!
      Воистину, ни спереди, ни сзади

      нет непреложных истин, нет знамен
      не проигравших главного сраженья...
      Но остается несколько имен,
      бесспорно, заслуживших уваженье.

      _^_




      РУСЬ  ПРАВОСЛАВНАЯ

      Кустодиевский мир берет меня в полон
      церквушек золотых и девок толстозадых.
      Сивухи перегар и запах от попон
      веселым колтуном стоят над чудным градом.

      В печатных пряниках - ребяческий восторг...
      Малиновый трезвон с ума мещанок сводит...
      И ручка теребит цыганистый платок,
      зовет за самовар и граммофон заводит.

      И радостная Русь, ясна, как Божий день,
      пасхальное яйцо по небу катит снова...
      И не темна невзгод стремительная тень,
      а яблочно-красна и клюквенно-лилова.

      Благоотишен труд с молитвой на устах,
      и глаз голубизна, прозрачнее купели,
      свет каждого окна в тесовых кружевах,
      и в горенке уют от жостова и гжели...

      Спаси, Христос, твоя владыки и народ!
      С церковной паперти за всё воздаст сторицей
      избранец Божий, ласковый юрод,
      на чёрный хлеб да соль звяцая на цевнице.

      Он зрит иные дни: падение и взлет,
      исходища путей, где в предрассветном мраке
      у сизой полыньи ступив на алый лед,
      два русских витязя сошлись в кулачной драке.

      _^_




      ФЕВРАЛЬСКИЙ  СНЕГ

      Февральский снег кружится над страною,
      и странно мне, что у меня в стране
      и надо мною всё, и подо мною
      бело и сине, точно на Луне.

      Что явятся, нам свет скупой отмерив,
      и пропадут в серебряной пыли
      дни - добрые и грустные как звери,
      что из лесу погреться к нам зашли.

      Что поцелуи глубже, чем сугробы:
      провалишься - не выбраться вовек,
      но в странной невесомости мы оба
      стоим и смотрим, как кружится снег...

      Взлети со мной, всех смут моих виновник!
      Не смей, молю, заглядываться вниз!
      В твоих руках твой ветреный любовник,
      и сущее, и вечность, и каприз.

      Пускай и нам, как образам Шагала,
      покажется над нитью колеи,
      что для любви бессмыслицею стала
      привычка к притяжению Земли.

      Стряхни с подошв невзгод и бедствий метки,
      ничтожность клятв, сомнений низкий дым.
      Пускай лишь двое вырвутся из клетки!
      Ведь я-то думал - я совсем один.

      _^_




      РОЖДЕСТВЕНСКАЯ  УВЕРТЮРА

      В печи томилась гречневая каша...
      Харчи в кладовке отбывали срок...
      Бесстрашный краснозвездный ястребок,
      сверхзвуковым усильем экипажа
      с пространством споря, надрывал пупок,
      не зная, что пилота воронок
      ждет на земле и тёплая параша.
      Звезда пылала в небе, словно стог...

      В плену оконной рамы утепленной
      звенел комар, сибирский соловей...
      Я родился. Мотался меж ветвей
      унылый красный флаг над женской зоной...
      И закричал я, чтоб не слышать стона
      больной и грешной матери моей.

      Сквозь громкоговоритель на горе
      лилась громоподобная осанна.
      И кто-то дверью хлопал непрестанно
      и спрашивал махру и кипяток...
      И был барак прекрасен, как чертог.
      И добрые волхвы без промедленья
      мне поднесли мой фиговый листок
      и небесспорный дар стихосложенья...
      И столь же неуместен здесь восторг,
      насколько неуместно сожаленье.

      Озвучивая эту мелодраму,
      радист уже строчил радиограмму
      народам и правительствам. И рот
      его, с утра не принявший ни грамма,
      кривился, ибо не поймет народ...
      ...Тайга ложилась ниц под пилораму...
      А у правительств - дел невпроворот.

      В яслях из неоструганной сосны
      я спал и, улыбаясь, видел сны.
      И эти ясли, сделанные грубо -
      точь-в-точь как мир за деревянным срубом,
      как вся тайга, похожая на трубы
      в органном зале, были мне тесны.
      И значит, если будем мы честны
      с самим собой - рождённые в неволе,
      вне выбора, в какую шкуру влезть, -
      поймём: нам век свободы не обресть.

      Средь истин, не имеющих названья,
      и речек, не имеющих моста,
      имеет смысл лишь орган осязанья...
      Была бы жизнь достаточно проста,
      когда б губам хватало крошек хлеба
      и воздуха, когда б не это небо,
      красноречивей белого листа,

      где облака, как знаки препинанья,
      разбросаны, как нищим подаянье,
      и звук, еще не вложенный в уста,
      уже вопросом дерзким искушает,
      и свет безвидный землю орошает
      той истиной, чье имя - красота.

      Так будем же торжественны и строги:
      когда пройдут отмеренные сроки
      и колокол ударит вечевой,
      найдем и мы свои пути-дороги,
      поймем и мы, что мы уже пророки,
      и черный хлеб поделим бечевой.

      Пускай в судьбе всё рушится, пускай
      стирает память лица, дни и годы,
      торчит на вышке пьяный вертухай,
      атланты подпирают небосводы -
      неравенство всеобщей несвободы
      уже не ад, хотя еще не рай.

      Придет зима и кончится. Пролог
      другой зимы наступит. И острог
      название своё изменит снова,
      но выстоит и сохранит засовы,
      и гулкий пол, и низкий потолок.
      И время, уходящее в песок,
      здесь не преграда: ибо есть основы
      всего, чему началом было слово.

      ...Звезда светила в небе все сильней.
      И реки, начинаясь от морей,
      картину мироздания наруша,
      текли туда, где торжествует суша...
      Дымил костер... На нерест шла горбуша...
      Я медленно по водам шел за ней...

      _^_



© Игорь Паньков, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2010-2024.




Словесность