День. Гостиничный номер провинции. Пусто. Среда
окружает теснее и просит оплаты по счету.
Или просто на чай. Или просто - люби-не-хочу.
Этой самой любви здесь хватило б на целую роту.
Этим здесь не живут. Здесь мечта виртуала - не спать -
перелита в термометр и ртутью застыла в деленьях
в назиданье приезжим потомкам, спешащим отстать
от стук-тук каблучков пробегающих мимо мгновений.
Переступишь порог, а за ним - ничего. Пустота.
Еще небо хранит силуэт разводного моста
и высокая мачта, его разбивая, звенит.
Не беги, если в спину услышишь: "Сейчас побежит
до метро, где околыш с кокардой за каждым углом
и с разбега запрыгнет в пустой уходящий вагон,
и помчится сквозь камень,как быстрый, стремителный сон
до конца. И конец тот, наверное, и будет концом."
Отзвенит пустота. Еще небо хранит. Не беги.
Сигаретный дымок. Что-то будет еще впереди?
предпоследний вагон и фуражка мелькнут за углом.
Оглянись. Никого? Ничего. И порог перейден.
Эти длинные сны...
До полудня кричит вороньё.
Утверждают, что осень,
но, кажется, это - враньё.
Смена года времен -
только смена пальто и сапог.
Говорят, в наших жилах
течет электрический ток.
И сближенье частиц
порождает в итоге любовь.
Ведь, чего не болтают.
К чему это чешется бровь?
До обеда не встану,
а после - остывший бульон...
Я люблю тебя, жизнь.
В этот день, в этот год,
в этот сон.
Городским, аммиаком пропахшим, снежком
заметает февраль.
Перекатывать в горле комок
и листать календарь.
Свой простуженый голос
в глухое окно подавать,
не желая вставать,
нежилая кровать,
не желая желать.
А лететь по этапу
несбывшихся снов на мосты,
где в разбитом стекле
ещё можно увидеть черты.
Перелётные белые мухи
вращают часы.
И мотают часы
и минуты себе на усы.
Август сыгран бездарно.
Но зрителям нравится
предвкушенье: вот-вот
и артисты представятся
и предстанут на сцене,
завернуты в занавес,
словно в карту Европы
какой-нибудь Каунас,
над которым и нам
облаками ползти,
чтоб вернуться дождями
и, сердце в горсти,
но сезон доиграть
и услышать "виват"
на последнее - с выдохом -
"ах, виноват".
И в промокшем кафе
разрядить наугад
именной парабеллум
в первый зрительский ряд.
Только к вечеру сад опустеет,
от зачеркнутых строчек темно,
ладно, ладно - тебе напевает
в приоткрытое ветер окно,
ладно-ладно,спроси себя: где я,
а ответу - не хочешь, не верь:
за окном догорает Помпея
и Венеция плещется в дверь.
Когда старятся вещи,
их убирают в шкаф.
Поэтому вещи
переживают своих хозяев.
Сколько ещё
провисят пиджак или шарф,
очертания тел
бессмысленно повторяя.
Очертания душ.
Их привычки и их повадки.
Вот - след поцелуя, вот пепла,
конфет-помадки.
На сто тысяч лет одино...
Нафталина. Моли.
Куда б они делись,
была бы на то их воля?
На парсеки ВПЕРЕД,
где НАЗАД навсегда забывая,
просто в р е м я
от ВРЕМЕНИ спрячет их,
не примеряя.
Век выходит из моды -
"Человек" не звучит.
Человек выходит из дома.
Время молчит.
То есть, буквально -
часы не идут, хоть тресни.
Впрочем, чу! Кукушка?
Трамвай? "Воскресни"?
Нет.
Не воскреснет.
Некоторые в таких случаях
говорят "капут".
Что значит - сдавайся.
Приехали.
Cкоро в моду войдут
сплошные ноли.
Человек промолчит
и впустит
конец столетья.
к себе во двор. Или
на край земли.
Я уже привыкаю к первому этажу.
Я уже скорее промолчу, чем скажу.
И уже скоро при порыве ветра
закажу себе шляпу из серого фетра.
Я уже при слове «люблю» не жмурюсь
и уже не вмещаюсь в сплетение улиц.
И при виде к свету летящей птицы
знаю, что лето и могу не злиться
на последний автобус, отрывистость речи,
но возможность спать при зажженной свечке
не дает забыть по утру о бывшем
в прошлом и оттуда сюда прибывшем.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
