Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




GB:
These days


Первые частички настоящей осени - на сей раз - "выросшие" из/в октября/октябре - узнаваемые по трем замечательным инкарнациям золота (закат (1), листва (2), слезы (!)), приносят - как всегда - банальные переживания - воспоминания об ушедшей (сомневаюсь, что термин подобран точно-верно) любви, уехавших и умерших (увы!) друзьях, о днях, которым не суждено появиться вновь - в будущем - даже в качестве своеобразных отражений, наконец - о том, что многого уже не успеть... Странно, почему расставания с некоторыми ценностями (большей частью - духовными) переживается нами (мною?) значительно сложнее-труднее, чем столкновение с откровенно несчастливыми обстоятельствами (т.е. приобретение негатива)? Но, с другой стороны, если речь идет об одном событии (потеря любви, - что ж, сейчас автора волнует только это!), то последнее можно трактовать двояко - как расставание-с-благом, и как приобретение-не-блага. В таком случае, наверное, - необходимо научиться относиться к таким происшествиям (это неизбежно) - по разному - в зависимости от ситуации - душевная боль будет менее интенсивной, если не-любовь трансформировать (?) в обычное человеческое одиночество (относительно утратившего). К несчастью, существует опасность всестороннего (более глубокого) исследования (в этом случае переживается (одновременно!) и смерть любви, и подкравшееся одиночество, и эти воспоминания...) - но это грозит - в основном - только шизоидам. Более простой представляется ситуация, когда происходит несколько событий, причем - качественно отличных. Тогда вышеупомянутое правило (если читатель еще не забыл его) начинает действовать практически безупречно, а автор, чрезвычайно довольный тем, что ему в который раз удалось описать сложнейшую систему весьма примитивной словесной формулой, отправляется повествовать далее.

... Боже, как давно я мечтал об этом дне! Middle-осень, уже в золотой оправе, + солнце; небо, разумеется, совершенно безоблачное (я не стал бы описывать иное в эту пору), еще не холодно, хотя я почему-то прячу руки в карманы старенькой вельветовой куртки.

Я - ЛЮБЛЮ - ТЕБЯ!

Костер почти потух и я, призвав на помощь свое (уникальное в этих широтах) умение обращаться с высококачественной импортной техникой, вооружаюсь предусмотрительно заготовленной палкой и осторожно, "со свойственной всем делам человеческим постепенностью хода", выуживаю из утробы умирающего пламени свои сувениры-из-детства - несколько достаточно обгоревших ("печеных") картофелин.

        - Когда ты ел такую картошку в последний раз? - О., изловчившись, и, по всей видимости, совершенно не боясь испачкаться, приступает к трапезе. Что ж, платка для нее я все равно не нашел.

        - Не знаю. Давно, - лет девять-десять назад. В детстве, одним словом. Я жил тут неподалеку, в первой-от-реки пятиэтажке.

        - Я знаю, ты любишь рассказывать об этом, - она уже почти полностью очистила свою добычу. Как это получается у женщин?

        - Просто мы довольно часто гуляем здесь. Последнее время, по крайней мере. Детским воспоминаниям противостоять невозможно...

Голод в который раз дает о себе знать, посему я не позволяю О. намного опередить меня. Хорошо, что я захватил с собой соль, - теперь-то наша трапеза превратится в настоящий пир!

        - Знаешь, в затраке на природе есть нечто мистическое. Наверное, поедание свежеприготовленной пищи на свежем воздухе восстанавливает на некоторое время давно утраченную нами связь с юностью человечества.

        - Ты можешь думать об этом в момент... (Про себя: Эээ... Как бы сказать – похуже...) безудрежного поглощения печеного картофеля?

        - Только тогда, когда местные самцы греются на солнышке, вместо того, чтобы заняться добычей чего-нибудь более внушительного, - она ловко метает в меня тоненькую веточку. Наверное, это некая разновидность охотничьего орудия.

Мне все равно. Даже говорить не хочется, - я занят сейчас более важным-интересным делом - ворох воспоминаний, прикинувшийся поначалу этими необычными золотыми (!) листьями, обжег язык (и поделом ему, верному служителю лжи!1) рассыпающейся мякотью картошки-из-детства, наконец, - засыпал - полностью - своими нежнейшими лепестками, оставив на поверхности только лицо...

... Мы бежим в высокой траве, оружие - довольно тяжелое - тянет нас вниз, как и инстинкт загнанного зверя, - или это земля не хочет (в который раз) отдавать нас своему извечному противнику - небу, впрочем, нам наплевать, попасть в эти места мы еще успеем... Иногда кажется, что они уже совсем близко, но нет, - в который раз все обходится, мы продолжаем свой путь, изредка подбадривая наиболее уставших, пока, наконец, не достигаем цели - этого дня - чрезвычайно старой, а посему - раскидистой ивы на этом берегу реки. Все, - жизнь - что бы не случилось, продолжается (и продолжится) до этой ночи, что будет дальше, - не важно, не существенно, не интересно. Разве стоит думать об этом?.. Мы удобно располагаемся на ветвях, кто-то остается внизу - на всякий случай. Впрочем, там тоже довольно уютно. Я достаю из вещмешка ломоть серого (свежайшего!) хлеба, честно делюсь со всеми остальными, кто-то передает мне вареные яйца и соль, а ведь есть еще сыр - и довольно много; как всегда - обязательно найдется, чем запить... Но вряд ли меня удивит что-либо еще, кроме этого хлеба, последние крохи которого лежат сейчас на моей ладони. Я пытаюсь пересчитать их - только лишь ради того, чтобы сохранить-в-себе еще какие-либо качества-свойства (кроме вкусовых) этого хлеба, умеющего возвращать прошлое и продлевать-прокладывать кривую тропинку в будущее, хлеба, купленного мамой в "нашем" гастрономе двадцать пять минут назад...

        - Ты что, заснул? - О. целует, нет, скорее просто прикасается к моей щеке губами (почему ВЫ - вопреки мольбам моим - не засыпали меня полностью?..).

        - Хотел бы я это сделать, - говорю я, причем довольно искренне.

        - Неужели я так тебе неинтересна? - спрашивает она и я в первый раз отчетливо замечаю (движения губ, изгиб шеи, цвет волос, наконец), что в действительности ей вовсе не интересен я.

        - Нет, конечно, - отвечаю я, - просто я немножко задумался. Здесь - когда-то давно, очень давно, был мой дом. Здесь воздух исполнен (наполнен?) воспоминаниями.

        - И переживаниями?

        - Да, - ведь воспоминания всегда вызывают переживания. Простенькая схемка, но как же сложно иногда - на цыпочках - тихо-тихо - пройти по ней, не задев, не испортив ее узоры - все эти линии, кривые, сложные фигуры...

        - А есть ли необходимость это делать? - О. чуть склонила голову набок, где-то вдалеке - НАД - закат, словно бы существующий - здесь и сейчас - совершенно отдельно от неба... Отдельно-от-чего-то-субъективно-очень-важного - можно ли жить? Или только - существовать?

        - Никогда, - несколько невпопад отвечаю я. Что ж, поприветствуем первый кирпичик в стене непонимания. Процесс строительства не должен затянуться на долгое время.

        - Что? Необходимости нет? - она пытается продолжить, но я прерываю ее.

        - Ты похожа на хлеб. Мамин хлеб... - что ж, пусть еще чуть-чуть помучается!

Внезапно (ха-ха!) я замечаю... Впрочем, какая разница? Стоит мне чуть наклонить голову, как наши губы встречаются. Я несколько раз проделываю эти движения, чтобы убедиться в наличии определенной закономерности. Хорошо. Обнимаю ее.

        - Так начинается ночь, - говорит она.

        - Так начинаемся мы, - продолжаю я, помогая ей расстегнуть мои брюки...

Я - ЛЮБЛЮ - ТЕБЯ!

        - ...В детстве мне очень везло, - заходя в большой магазин после школы, я могла найти целую кучу денег. В основном - мелочь, конечно, но иногда попадались и купюры. Это были ОУД - особенно удачные дни... В любом случае, потерянного-и-найденного хватало на то, чтобы поесть по дороге домой...

        - Хлеб, - мечтательно, растягивая - единственную - согласную - говорю - я.

        - Не только. В конце восьмидесятых в подземном переходе на пл. Пушкина - ты, конечно же, знаешь эти места - открылось кооперативное кафе. Мы могли позволить себе замечательные бутерброды с красной икрой, хрустящие трубочки с кремом-наполнителем. Но иногда - в периоды безденежья - дорога превращалась в бесконечное обсуждение всяческих гастрономических прелестей, ожидающих нас дома...

Я почти не слушаю ее. Не потому, что мне неинтересно, - просто я знаю все, что она хочет (пытается?) мне поведать. Возможно, что я просто таким образом общаюсь с собственной памятью. И нет никого. Через некоторое время О. понимает это. Когда она начинает собирать вещи, я даже не пытаюсь остановить ее, - похоже, в этот раз они наконец возьмут и мое лицо... Медленно, поразительно медленно О. кружит - проникая в листопад - вокруг давно потухшего-погасшего костра, наконец, находит сумочку, что-то говорит... Наверное, я никак не реагирую, - она подходит ближе, наклоняется и долго смотрит на меня. Я стараюсь запомнить ее светло-голубые глаза, каштановые волосы, вздернутый носик... Внимательно слежу за тем, как неспешно, тщательно выговаривая слова, движутся ее губы...

        - Я не слышу тебя! - кричу ей и на миг становлюсь почти счастливым - ведь все-таки что-то удалось сделать.

Она смеется, смотрит на меня тем-самым-взглядом-что-был-так-дорог-мне-три-года-назад, потом, видимо, уже устав ждать, еще раз уделяет внимание "нашему месту" (ха, "то, что не принадлежит мне", надежно спрятано в кармане куртки!), немного комично машет мне ручкой (я бы предпочел воздушный поцелуй),.. Поворачивается. Уходит. Я мигом достаю заветный кленовый листик...

Я - ЛЮБЛЮ - ТЕБЯ!

...удерживая его за черенок, поднимаю на один уровень с силуэтом О. (ее все еще хорошо видно), начинаю играть особым образом - вертеть и наклонять в разные стороны кусочек желто-красно-оранжевого цвета... О. исчезает, словно бы обретая свою истинную - невидимую для меня форму, вновь появляется, легко сбрасывает свою курточку (действительно, зачем она ей?) - скрывается за небольшой рощицей тополей, но я мигом извлекаю ее оттуда с помощью своего прибора - О. устраивается уже на нем, - делает руками знак, чтобы я не забыл поднести ее ближе к своему лицу - я подчиняюсь - спорить с ней совершенно невозможно - она что-то говорит, снова смеется - и, видимо, полностью расставшись с надеждой пообщаться со мной, садится на поверхность листа и, обхватив руками колени, дарит последний взгляд ускользающим за горизонт каплям заката... Тут я наконец понимаю, что -

ОСЕНЬ...


02.10.2000 г.




Примечание

1 Штамп!



Оглавление




© Алексей Онуфриенко, 2001-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.





Словесность