Вообразите город наугад:
по логике его координат
(она присутствует, но незаметна)
губернский N. с избытком подойдет.
Не надо представлять его до йот
весь целиком - достаточно фрагмента.
Внутри фрагмента наш ориентир -
высокий дом со множеством квартир,
набитых человеками коробок.
Дополните представленный фасад
причудливою линией мансард,
уютно расположенных бок о бок.
Оттуда, с кристаллических высот
взирает наблюдательный сексот,
с утра гипнотизирующий округ,
а где-то за периметром окна -
сексота миловидная жена
и сын сексота, безучастный отрок.
Он баловень, чудесник, выпускник,
немного хакер, пожиратель книг -
он счастлив здесь, в подоблачном вигваме,
и будет счастлив (это мой прогноз) -
высок, небесноглаз, русоволос
и странно угловат, как оригами.
Он обмирает, взоры обратив
в мансарду аккурат насупротив,
следит, не забывая затаиться
(мгновение, постой, не уходи!),
как там, внутри, семейства посреди,
медлительно живет отроковица.
Как ни крути, ни выбирай слова,
по существу, реальность такова,
что делится на Кая и на Герду
почти что без остатка, пополам -
в остатке сказка, сладкая bubble gum,
легко переходящая в легенду
какой-нибудь Уганды, в болеро,
стремясь пропагандировать добро;
и образ, умножаемый деленьем,
зеркально одинаков: за стеклом
бесшумно формируется циклон,
копируясь циклоном параллельным...
2
Меж тем, едва окончился семестр,
как первое из названных семейств
торжественно отправилось в деревню,
везя посуду, мебель - как пример
весомого вкрапленья в интерьер -
и прочий антураж, галантерею.
Пшеница, небо, быстрая езда,
иллюзия дворянского гнезда -
пересеченье длительных геральдик
и вероломных литер, коих титл
суровый до сих пор не поглотил -
и теплое варенье на веранде.
Здесь счастлив мальчик, счастлива maman
украдкой наблюдать, как мальчуган
бесстрастно изучает насекомых
(и, полагаю, счастлива вдвойне,
не ведая, как корчатся оне
в своих мультипликационных комах).
Вот бабочка, изысканный мутант,
вибрирует, как маленький пуант,
точëн и опереточно обманчив.
Кудряво выражаясь, эти пассы -
не суть его криволинейной трассы,
что моментально понимает мальчик:
через слепое наложенье трасс
в пределах буколических пространств
подкрадываясь, обретая быстро
рассудочную пластику убийства,
он щурит глаз, сверкающий, как страз
в прожорливом ларце контрабандиста.
Итак, он ловит бабочку; потом,
сложив ее на пористый картон,
он колет ей брюшко булавкой тонкой,
не повреждая крошечных желëз:
он долго занимается всерьëз
игрушечной своею расчленëнкой.
Мамаше, вероятно, невдомек,
и недосуг угадывать порок
в голубоглазом отпрыске, педанте,
но бабочка трепещет тем сильней,
чем явней призрак сходства между ней
и девочкой в мансарде и больней
разлука - так что сами наблюдайте.
Предпочитает мальчик, кто поймëт,
подале от зловонных, как помëт,
застолий сельских, долгих и обильных,
уединяться, эдакий паяц,
и представлять, внезапно распалясь,
как ей звонит любовник на мобильник.
И он, не зря искря, как эбонит,
(любовник ей действительно звонит -
и приезжает, более того)
в круговороте луговых эссенций,
как юный Данко, вынимает сердце
и удивленно смотрит на него.
Пусть хаотична лирика - при том,
что здесь вступил зловещий обертон,
и героиня, дрогнув, обернулась -
в отличие от монотонных саг
сюжет невольно делает зигзаг,
слепому обертону повинуясь.
3
Одновременно вдаль, на острова,
by business-class семейство номер два
стремится, но событий не торопит -
и наша героиня в том числе
с недетскою печалью на челе
и дорогими платьями в чехле
во мгле перемещается в субтропик.
Здесь воздух шелков, словно кимоно,
и дева, чье чело утомлено,
умело оголяется на пляже,
красиво изгибая позвонки -
она проста, как в поле васильки,
сложна, как насекомое, опять же.
Теперь в курортной череде торжеств
преобладают силуэт и жест,
не позволяя платьям и манишкам
нарушить форм, в которых, против норм,
мужчины лаконичны, в основном,
и женщины избыточны не слишком.
Отроковице по душе лиман,
смурная толерантность мусульман,
лиричный флирт на близком расстояньи,
холодный джин, густой адреналин
и вкрадчивые соло пианин
в ночном американском ресторане.
Когда и он под утро опустел,
она ложится в белую постель
и медленно впадает, засыпая,
в позабытье, рискуя утонуть
там, где она не девушка отнюдь,
а шелковая бабочка сухая.
Такая легковесная, летит,
неся на крыльях надписи, петит,
охваченный каурою каëмкой -
небрежное переплетенье вен,
дающее иллюзию письмен
на невесомой грани трудоëмкой.
Идëт, гудëт лесное шапито,
уж зелено не столько, как желто.
Вбегает клоун, вскрикивая гулко.
Окончен цирк, означен детектив -
и, бабочку-девицу поглотив,
захлопнулась морилка-душегубка.
Доволен энтомолог-партизан,
а обнаружив редкостный дизайн -
на ярко-желтом палевая проседь -
у бабочки на шелковых крылах,
ликует, и в немеющих руках
взволнованно домой ее приносит.
Вдохнувши усыпляющий эфир
всей небольшой величиною фибр
(маячит тень Набокова Володи),
она ползет, не находя примет,
и небольшой кудрявый экскремент
трусливо оставляет на комоде.
Под бережными пальцами ловца
с подкрылков осыпается пыльца,
не нарушая общего дизайна -
огромный обладатель нежных глаз
над нею наклоняется, глумясь
и острою булавкою терзая.
Эфир пахуч, как свежий ананас;
она ложится в рамку, становясь
коллекционным экземпляром мелким,
уняв последний двигательный нерв,
и ясно различает, умерев,
лицо, когда-то виденное мельком.
Должно быть, это действует наркоз,
проникший в тело бабочки насквозь
и, вскользь, в несуществующий гипофиз -
впадая в сон (внутри другого сна),
себя девицей признает она,
не строя дополнительных гипотез.
Коричневые сумерки, концерт -
и здесь, что алогично, рвется цепь
усилий прежних, рассыпаясь прахом:
в разгар веселья деве суждено
поранить руку о веретено,
не спрятанное ветреною пряхой.
Опять забыться, умереть, уснуть
и видеть сны, улавливая суть
в течении бульварного верлибра,
в игриво филигранном дефиле
оставив лимерик факсимиле
в трущобах меблированного лимба.
Увы, как говорит простой расчет,
из этих ужасающих трущоб
в соседнее резное зазеркалье
не существует хода напрямик.
Для героини, стало быть, тупик:
из тупика негаданно возник
насильник вдруг, напильником сверкая.
Она, гибка, как островной тростник,
преставиться рискует через миг
в ритмических объятиях душмана -
идущее спасительной волной
сквозь сон, патологически двойной,
второе пробуждение кошмарно -
и, совершив последний перелëт,
на тонкой шее ожерелье рвëт,
не видя разлетающихся бусин:
она находит, озирая фланг,
конечности буквально до фаланг
во власти разрушительных конвульсий.
Кошмара больше, нежели любви
(пускай не столь уж редкий меж людьми
внимательный последователь Дао
припомнит главный сон Чжуана Цзы,
где тоже плохо сходятся концы
сюжетов, расходящихся подавно).
Не то девица бабочкою, впав
в сумбурный сон, становится стремглав,
и на поляну пасмурную вскоре
привносит не унылый затрапез,
а бойкую раскраску "ирокез",
седлая обескровленный цикорий;
не то, напротив, бабочка как раз,
уснув, сложив летательный каркас,
девицею становится тотчас -
так сложно разобраться спозаранку.
Возможно, был бы кстати Зигмунд Фрейд -
не дожидаясь Фрейда, этот бред
нисходит, распадаясь, в подсознанку.
Рассказ внутри рассказа, сон во сне,
кошмар в кошмаре, кляуза в досье
в другом досье среди других, фальшивых;
дедукция указывает близ,
внутри другого близа, парадиз:
сие не обязательно фрейдизм -
скорее уж теория ошибок.
Ошибок трудных. Выпив кофейку,
девица поверяет дневнику
историю, разбитую на главки,
о поисках героя при луне,
который препарировал во сне
еë так нежно, с помощью булавки.
По форме мозг как греческий орех:
витая часть ореха - теормех,
волнистая - скабрезность диагноста,
все прочее черно, как ночью негр,
но выступает в сумерках из недр
и, обнажась, белеется разверсто.
И каждая разверстость есть изгиб
дороги, где не разглядеть ни зги -
лишь приглушенно светятся мозги
урода, заспиртованного в банке, -
страшней гораздо не глядеть вокруг
и спотыкаться, сковырнув каблук
о чьи-то беспокойные останки.
По зову анонимного письма
торопится она: шуршит тесьма
плаща с бенедиктинским капюшоном,
в пределах сна, как быстроногий гном,
она скользит, сверкая галуном
и не являясь чем-то завершенным;
среди разбойниц, полуоголясь,
вульгарно лобызая "Голуаз",
настойчиво, но тщетно ищет Кая
по отблеску заветных вензелей:
туземное везенье веселей, -
решает Герда, снова засыпая...
Финал. Последний штрих, последний дюйм.
Пусть где-нибудь среди песчаных дюн
все поиски окончатся, тревожа:
появится, сбегая под уклон,
давно искомый клоун или клон
балованного клоуна того же.
В оазисе, обрадуясь жилью,
(еда, питье для милых инженю
и масса упоительных таблеток)
красавица, забудься, отдыхай,
как этот клоун, он же богдыхан
под сенью расцветающих субреток.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
