***
* * *
Какое утро! Маленькие тени, -
те, легкой кости, быстрого биенья,
подняли бунт, бессмысленный и нежный,
и в млечном небе плещет возмущенье.
В молочном небе колосится ропот:
мы будем жить по древнему обряду -
звук выдыхая и вдыхая копоть,
и жизнь, и жизнь за то беря в награду.
_^_
* * *
Не захочешь - а простишь,
позабудешь. Запах кисло-
горький: сохнущих ресниц,
свежей грязи, новых листьев.
Эти роды - удались!
Эти схватки были кстати,
оттого подросток-лист
щедрость детства нынче тратит.
Сделав правильный шажок,
наставляет нас растенье,
как ослабить поводок,
как забыть про притяженье,
перепутать "вверх" и "вдох".
Здесь секрет так прост, так дорог,
вот, уходит из-под ног
дно дворов, машины, город.
Полсекунды над землей
с диафрагмным замираньем -
ветра силою сырой,
неоплаченным дыханьем.
_^_
INNSBRUCK
Немота прольется с вершин в долину,
мой язык толкнется о воду и глину,
и лакая молчанье, и бегло плеща,
я закончусь, как боль, не дождавшись врача.
Ночь: ты плачешь, чужбина, о том, что чужая.
Это плачет лисица в горах молодая.
Это, думаешь, ветер сосну теребит?
- это воздух повсюду, где хочет, летит.
Сквозь намокшую хвою,
скупой травою,
по нагим бокам,
через облака,
оглянуться вниз:
Нет границ.
_^_
ALPENSTEREO
Смерти не будет - и не будет покоя;
будет туман над яшмовой плыть рекою;
все, что в пространстве длится - стебли, рельсы и ветер -
все потеряет в цвете.
Будет лишь... перерыв; лиственничной ограды
- так... трехтактный мотив: спи, плакать не надо.
И под коньками крыш, над подступами сланца -
постоянство.
Вот и пришел рассвет после палеозоя,
здравствуй, пещерный строй и паровая тяга.
Ночи не будет, нет; за темной межою
будут огромные камни провожатыми шага.
_^_
* * *
Кто озвучит "алло"?
Как очутится голос в мембране?
Если наш разговор -
весь лишь тяжесть, и запах, и цвет.
Утро, сосны, тепло.
Как прозрачна минута, как с нами
происходит все медленно, сколько уж длится рассвет.
Тише. Глохнущим днем
разделяясь на хаос деталей,
проливаясь стеклом, заоконной зарей, петухом, -
жизнь есть только - потом.
Я совсем не спешу по ней дале,
эта охра раздвинется в воздухе, мы не умрем.
_^_
* * *
Как океан, обрушив на утлый берег волну,
обогащает сушу подарками ни к селу,
ни к городу: все пустые раковины, весло,
ошметки другой стихии, им тоже не повезло,
- Так невозможность встречи ошеломляет ум.
Не сразу. Но в первый вечер услышишь поющий шум,
И густ и прозрачен воздух, и краскам потерян счет.
Беречься от боли поздно, а кажется - пронесет.
Но вот наступает завтра, за шеломянем еси,
И гиблая твоя дамба, попробуй себя спаси,
Разлука разносит в щепки все то, что было тобой,
И Бог его знает, где ты - нигде, слепой и глухой.
Но думаешь не о смерти в темно-зеленой воде,
О (сверху льющемся) свете, а, в общем, о ерунде:
Что дальше будет с тобою, и - вдруг замечая дрожь -
Умытый соленой волною, сейчас, на что ты похож.
_^_
НОВОСИБИРСК,
СЕРЕДИНА СТОЛЕТИЯ
Здесь никто не расскажет, как глохнет в аортах кровь,
как в заваленном снегом, истончившемся, ветхом,
почти не сущем году кто-то саночки тянет вновь,
увозя свои вещи со свалки века.
И не внемлет ухо, и не глядит глаз.
Разгребая эпоху, луч не находит нас.
Все, что я различаю - середина века, Сибирь,
матерьяльность отчаянья, пыль изо всех дыр -
это лишь реквизит. На тот взгляд нанизан зрачок,
на губах - тех улыбок молочный сок,
вывернуты ли лампочки, наизнанку тулуп
вывернут, и рука
трогает ребра труб.
Чья ушла душа на поиск тепла. -
О зиме (земле) не скажет "была"
стерегущий метели, металл и гарь
инвалид календарь.
Мне всего-то осталось до пятьдесят второ...
до войны, воронкА, осени, крика ворон,
обветшалого платья парка, кружи, ветер, кружи.
Где мы бредем? Чьи, Марковна, светят нам рубежи?
_^_
* * *
Женщина, перепелка,
вспархивая из ржи
стриженой, надпоровши
воздух вдоль желтой каймы -
Сердце - не будет толку.
Встань, шитье отложи
цвета скорой пороши
на рощи, хлеба, холмы.
---------------------------
Что крестом вышивая,
что огромной петлей
под сизыми облаками
путая след,
я, мой заяц, не знаю
пути домой,
ни что с нами будет,
ни дома нет.
_^_
* * *
Ни атомы, ни плачущую хвою,
тем более - тебя
речь не творит, она живет собою,
из-за себя.
Где мир разбит или когда под вечер
все не идешь,
там нет меня, там ни меня, ни речи,
а только дождь.
Еще шагнешь за тающие вешки,
увидишь сны:
пришли на суд боярышник, орешник,
и вот, равны.
_^_
НА ВЕЧЕРНИХ КУРСАХ В МХАЛ
Не бойся, жизнь научит,
обтешет естество
до нервов, до летучей
призрАчности его.
До звона лихорадки,
в класс смертныя тоски -
пиши себе в тетрадке,
марай свои листки.
Ведь, педагог-растлитель,
смеситель нас сирот,
пришел уже учитель,
чернеет у ворот,
когда реки не видно,
но дрожь и огоньки
правдивей и бесстыдней
буквальности реки.
_^_
* * *
В Москве метет. Профессорские дети
наотмашь: Stirn! - и, издалече: Stern...
И снова снег один на целом свете,
бедняцким войском гибнет у лантерн.
Гражданский мор, декабрьский сумрак мокрый, -
а ты свистишь: и века не пройдет,
я пропляшу в глазах, холодных стеклах,
я всех ушедших подыму в поход,
российский плат рванем на все четыре,
смелей орда - надменней фонари,
и никому никто не равен в мире,
и сам-то мир как хочешь собери.
_^_
С. Гандлевскому
Бетонной пустыней, бля,
бритоголов, кандален,
может, на Марсе жизнь
все-таки есть?
Но мы свободны, земляк.
А в горе... всяк тривиален
и гол, и на фиг язык,
ржаво-отчая жесть.
_^_
* * *
Мне так нравится спотыкаться
о гранитный берег - запинаться с разбега,
и нарушать границы, рассеиваться вокруг
радугой, мелкой изморосью, ракетами в честь победы
кого не знаю над кем - но мы поздравляем всех,
пусть никто не забыт: галочьи и скворечьи
глаза домов, в них ужас, все понимающий снег
и небо, гигантской птицей летящее с Замоскворечья.
_^_
* * *
Сварим борщ, товарищ, до белого буряка,
разольем в округе - бомжей, котов
оросим; панельные берега
закипают в охре: потоп, потоп.
Наши города поменяли масть:
это кто-то блудит языком, кот;
то закат твой шкода по крышам шасть,
о пороги трется, к рукам не льнет.
Громыхнет на западе: соли брось,
дотечет к тебе сметана облаков.
Бездомным запахи, своре кость,
нам темная юшка слов слов.
© mpt, 2000-2024.
© Сетевая Словесность, 2000-2024.
|
