МЕРТВЕЦУ  ДО  ВОСТРЕБОВАНИЯ Большой указательный средний мизинец... Мелькают ножницами стрижи... ТРАВНИК Мать бледна. Скатерка бедна... ЧТОБЫ ПЕРЕЖИТЬ ЗИМУ НЕДЕБЮТ Немного за двадцать: первая седина... Приходишь, потому что зовут... карты безденежье два голых ствола... Кажется, пейзаж этот соткан... Жить бы у моря, и чтобы всегда... Время - зима, время - обновлять гардероб... яблоки жалобно под ногами взвизгивают... я всегда хотел ходить в фетровой шляпе...   Чарльз идет по дороге... в 2043-ем... ЖУК, ЗАСТЫВШИЙ ВНУТРИ на углу под дождем стою мокну... Два брата... В дожде... буковски никогда никому не верил... Белье во дворах - первый призрак весны... слышала, как противно визжат... когда тебе стукнет тридцать... Не заметил и сам, дорогая... Подпишешься на журнал на год вперед... Было два человека: один... мне снова двенадцать... * * * Большой указательный средний мизинец и один затесался среди них безымянный как солдат неизвестный как внезапный разиня посредине спешащих застыл деревянный Может просто заслушался птиц пересмешкой может имя забыл. Так обнаружив с удивленьем в кармане случайную пешку - вдруг замрешь обездвижен обезоружен А вокруг зачинается последний день зимний на скелетах весны золотых соловьев блики солнца. Тут понимаешь - от того он без имени чтобы дать ему имя. Твое. _^_ * * * Мелькают ножницами стрижи - с паршивого неба хоть облака клок Ребенок стоит, лодочкой руки сложив смотрит, рот разинув как лох на сужающиеся этажи многоквартирных гробов отлитых в бетоне На небо, в которое они упираются Стрижи еще пуще стараются - и сыплются трупики февральских капустниц в ладони _^_ ТРАВНИК 1. от одиночества настой на пустырнике прописал сам себе вот и пью его с луной надкушенным сырником бывает заедет отец - я и ему налью он напьется кулаком по столу и настырно так: почитай отца своего мать твою. 2. от любовных недуг помогает ромашка по четным с утра по нечетным вечером рецепт даже слишком простой: соседка-алкашка букет полевых и что-то для печени придешь она распахнет объятия - Сашка! а угостить-то тебя мне и нечем 3. от первобытной жажды крови хорош зверобой иногда кровохлебка выпьешь откроешь окно и орешь про каких-то подонков эту суку того уебка внизу на асфальте пятна задранных рож дрожат как солнечные робко 4. главное - чтобы не сыграть в ящик не переставая жуй дуба кору время от времени проверяй настоящий ли ты иголки ломая о кожу уже кожуру и когда до такой степени задубеешь станешь как ящер ложись и жди за тобою придут au jour le jour _^_ * * * Мать бледна. Скатерка бедна Из всех рюмок не выпита только одна _^_ ЧТОБЫ  ПЕРЕЖИТЬ  ЗИМУ месяц не выходи из дома Закупи сигарет, чая, и тихо сползай с ума Лучшее для тебя состояние - кома которая, по сути, и есть внутренняя зима Там такой же пустующий сад с чугунной скамейкой под остовом груши. Там также снеги лежат И тихо, будто пальцами заткнуты уши И в доме из всей обстановки блики и тень, да на год запасенный уголь Тут время последней уловки - обернись детской игрушкой, закатись в темный угол. _^_ НЕДЕБЮТ Кончились сказки про тычинки и пестик, про белого аиста и про капусту: в первый раз одну отпустили на дачу. И теперь она молча снимает крестик, кладет на стул, передумав цепляет на люстру, на всякий случай, и на удачу. Он лежит, ощущая спиной каждый шов на простынке. Двор заливает, как из ведра. Она глядит в потолок, очень тихая, говорит, мол, может время еще не пришло. И он чувствует внутренней стороной бедра, как оно тикает. _^_ * * * Немного за двадцать: первая седина кожа лица, изъеденная улиткой; чувствуешь себя так, хоть сиди на крылечке за скрипучей калиткой и удивляйся каждому ее скрипу. Крути самокрутки, кури не спеша помня, что с дымом по типу выходит душа _^_ * * * Приходишь, потому что зовут Садишься в дальнее кресло И либо ты один необут либо пиджак по шву треснул В общем, из обстановки выпадаешь куда-то в тень книжного шкафа. Неловким взглядом обводишь гостей: жирный, с французским прононсом травит одну за одной байки. Другой, крупноносый ржет, как душевно больной. Дамы порхают птичками (сравненье придумали дамы) А ты отсыревшими спичками рисуешь им признак Адама И ты претендуешь на выход из этого дома в котором одна лишь стена фасадная тебе и знакома да куст у этой стены с повязанной красной лентой. Но - в том доля твоей вины - тут ты становишься пленным молчания, потому как сбил со стола статуэтку когда оправлял пиджак (поднял с пола монетку, кого-то случайно пихнул сделал хоть что-нибудь встал со скрипом, чихнул - нужное подчеркнуть). В такие моменты ждешь звонка, приступа, или такой грозы, чтобы дождь лил и лил и лил и... _^_ * * * карты безденежье два голых ствола тополиных в конце по аллее соседская девочка поднимает волан - из-под юбки трусишки белеют косы почти метут пыль через плечо она глядит на меня и смеется сегодня мальчик будет ее горячо на фоне заходящего солнца ставлю чайник папиросу из пачки над вареньем кружатся осы за окном в яблочном море как мачты затонувшего корабля сосны _^_ * * * Кажется, пейзаж этот соткан из камня и онемелости и нужно не мало смелости чтоб, распахнув настежь окна впустить его внутрь, в комнату. Представим его подробнее: лист, по которому дробные числа ползут - вспомни, то только стена и пожарная лестница. То, что можно принять за ящики, это, приятель балконы, естественно. Стиранная с хлоркой синяя тряпка над этим всем - небо, но где-то в семь вешают новую, черную. Линия передачи: птицы торчат нотами Но не идет речь о том, чтобы извлечь что-то кроме полной длиннотами какофонии. Короче, пейзаж обычный для города не дающего поводов художнику для дерзких краж. (Но если все же осмелишься впустить его внутрь спрячь всю домашнюю утварь особо - ножи и женщин) _^_ * * * Жить бы у моря, и чтобы всегда начало зимы или поздняя осень время, когда берега, и сушу вообще, вода особенно сильно пытается сбросить в себя же. Выходить на балконский (еще в лисьей шапке из листьев) где спеют напротив, поспешают оконца утренним солнцем излиться. Курить исключительно трубку Писать акварелью лишь море и горе его. Слушать молчание рации. По капитански, из рубки смотреть, как жизнь меняет героев не трогая декорации _^_ * * * Время - зима, время - обновлять гардероб: Саньке - пальтишко, деду - тисовый гроб. Комната, на покойном пристроился кот, искоса смотрит, будто занятый лапой, за мотыльком под бесстыжею лампой - прокурена так, что вот-вот поплывет, засквозит в черные щели пространство - все здесь жаждет призрачных странствий, вот и стул принимает очертания лошади, ей не терпится, терпкий вкус ожидания вяжет глотку хурмой; вот и шкаф уже здание, вот и пол почти вписан в пол площади. Санька, рядом мертвец, меж оконных рам, делящих мир на этот и тот, напополам, с виду почти живая, жирная черная муха, а внутри, как в скафандре, - пугающе пусто. Дальше - одинокий прохожий, как дустом присыпанный снегом. Нелепая погремуха в божьих руках. Но все еще что-то стучит внутри человечка, гремит, как гремят ключи на поясе у содержательницы борделя. И долго еще, может оттого, что неповторимо, перед глазами: прохожий идет мимо, и от мороза, как от стыда, щеки его зардели. _^_ * * * яблоки жалобно под ногами взвизгивают как мышки которых в детстве бросал в печь дети они все изверги от этого ни спрятать ни уберечь яблоки поднимешь одно в черную точечку снимешь тонкую кожицу и не знаешь чего больше хочется запульнуть подальше или укусить и от кислоты корчиться может принести тебе несколько положить в изголовье ждать пока проснешься смотреть ласково с любовью что ли с опаскою думать, что вроде вот она осень что пропали и никому нет до нас дела что никто не спас деньки когда даже ночью +28 календарными листьями на полу яблочный спас _^_ * * * я всегда хотел ходить в фетровой шляпе но я родился в 80-х вырос в 90-е живу в 21-ом веке я знать не знаю, как выглядит фетровая шляпа я даже не уверен, что так пишется - "фетровая" но всегда представлял ее себе темно-синей с большими полями и поэтому, сколько бы я ее не придерживал ее каждый раз срывает с моей головы и выносит из каждого стихотворения всегда неизменный ветер _^_ * * * Чарльз идет по дороге и отбрасывает Генри Генри ломается в двух местах там где начинается тротуар когда Чарльз проходит мимо машин припаркованных тут и там Генри запрыгивает на них и танцует иногда он садится в одну из них и засыпает но утром его всегда будит невыносимое будничное солнце и он снова плетется за Чарли когда Чарльз входит под тень платанов тянущихся аллеей вдоль побережья Генри по быстрому смывается в бар и цепляет там еще не очень старых женщин но потом всегда заявляется к Чарльзу потому что обычно остается не у дел а если что и выгорает - идти все равно больше некуда когда однажды бредущий Чарльз засмотрится на парочку нейлоновых ножек и не заметив открытый люк провалится в канализационный колодец Генри постояв с минуту вздохнет с облегченьем и пойдет дальше свободный _^_ * * * в 2043-ем меня уменьшат в размерах и посадят в стеклянный куб стоящий на столе в очень светлой комнате окруженный толпой в белых халатах я как и раньше не обращу на этих людей склонившихся надо мной и следящих за тем как я хожу туда-сюда сюда-туда и что-то бормочу себе под нос никакого внимания и один из них молодой но уже с бородкой в очёчках вдруг не вытерпит и запрыгает от радости захлопает в ладошки воскликнет: смотрите уму непостижимо он все еще пишет в рифму! _^_ ЖУК,  ЗАСТЫВШИЙ  ВНУТРИ Здравствуй, любимая, вместо имени - пропуск, вместо слов - сетка тропов опутавших топос: Зима отступает, как гигантский октопус, и соседи уже планируют отпуск. Отпуск и мне бы не помешал, не представишь, так я устал от составов грохочущих строчек. Да и те, что тебе километрами слал, все пропали в туннелях точек. Ночью я видел, как жёлтые бусы окон слетели с пути, как с оборванной нити. И в одном из них я, залитый лимонным соком, - жук, застывший внутри сукцинита. _^_ * * * на углу под дождем стою мокну в окнах смеются какие-то старые курицы им смешно ну а мне что-то не курится кашляю ковыряю пальцем дырку в подкладке тяжело стало с башлями дымом сладким кашляю кашляю кашляю все плотней заворачиваю вокруг шеи петлю из шарфа докурю и пойду покачиваясь по асфальту черному шаркая _^_ * * * Два брата Саша и Леша, всюду вместе: с маленьким зеленым ведерком - удить рыбу с одним сачком на двоих - за бабочками. Когда кидались черной рябиной или репейником, когда играли в казаков-разбойников всегда в одной команде, всегда заодно, в одинаковых белых трусиках и белых панамках, с круглыми животиками с пупками-кнопочками. Белозубые. На большой, чуть покосившейся террасе с красным абажуром над круглым столом, где отец их любил пить чай с сигаретой и томиком Чехова, сейчас пусто, из щелей в полу сквозит холодом на буфете забытое яблоко, ржавое на срезе. На дверной раме (двери большие, принесли из усадьбы, когда ту ломали) отметки карандашом "Саша 5 лет", "Леша 3 года", "Саша 6 лет" "Леша 4 года", "Саша 9 лет", "10 лет", "11" "12". "Леша 4 года". _^_ * * * В дожде, в глухом паденье яблок, отчетливы шаги зимы. И свет сороковаттный жалок, и мы, как вид, аппендицит природы. И я её благодарю, за то, что память, только память, за то, что по календарю, не за горами день, когда у времени и смерть и роды. _^_ * * * буковски никогда никому не верил буковски никогда не говорил я поэт буковски никогда не завел бы себе жж но если вдруг, то никогда бы в него ничего не писал а миллионы людей читали бы пустой журнал буковски и восхищались бы буковски и если вдруг что и написал, то что-то вроде "склизкая и влажная" да, так просто склизкая и влажная и все бы подумали - пизда все бы подумали про пизду и тогда бы буковски окончательно умер где-нибудь в старом сквере, окруженный стаей безмозглых птиц ожидающих вечной манны небесной и никто бы не знал, что он имел виду может улитку, может это просто пара ненужных слов никто никогда не понимал буковски правда, был один парень он почти понял буковски, он так думал так думали и остальные не знаю где он сейчас, жив или умер, как многие до него и после в любом случае не хотел бы я оказаться на его месте _^_ * * * Белье во дворах - первый призрак весны. Ласточки, дымка, и прочая требуха признак второй. Третий, естественно, сны: бледнеют и осыпаются, уступая верха тому, что называть принято полной жизнью... И когда весь лед Антарктиды уйдет на коктейли, по волнам и движенью схожим с движеньем тортилы ты поймешь, что дрейфуешь на льдине единственной в море, где-то посередине между синим и синим, что один и для глаза маячного совершенно невиден. Что позвоночник твой есть ось земная а память давно потерянный снимок который девочка, не замечая, сминает пока отец снимает рубашку, левый ботинок... Тогда сиди, жди своего Титаника смотри, как перо рыщет точку-нору заячьим следом петляя, не находит никак и ни с чем возвращается в конуру. _^_ * * * слышала, как противно визжат ментовские сирены - было дело для моего ножа: срезать - тебе - ветку сирени... махнул через забор, дворами. топот сзади - за мною бежали поймали, кинули в клетку с ворами как был, в больничной пижаме. пока здесь, мог написать поэму, ту в которой с неба валятся перья ты маленькая, наказана, поэтому сидишь одна за закрытой дверью и небо тихо становится красным свара у ангелов, - петушиный бой. впрочем, слова, наверно, напрасны лучше нарисую тебе голубой пикап, за рулем муж, рядом - жена это мы с тобой, а на заднем дети. я любуюсь тобой, ты так сложена сногсшибательна в солнечном свете. ветер треплет тебя по волосам в очках отраженье пустого хайвэя разделительная полоса бежит под колеса пунктиром левее... а знаешь, врачи говорят, что скоро что я иду на поправку... смешно сижу в обезьяннике, в ожидании скорой и пишу тебе вот такое говно. здоровые не пишут писем из тюрем здоровые вообще не пишут, - звонят да и то по-деловому, за тюрей или что там еще деловые едят? салаты, брокколи, фрукты, орешки, но точно не манку с комками. в общем, так, монетка, если выпадет решка остаюсь в обитых стенах с пауками если орел - леплю пистолет из хлеба побег, тайга, снег, и вдалеке скалы. уйду умирать под безжалостным небом плевать, - лишь бы искала. _^_ * * * когда тебе стукнет тридцать у тебя будут дети, работа и может быть любящий муж ты будешь приходить поздно а уходить еще до рассвета вечерами, как на автопилоте разогревать на унылой кухоньке на ужин полуфабрикаты и много курить когда тебе стукнет тридцать ты будешь с трудом засыпать и в одну из бесконечных ночей ты не встанешь тихо с постели босиком, не включая свет не прокрадешься в ванну не вытряхнешь в ладонь горстку успокоительных и не запьешь коньяком как обычно в потрепанной записной книжке ты найдешь мой старый номер немного помедлишь, и позвонишь когда тебе будет тридцать я буду спать в каком-нибудь парке безумно пьяный и безумно счастливый облепленный замерзшими голубями как собственный памятник далеко нерукотворный, но работы двух лучших мастеров во всем мире я буду спать... если все еще буду когда тебе стукнет тридцать _^_ * * * Не заметил и сам, дорогая как из подающего стал падающим. Догорает на деревьях листва Вот и я, кажись, догораю хоть не помню пожара На дорожку плесни, пожалуй горючего, дорогая _^_ * * * Подпишешься на журнал на год вперед а тебя на завтра машина собьет Или кирпич на голову упадет Или какая другая беда произойдет В общем, будешь не здесь стоять, а у райских ворот Но почтальон ежемесячно, не меняя лица будет в твой ящик опускать свежий номер А когда он забьется письмами до мертвеца станет складывать рядом Оплачено же И насрать, что помер. _^_ * * * Было два человека: один - В сером пальтишке, с папиросой в зубах другой - по виду, можно сказать, господин на деле - не при делах, сидит на бобах Один облюбовал Канзасский вокзал другой обитал в комнатушке на Невском соседа, кандидата, он за глаза называл пидарасом, кропал про него юморески Однажды, кажется в марте, когда деревья роняли снег, а солнце светило болезно капающая из крана вода переполнила чашу, через края полезла В протоколе тот случай обозначили так: "убийство на бытовой почве". Благодатная почва, только всходам пятак за тонну самая красная. Отче наш прочитал, перекрестился, сплюнул. Господин с Невского быстро собрал багаж - пара трусов, рубашки, бритва, - и дунул в страну больших невозможностей, где если богат (так он думал) все спишется, сгладиться, в общем, не останется никаких белых пятен, где жизнь непременно наладится а ветер с прерий прян, и чертовски приятен. Тем временем, тот, что в сером пальто, проиграл последнюю ценную вещь (ол-ин, с кикером дамой и парой вальтов) - смешной котелок, скрывающий плешь. Поднялся с ящика, на котором сидел отряхнул брючки, побрел по перрону. Поезд о прибытии прогудел, прогудел и замер, вспугнув с насеста ворону Ворона кружилась и видела как человек с круглой проплешиной обычный американский простак, пнул банку, послав её к лешему Выудил откуда-то из кармана заточку и со словами: "Эй, господин!" поставил на нем жирную точку. Было два человека. Остался один. _^_ * * * мне снова двенадцать и снова в детской руке солнца шар и море все так же пахнет безумием. _^_

© Саша Митрофанов, 2010-2018.
© Сетевая Словесность, 2010-2018.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Мария Косовская: Жуки, гекконы и улитки [По радужным мокрым камням дорожки, по изумрудно-восковым листьям кустарников и по сочно-зеленой упругой траве медленно ползали улитки. Их были тысячи...] Марина Кудимова: Одесский апвеллинг [О книге: Вера Зубарева. Одесский трамвайчик. Стихи, поэмы и записи из блога. - Charles Schlacks, Jr. Publisher, Idyllwild, CA 2018.] Светлана Богданова: Украшения и вещи [Выхожу за первого встречного. / Покупаю первый попавшийся дворец. / Оглядываюсь на первый же окрик, / Кладу богатство в первый же сберегательный...] Елена Иноземцева: Косматое время [что ж, как-нибудь, но все устроится, / дождись, спокоен и смирен: / когда-нибудь - дай Бог на Троицу - / повсюду расцветет сирень...] Александр Уваров: Убить Буку [Я подумал, что напрасно детей на Буку посылают. Бука - очень сильный. С ним и взрослый не справится...] Александр Чусов: Не уйти одному во тьму [Многие стихи Александра сюрреалистичны, они как бы на глазах вырастают из бессознательного... /] Аркадий Шнайдер: N*** [ты вертишься, ты крутишься, поёшь, / ты ввяжешься в разлуку, словно в осень, / ты упадёшь на землю и замрёшь, / цветная смерть деревьев, - листьев...] Читайте также: Айад Ахтар: Бесчестье | Алексей Борычев: Ante frigora | Яков Каунатор: Два рассказа | Ростислав Клубков: Памяти подруги | Григорий Князев: Круги на воде | Артём Носков: Преодолев полынь | Владимир Алейников: Музыка памяти | Альбина Борбат: Свет незабывчив | Ирма Гендернис: Стоя в дверях | Михаил Ковсан: Черный Мышь | Елизавета Наркевич. Клетчатый вечер | Айдар Сахибзадинов: Житие грешного Искандера | Сергей Славнов: Вкус брусники | Алексей Смирнов: Холмсиана | Литературные итоги 2017 года: линейный процесс или облако тэгов?

X
Титульная страница О проекте Редколлегия Правила для авторов Авторы и публикации Хронология публикаций Рейтинги и статистика Авторские книги отзывов Общий форум Публикации: Рассказы Повести и романы Пьесы Поэзия Переводы Очерки и эссе Критика Кибература Теория сетературы Литературные хроники Рецензии	Специальные проекты: Литеросфера Книжная полка Колонка Читателя Наши авторы в переводах Платформа Картинки в паутинке Сад расходящихся хокку Антология русских хайку ... Devotion Конкурсы Тарту 1980-х Мемориал-2000 Цитотрон Авторские проекты: Чужие слова Две строки / шесть слогов Кривая империя Обратная связь Следующая станция В-О... Dictionary of Creativity