Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Конкурсы

   
П
О
И
С
К

Словесность


Словесность: Рассказы: Виталий Мухортов


ЖИЗНЬ В СТИЛЕ ВИНЕГРЕТ


По обширному, разбитому на цветные клетки полю, ползет тощая муха. Она движется робко, неуверенно. Как только муха пересекает границу цветного квадрата, то сразу замирает, пораженная смене обстановки и сбивается с прежнего пути. Клетки мелки, многочисленны и невозможно определить путь, по которому муха будет ползти дальше. Да она и сама не ведает, то и дело мнется в нерешительности, смущенная многоцветьем...

Кто-то толкает Вадима в бок, и он с удивлением обнаруживает, что сидит на лекции с ручкой в руке и тетрадкой перед глазами. Аудитория полна звуков, которые издает масса сидящих и усердно пишущих людей. Он спохватывается, сгоняет муху и начинает поспешно испещрять чистую страницу.

Такие отключки стали происходить с ним все чаще и чаще. А может, раньше он просто не обращал внимания? Вот, например, вчера, когда они сидели и пили с Серегой пиво во дворике. Он засмотрелся на причудливый знак, кем-то старательно вырезанный на серой скамье: два кольца, соединенные двумя палочками. Его заворожила цельность знака. Он стал думать о том, что бы тот мог означать и совсем перестал слушать Серегину болтовню. Тот скоро это понял и обиженно замолк.

Вадим трясет головой. Опять он думает не о том! Он силится сосредоточить внимание на словах лектора, ухватить потерянную нить смысла, но глухие звуки будто бараны топчутся в ушных раковинах, толкаясь и мешая друг другу. Некоторое время Вадим пытается шевелить распухшими и извилинами, но в конце концов плюет и авторучка скользит по бумаге самостоятельно, откликаясь на звуки по принципу самописца. Сознание погружается в блаженный зыбкий туман мутных ассоциаций, воспоминаний и иллюзий: съеденный бутерброд (опять пересолили)... клип с Мадонной... аппетитные попки девочек... новый фильм с Дугласом... свирепая рожа контроллера в троллейбусе (козел)... ножки, обтянутые чулками.

Вадиму приятно переливание этих аморфных, не имеющих начала и конца грез. В отличие от реальности, в них нет ничего острого, неудобного. Развлечение поглощает его, он окунается в этот бульон целиком и на поверхности остается лишь трепещущая кисть с зажатой авторучкой.

Внезапно гремит звонок и кругом все ревет и вздымается, несется к двери. Поток увлекает и выносит Вадима в коридор. Перед ним плывут пуговицы, глаза, джинсы, окна, пиджаки, бюсты, пакеты, туфли... Поток выносит его на ступени и швыряет на асфальт... Нестерпимый блеск солнца, водовороты речи, смешки, крики, бесконечные мелькания лиц и тел... Он протискивается к кучке ребят. Глаза едва поспевают за калейдоскопом лиц, и слух напрягается, тщетно пытаясь ухватить нить беседы. Каждый звук, каждая гримаса отслаиваются в мозгу, нагромождаясь друг на друга, и череп гудит, напичканный не переваренными отбросами реальности. Вадим запоздало спохватывается, что ему нужно в библиотеку, но приятель неожиданно пихает его в бок и ему ничего не остается, как бежать за обтянутым потрепанными джинсами задом и прыгать в троллейбус. В битком переполненном металлическом ящике Вадима одолевает сонное оцепенение. Впрочем, подобное происходит и с остальными разморенными духотой пассажирами.

Он бессмысленно хлопает ресницами, глядя на мелькающие лентой знакомые до зубовного скрежета виды, и ему начинает казаться, что он сам похож на протяженный, разматывающийся во времени пестрый клубок мыслей без начала и конца. От этого становится не по себе...

Ноги по привычке приносят его к порогу квартиры. Руки гремят ключами, тело делает шаг и замирает в полутемной прихожей. Вадим не шевелится. Он стоит и обреченно ждет своры голодных псов - своих привычек и инстинктов. Сейчас на него набросятся, растащут на куски... Вот, начинается: ноздри ходят ходуном, и голова кружится от жирных запахов с кухни. В считанные мгновения рот наполняется слюной. Вадим рычит, упирается, но голод швыряет вперед, и он падает ниц перед кастрюлями. Мучительно стыдясь самого себя, Вадим совершает этот акт рабства, поклонения. Ничтожный предмет - кастрюля принимает чудовищные размеры и заставляет забыть весь остальной мир, оставшийся за пределами ее эмалированых стенок.

Магнит-диван тянет набитое брюхо к себе и Вадим падает на него, хватает пульт. Осоловелые глаза бесстрастно таращатся на мерцающий экран.

Пришедшая вечером мать устраивает разнос. Брань впивается в размякший мозг, проскакивает в душу, рыскает и переворачивает все вверх дном. Вадима начинают одолевать приступы тошноты как при шторме, и он ищет убежища в своей комнате. За плотно закрытой дверью власть гортанных криков ослабевает. Чувствуя внутри страшный бардак, Вадим рушится на кровать. Руки непроизвольно тянут на голову подушку... и здесь нет ему покоя! На сетчатке всплывают, сменяя друг друга, видения - калейдоскоп мешающихся картинок. Они вспухают, вздымаются, лопаются на куски и рассеиваются в красно-черном мраке. В ушах неотвязно вертится припев из какой-то дешевой, необычайно прилипчивой песенки:

    Ай-яй-яй-яй-яй-яй, у-убили негра,
    Убили негра, убили негра... .

Вадим с силой давит на уши, но та продолжает звучать, буравя стены гулко дрожащей тишины. Измученный, Вадим вскакивает и бросается к окну...

Звезды поражают его своим далеким безмятежным величием.



Темнеет. Вадим тащится домой от приятеля. Голова его полна лабиринтами и монстрами - следами компьютерной игры, в которую они резались с приятелем. Вошедший в роль, Вадим приближается к подворотне, и рука привычно нащупывает пистолет, но того вдруг не оказывается на месте, а сбоку раздается девичий визг... Брови Вадима ползут вверх: такого не было еще ни на одном уровне игры. Это какая-то новая версия... Чья-то сильная лапа сжимает ему рот, в тело впивается множество цепких рук.

- Тс-с-с, не рыпайся, птенчик, - Сопит чудовище.

Но Вадим и не думает рыпаться. Он воспринимает происходящее как продолжение виртуальных приключений. Вадим ощущает себя распластанным ковром, сшитым из всякой всячины - пестрых клочков беспокойств и соблазнов. Насилие как сапог наступает на него, но самому сапогу делается неловко от пестрой, сбивающей с толку Вадимовой неопределенности.

Ужаса нет. Лишь вялый интерес к происходящему.

Девица продолжает визжать, но ее быстро успокаивают. Торопливое шарканье ног слегка раздражает Вадима - от него веет хаосом. Он подымает голову, в надежде отыскать звезды, но небо целиком затянуть мутными клочьями. Страшная тоска и чувство зыбкости окружающего и себя самого одолевает Вадима. Он знает, что должен испугаться, но не может, ибо в испуге есть инстинкт самосохранения, а Вадим не знает, что ему сохранять, что он такое вообще, и от этого становится по-настоящему жутко. В нем просыпается дикая ярость против невидимой силы, растаскивающей его на куски. С недоумением таращится он на обхватившие его руки, как будто замечая их только теперь. Он рвется, и руки ошалело разжимаются.



Вадим мчится по ночной улице во весь дух. Огни фонарей, мокро поблескивающий асфальт, вереницы зашторенных окон ползут и покорно расступаются по сторонам. Он прибавляет ходу, и они оживляются. Тогда он замирает, и весь мир останавливается рядом как верный пес. Это приводит его в восторг: оказывается, мир способен быть покорным! Куда девалась агрессия, стремление ворваться в крохотное пространство черепной коробки? Понятно: чем быстрей он движется, тем смиренней окружающие армады. Значит, надо двигаться. Бежать!

Все, с него хватит! Ему осточертело быть свалкой сенсуального мусора. Двигайся, беги, черт возьми - это их отпугивает. Не подпускай к себе, хоть это непросто. Вон, например, та красная юбка или чужой треп. Он только делал вид что слушал, а на самом деле двигал, шевелил извилинами. Он неустанно продолжал сортировать мусор впечатлений, пытаясь отыскать в нем свое. Иной раз чужое все же просачивается, и тогда он яростно отрывает гадин от себя. Двигайся! Шевелись, мать твою!

Кажется, кое-что в нем самом проясняется, но Вадима страшит мысль, что мир может растоптать в одно мгновение отвоеванный с таким трудом крохотный клочок сознания, снова набить его, Вадима, как мешок отрубями. Пока удается этого избежать.

Но вот он опять трясется в осточертевшем троллейбусе. В вязком потоке всеобщего оцепенения двигаться все трудней. Усталость берет свое, и соблазнительное сладкое полузабытье подкарауливает каждое шевеление мысли. Вот-вот и оно проникнет внутрь, а за ней и жуткое скопище избыточных, ищущих своей жертвы бесприютных вещей.

"Осторожно - двери - закрываются - следующая - остановка - "рынок" - выход - к - магазину - "Ткани" - магазин - "ткани" - это - богатый - выбор - сумок - и - зонтов - пуговиц - и - шнурков... " - тараторит репродуктор, и эта неотвязная зомбирующая какофония становится в авангарде крестового похода мира против его, Вадима.

Скрип зубов. Гнев.

- Заткните эту сволочь! - орет он во всю силу легких, и рядом вздрагивают, и где-то хнычет ребенок.

"... богатый выбор бижутерии, мыла и гигиенических средств по уходу за... "

Гнев подбрасывает Вадима к злосчастному динамику. Руки его словно взбесившиеся птицы. Они сжимаются в кулаки и изо всей силы гвоздят по хлипкому пластиковому щитку громкоговорителя. Та трещит и динамик глохнет.

Кто-то охает. Вадима хватают. Кругом шум, гам, угрозы, увещевания...



Он лежит на диване, уставившись в потолок. Потолок чист и ровен, свободен от ненужных мелочей, и смотреть на него Вадиму доставляет странное удовольствие. Разве Вы не замечали, как ужасно приятно смотреть на чистый белый потолок?...

Дребезжит звонок и Вадим чертыхается. На пороге стоит Зинка - невысокая пухлая добрячка с веснушками на маленьком носике. Она давно вздыхает по Вадиму, но тот к ней холоден за исключением известным периодов, когда все равно с кем. На них и остается уповать бедной подружке.

Они выходят на прогулку. Небо на западе багряное. Они продолжают шагать по сумрачной аллее. Шорохи листвы под их ногами нарушают и без того зыбкую тишину. Зинка все болтает, трещит без умолку, и ему постепенно становится невмоготу.

- Помолчи, - глухо просит он.

Однако подружка, увлеченная собственным рассказом, не слышит.

- Заткнись, слышишь? - приказывает Вадим, чувствуя приближение страшной волны..

Зинка заливается простодушным хохотом, приглашая его посмеяться вместе с ней по поводу какого-то случая.

И тогда он улыбается в ответ и протягивает к ней руки.

Ногти впиваются в горло.

Бедняжка хрипит, пучит глаза, высовывает язык и наконец испускает дух...

Чудовищный зуд постепенно ослабевает. Вадим отпускает, и обмякшее тело кулем плюхается в листву. На минуту ему становится легче. Он шумно вздыхает и брезгливо вытирает руки платком. Но вдруг с неожиданной силой вспыхивает сознание непоправимой ошибки, а вместе с ним и невыносимая Зинкина болтовня, ее идиотский хохот.

Тогда Вадим падает рядом, и тело его содрогается в рыданиях.



© Виталий Мухортов, 1999-2024.
© Сетевая Словесность, 1999-2024.






НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность