Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность


Словесность: Рассказы: Виталий Мухортов


КАРТОШКА КАК ИСКУССТВО


Утро было тихое и ясное. Нежная синева на горизонте плавно переходила в глубокую ровную лазурь. Воздух был прозрачен, свеж и будто напоен светлой радостью. Солнце щедро обливало светом крыши домов, расцвечивало золотом листья, озаряло серое полотно дороги, по которому, сверкая спицами, катил велосипед.

Володя медленно вращал педали. На душе у него было пасмурно: ему пришлось встать рано, и сон все еще не отступал. Вместо того, чтобы нежиться в теплой постели, ему приходилось дрожать от холода. Но картина летнего утра не оставила его равнодушным, и он охотно пялился по сторонам.

Мимо плыли уютные домики, опоясанные цветным штакетником. Они кокетливо прятались за стройные деревца, высаженные под маленькими окнами. Каждый домик был по-своему мил, а в это утро все они были нарядны и исполнены какого-то торжественного ожидания. Это ожидание смутно отозвалось в душе полусонного велосипедиста.

Однако скоро на смену милым крохам вылезли неуклюжие громадины фабричных корпусов. Город остался позади, и за поворотом в грудь по-разбойничьи ударил степной ветер. Велосипедист был вынужден пригнуться и изо всех сил налечь на педали. Некоторое время Владимир тужился, сопротивлялся, но ветер не отпускал. Коварный, он то затихал, будто ускакав прочь, то вдруг хлестал по лицу пыльными струями. Было очень неприятно чувствовать себя ничтожной песчинкой перед слепой стихией.

К даче он подъехал взмыленный, измотанный и слегка разозленный. дурное настроение объяснялось еще вот чем. Он вспомнил о цели своего путешествия: отец просил помочь выкопать картофель. Мысль о подневольной изнурительной рутине стала разъедать душу.

Несмотря на то, что Владимир мог проявить в нужный момент волю и решимость, он, хоть и не признавался себе в этом, очень любил комфортное существование. Ему казалось, что вкусный обед, мягкая постель м компьютер с телевизором давно стали некой пуповиной, соединявшей его с миром, необходимыми и достаточными составляющим благополучие. И сейчас, скрепя сердце, он готовился к безрадостной возне в грязи.



Стоя с лопатой, в грубых рукавицах – парень бросил тоскливый взгляд на набежавшую хмурую тучу, потом на отца, который работал неподалеку как заведенный и, горестно вздохнув, повернулся к грядке.

Первые подковы оказались хуже некуда. Лопата ловким зверьком выскальзывала из-под сапога. Силясь обуздать непокорный инструмент, работник вгрызался в землю чересчур глубоко, либо ошибался и лезвие безжалостно кромсало нежно-розовую плоть клубней.

Отец покачал головой. Он отобрал у сына лопату и показал как нужно копать. Владимир невольно залюбовался слаженностью его ровных движений. Ему стало неуютно; он показался самому себе трактором посреди цветочной поляны.

-Не торопись, главное, почувствуй работу, - посоветовал отец и протянул лопату.

Новые усилия почти ни к чему не привели. Хоть норовистая лопата чуть и присмирела, ему по-прежнему не удавалось определить положение клубней; "раненые" продолжали прибывать.

Пора утренней свежести миновала и солнце из ясноликого ангела медленно превращалось в инквизитора. По раскрасневшемуся лицу поползли капли соленого пота. Спина вскоре заныла с непривычки.

Владимир злобно сплюнул и вонзил лопату в почву. Мрачный взгляд его окинул вереницу нескончаемых грядок. На душе лежал гадкий тоскливый пласт.

-Пойду напьюсь! – Бросил он отцу и, глухо хлопая сапогами, поплелся к дому.

Напившись ледяной воды, он наблюдал за отцом из окна.

"Как может он так вкалывать?!"

После передышки работать стало еще тяжелее, натужней. Владимир решил выкинуть все из головы, забыть об отдыхе до тех пор, пока не закончит работу. Он жаждал заглушить адскую тоску, забыться в мерном отупляющем движении.

Шарк! – лезвие упирается в землю. Толчок, еще толчок и оно туго, с отвратительным скрежетом протискивается вглубь. Рывок! – живот ноет, однако земля подается, лопается и задирается кверху, нехотя разваливается на жирные куски, из расселин которых пугливо выскакивают бледно-розовые уродцы, опутаные хлипкой сетью кореньев. Лопата бьет плашмя по земляным головам, и те крупно разламываются

Опять: - шарк! – другой куст, затем третий, четвертый,... Густая ботва мечется в истерике, путает ноги, делает отчаянные, безумные попытки спастись, но грубые сапоги давят, терзают и затем брезгливо отшвыривают ее прочь

Работник никак не мог избавиться от боязни упустить бледных узников и поэтому старался копать как можно глубже, вырывая чудовищные куски траурной земли. Его терзал соблазн размолотить все в мелкую крошку – так раздражал вид грубых, нагло маячивших перед ним глыб.

Все это приводило к бессмысленной трате сил и времени.

-Отдохни, сын, не мучайся, - сжалился отец.

В голосе отца Володьке почудилось неверие, безнадежное разочарование в нем. Самолюбие его было задето. Со злобным остервенением схватился за ненавистную лопату. Однако силы утекали, а работа не продвигалась. Земля превратилась в тягучую смолу, трясину, всасывающую его силы и парализующую злую волю. Наконец, совсем выбившись из сил, Владимир образумился. Он кое-как овладел собой, постарался припомнить действия отца. Движения его стали вдумчивей и точней. Долго ему не удавалось подцепить корень с клубнями: в последний момент тот соскакивал с лопаты и большая часть его оставалась в земле. Лишь позже до Владимира дошло, что он слишком уходил вглубь, пытаясь подсунуть лопату под клубень; масса захваченной при этом земли не оставляла места картофелю. Подражая отцу, он решился сделать мелкий подкоп, сразу направив лезвие под корень. К его удивлению все картофелины оказались целыми и невредимыми. Они сидели на стальном штыке, боязливо нахохлившись и тесно прижавшись друг к дружке.

Казалось, дело пошло на лад. Однако зуд уязвленного самолюбия не стихал. Владимир по-прежнему был не доволен собой.

Раз! Два! Три! – Куст летит в сторону. И снова: раз! два! три! – второй плюхается рядом. Он нащупал ритм, открыл его секрет. Работать стало легче, а главное – быстрей!

Прошел час. Губы пересохли, все чаще давали о себе знать истомленные спина, живот, руки, плечи, но Владимир неудержимо продвигался вперед, завороженный ритмом.

Позади расстилался обширный участок с выкопанной картошкой

Но еще кое-что не давало покоя. Владимир не мог отделаться от безрадостного чувства, что он превратился в некий лопатный агрегат, перестав быть человеком. Будто земля взамен картошки взяла часть его самого.

"Вот почему многие не любят физическую работу", - подумалось Володе.

Но как остаться самим собой, не выпуская лопаты из рук?

Володя попытался пробудить воображение. Лопата чудилась ему сказочным оружием; гибкие стебли – коварными змеями, ныряющими в землю. Куски черной земли превращались в разломы морских скал, из которых сыпались сокровища.

Однако игра воображения скоро недоела, показавшись пустой и невыносимо фальшивой.

В сердцах воткнув лопату в землю, Володя промокнул пот и обвел взором участок.

Тихо шелестели малахитовые листья яблони. Разноцветные астры покачивали на ветру своими хорошенькими головками. Душа его посветлела, потому что в этом таилось нечто прекрасное, невысказаное. Оно было вплетено в шепот ветра, в пение птиц, в скрип старенькой вишни у забора. Природа словно пыталась поведать о чем-то важно, сокровенном.

Сердце его дрогнуло... С удивлением Володя прислушался к себе

Повинуясь новому чувству, он взял лопату и коснулся почвы. Будто не горячая сталь, а кончики пальцев ласково тронули землю. В нем словно что-то оттаяло. Осторожно, боясь нарушить эту блаженную оттепель, принялся за работу. Зорко примечал место подкопа, любовно подрезал черную морщинистую почву. Лопата приросла к нему, стала продолжением рук – так обнажилась его душа, обострились чувства. Злая энергия вышла наружу, освободила сердце и оно воспрянуло, зацвело. Удивительное дело: работа пошла бойчей и ловче.

Земля из ненавистной грузной массы превращалась в нечто иное. В род одежды, от которой Володя бережно высвобождал заветные плоды; роженицей, у которой он принимал прелестных розовощеких младенцев. Лишь теперь Володя увидел, какие они разные и красивые. Среди них были нежно-розовые, бежевые, с легким коричневатым загаром, а близ навозной кучи из-под лопаты брызнула россыпь прелестных малюток, в малиновых шапочках.

Володя чувствовал, что влюблялся, начинал понимать свое дело, свою природу, свою землю. Он приостановился и оглянулся. Урожай почти весь был убран.

- Ай да сын! – воскликнул отец, подходя к нему. – Совсем другое дело, а? – И подмигнул.

"А ведь отец мудр", - подумал Володя, заговорщицки улыбаясь в ответ.

Он приблизился к яблоньке и обнял гладкий ее стан. Блаженно прикрыл глаза...

Сад мерно и величаво шумел. Казалось, будто колышется огромное бескрайнее море. В пении ветра слышалась могучая дремотная, мудрая сила бескрайней земли русской; душа отзывалась светлым, сильным подъемом.

Медленно разомкнул веки. Гладкая кора приятно холодила разгоряченный лоб.

Господи, каким же глупым он был. Не была ли его прежняя жизнь лишь мучительным и бездушным "копанием картошки"?! Люди, обстоятельства, весь мир казались досадными препятствиями на пути осуществления желаний, и он прыгал, перешагивал, топтал...

А секрет счастья оказался так прост! Лишь распахни душу да обними, охвати сердцем все что ни есть на этом свете, слейся с ним воедино. И тогда из ледяного тумана Вселенной выступят родные, любимые образы.

Кроткая улыбка тронула его губы. Лик был спокоен и светел. Никогда еще Владимир не испытывал такого единения со всей землей русской, такой могучей силы в себе.



© Виталий Мухортов, 1999-2024.
© Сетевая Словесность, 1999-2024.






НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность