90-е
Вот эти вот кнопочки маленькие, и вот эти тоже, и те кнопки, что побольше, вот такого где-то размера, ну и там, повыше, рядом с той коробкой под колосниками, гигансткие кнопищи, я таких раньше никогда не видел - все это представляется только лишь в моем воображении, или же оно всё: все эти малюсенькие, средних размеров и большущие кнопки являются неотторжимой частью реальности? Другими словами: видите ли вы их? Не видите? Так, поехали дальше.
В теории все просто: за нами наблюдает объективная ирония, я в Москве, торгую чугуном и арматурой, встречаюсь с обольстительной студенткой МГУ, сейчас с ней нахожусь, допустим, в театре, в антракте потакаю ей в буфете, задабриваю девушку эклером. Но это в теории. А на практике: и субъективная ирония и ироническая субъетивность, и сама Александра претерпевают непрерывные превращения. И это путает меня. Путает.
"Воля к зрелищу и иллюзии, в отличие от воли к знанию и власти, есть еще одна разновидность фундаментального цинизма". Александре спектакль, сколько могу судить, не нравится.
- Шума много. И не смешно, - на мгновение раскрылась она и снова села и до самого финала не вставала.
Она так мила! Она сводит меня с ума. Со мной давно такого не было.
Что это? Это мое воображение, или эта коробка, вон там, смотрите, где кнопки уже величиной с планету Юпитер, вот та коробка, понравится она Александре? Или наоборот: она мне должна понравиться? Сколько вопросов, на каждом шагу вопросы! Почему боги живут и прячутся только в не-человеческом, в объектах, в животных, в области молчания?.. Пусть человеко-бог абсурден. Бог, сбрасывающий ироническую маску не-человеческого, оставляющий животную метаморфозу, где последняя в тишине воплощает принцип Зла, такой бог, обретая душу и лицо, одновременно принимает лицемерие человеческой психологии.
"Распускается золотой ремень, - думала Александра, засыпая, - спадают пеленки, и вот уже Аполлон требует лук, лиру и заявляет во всеуслышанье о своих будущих прорицаниях".
А тем временем или чуть раньше, в коробке, незнакомец А., выдержав паузу, промолвил: "О, я тебя убью!"
Сделаем небольшое отступление. Было не раз подмечено, что мы не в состоянии воспринимать чужое психическое таким же образом как физическое. Возможен лишь синтез психического, достижимый посредством перечисления ряда внешних признаков психического состояния: напр., игра желваками и/или выступившие на лбу крупные капли пота и/или злобный шепот, которые сравнив с нейтральным голосом телеобозревателя, скажем, или с сухим и теплым лбом той же Александры, мы сможем детерминировать как признаки крайнего возбуждения. Трудность же предыдущей сцены заключалась прежде всего в том, что незнакомец находился в коробке, и наблюдать за ним не представлялось возможным. К тому же слова его были произнесены ровным голосом и обращены неизвестно к кому. Возможно, в коробке он был не один, возможно, он мыслил вслух и/или...
Когда мы говорим об объекте и его фатальных стратегиях, мы говорим о личности и ее/его нечеловеческих стратегиях - это не я сказал, а некто рядом. И чуть погодя пояснил свою мысль.
- Поручение твое мною исполнено, - донеслось со сцены. - Вчера в театре объявил я, что ты занемог нервическою горячкою и что, вероятно, тебя уже нет на свете.
А это уже цитата.
И это тоже цитата.
Я это уже где-то слышала.
(Это была цитата).
Пустословие связывают со стихией комизма. К этой стихии относят, например, пустословие, встречаемое в фольклоре, где оно, соседствуя с небывальщиной, с абсурдной и запутанной речью, служит для выражения комической бессмыслицы или плутовства, усыпляющего сознание. Надобно отметить, что тактика эта принесла ощутимые результаты: Александра спала на моем плече, губки ее раскрылись, ее верхняя губка - природа, ее нижняя губка - судьба. Я, повинуясь древнейшему из инстинктов, попробовал было заглянуть краешком глаза в рот Александры, но тут снова погас свет и началось третье действие.
У небольшого пруда беседовали двое: красноармеец без двух рук и белогвардеец без двух ног, расположенные перпендикулярно друг к другу. На одном из них был объект диаметром около двух единиц, на втором объекта не было, но ему казалось, что объект на нем все же был, и эта иллюзия делала его уязвимым, однако белогвардеец не знал этого - его душил кашель. По всему было видно, что он при смерти, о чем свидетельствовал нездоровый румянец, покрывавший его с головы до обрубков ног. На том берегу пруда разорялись лягушки, колосилась пшеница, солнце клонилось к закату. Разговор инвалидов был неспешен. Один говорил: "Это мое, это мое и это мое, а вон то, воона то, и вот энто - то уже не мое, и не мое, и не мое. Эти - эти мои, и эти мои, а те - те уже не мои, и те не мои.
Второй уточнял: А чьи они?
Первый: Какие, вон те?
Второй: Те и те, и те.
Первый: Те - мои, эти - мои, а вот те и те - те тоже мои.
Второй: А чьи те?
Первый: Те - не мои.
Второй: Чьи же?
Первый: Ничьи.
Второй: Значит, не твои и ничьи. Чьи же?
Первый: Ничьи.
Второй: Чьи, чьи, чьи?
Первый: Ничьи, сказал.
Второй: А кому они тогда принадлежат?
Первый: Никому, полагаю.
Второй: А те, что твои - они твои по какому такому праву?!
Первый: Ну, во-первых, я приобрел их, во-вторых, унаследовал, в-третьих, захватил, в-четверых, проник внутрь них, в-пятых, я продумал их до конца, в-шестых, они мне очень понравились, я цитирую их, ношу на себе все время, не снимая, не расставаясь, я повторяю их по себя. А те, что не мои - я снимаю их на ночь, не ношу забываю и непонятны они мне.
Второй: Теперь о тех, что ничьи. Они не твои и не мои. Значит они его, ее или их, да?
Первый: Да.
Вдруг раздался грохот, все мгновенно потемнело, и только зрение незнакомца А. в коробке парадокально оставалось нетронутым. Оно апроприировало пустоту, делало ее почти осязаемой. Может быть, даже хотелось думать, но предметов-то уже не было. Молодой человек без ног обнимал молодого человека без рук, они весело смеялись, разговор их был непринужден, предметы не мешали им более.
Я сидел в кресле, боясь пошевелиться. Не хотел нарушать сон Александры.
Мне отчего-то тоже сделалось весело. Мне даже показалось, что у меня где-то под сердцем начинается человек. Этот человек был я, но поменьше и чуть свободнее, добрее меня. И лучше.
Многое для меня сделалось ясным в тот вечер. Например, что субъект-объектное противостояние все же незыблемо, и иллюзий на этот предмет строить не следует. И еще, что сначала следует изменить внешнее, затем стать частью этого внешнего, и уже потом, осознав себя частью внешнего, самоощутить себя другим. А переехать в другое место, освоить другой язык или поиметь другую гражданочку - это, извините, самсообман, смена декораций. Это как ремарка "Между вторым и третьим действием проходит год". Год не между действиями проходит, но внутри них.
В коробке послышался выстрел, потом звук упавшего тела, негромкая музыка, и напоследок, жидкие аплодисменты.
Ну, а кнопки, с которых всё началось, действительно были всего лишь в моем воображении. Я говорю "всего лишь" не в пейоративном смысле, но одного желая: подчеркнуть, что за пределы моего воображения они почти не выходили.
А в это время или чуть раньше на Старом Арбате, поближе к Смоленской площади, сейсмолога Алексея будоражила следующая мысль: я не чувствую в себе достаточной силы духа решиться на переезд в Канаду. Во-первых, лихорадило его, что я буду делать в новой стране, без знания языка, средств, ноу-хау, а? Во-вторых, ну и пусть здесь все зыбко и непредсказуемо, лучшие инталляции недоступны отечественному зрителю, друзья-постмодернисты окопались по Берлинам и Парижам, в театрах пусто, в кинозалах - дискотеки, жене все обрыдло, а она мне, но Ницше, извините, выходит? На Шопенгауэра, этого певца пессимизма, я уже оформил подписку? Хайдеггера издали наконец? И - черт возьми! - хороша все же Москва после дождя, на асфальте отражаются дети, пожилые интеллигентные женщины с флагами, молодежь, гуляющая парами и в одиночку, эрдельтерьеры - словом, компоненты реальности, данной нам в наших ощущениях.
- Все на выборы в Государственную Думу!! Голосуйте за "Выбор России"!! - завопил вдруг Алеша в каком-то траурном экстазе.
Его окружили любопытные и избили до полусмерти. В больнице к нему явился ангел Господень и нашептал вот какие слова:
"Ожог от жизни - это еще не вся правда, Алешенька. Ожог от жизни - это так, передышка. Влево взял, а там проезд запрещен, кирпич повесили, тут объезжать надо: крутимся минут десять, находим дом, но вокруг болото, хоть костьми ляж, а возвращаться поздно, второй час уже, да и раскурочено там все, обои облезли. Ожог от жизни заживает, память остается, а за неимением событий извне, это все, что у на есть на сегодняшний день. Так что - думай".
Умер Алеша во сне от кровоизлияния в мозг. Это произошло уже в 2014-м году в Монреале. Жена об этом так ничего и не узнала. Она снова вышла замуж, на сей раз удачно.
А в это время или чуть раньше, в Нью-Йорке, одна женщина громко икала. Вы, конечно, помните половую жизнь? Ее ноги, покрытые вашими поцелуями? Желание, бьющее через край? Сочность? Елена Марковна наложила на себе руки отнюдь не случайно. В знак протеста. Она была нестабильна в материальном смысле и в моральном. Помните ее язык у вас во рту на рассвете? Забыли уже. А я вот помню. Астор-Плэйс, у чугунного куба. Кругом мусор, голуби.
Когда приехала полиция, было еще рано. Она умерла на чужбине, в эмиграции. Вдали от родного причала. Там, в бледных отблесках кто-то гноился, и мочились на него все, кому не лень. Девки молодые приседали и мочились, обхватив руками толстые колени. Их задницы белели над сонной водой. Лесков, коммерческий директор одного малого предприятия, также мочился веером, теребя дряблый свой членик. И это она оставила ради далекой заграницы? Что она забыла в этой своей Америке? Кто она там? Секретарша. Точка. А у родного причал она на общих правах могла бы стянуть трико, присесть на корточки и сладко поссать на голову разлагающемуся человек по фамилии Репейников. Вразумительного ответа жду. Вразумительного.
В итоге чего она, спрашивается, икала? В итоге испуга, вследствие его. Неудачный роман с сослуживцем, менеджером одной из десяти ведущих страховых компаний Большого Нью-Йорка - единственная ли это причина смерти Елены Марковны Мироновой, бывшей художницы из Ялты? Какой еще к монахам Ялты? Она там отродясь не была.
Помните ваш с ней курортный романчик из разряда "последняя отрыжка молодости"? Забыли? И тепло, разливающееся по вашим семейным, трусам также не припоминаете? А Нью-Йорк, где снова вспыхнул ваш охладевший было... Было, все было. В итоге же она икала.
- Ну зачем глотать, глупышка, - ласково шептали вы, поигрывая ее резиновым дружком.
- А для цвета лица.
И вот ее не стало. Вы есть, я есть, ее мама лингвист Ауэрбах имеется, а Елена Марковна медным тазом накрылась. Художница! Сидела бы в своей Ялте и не чирикала.
А у ее двоюродного брата, Андрея Севастьяновича Карателя, проживающего прямо наискосок от Центрального рынка, было любимое изречение: "Доска, досточка, дощечка". Этой фразой в зависимости от обстоятельств, а они у него постоянно менялись, он мог выразить либо... /либо... И вот, в один прекрасный день к нему пристали какие-то молокососы у коммерческой палатки возле м. Бауманская. Он опешил. Молокососы! На кого руку осмелились поднять? Посягнуть на кого посмели? На Карателя? На Карателя! На Кара... ой, дяденька, не бей! Больно же! Мы пошутили! А доской их! Досточкой их! Дощечкой! По мозгам! По мозгам! Чтоб знали! Распоясались. Достаточно.
А по, а по, а по пригорку, неспеша, шла Катя. Очень хороша. Бюст вздымая на ходу, шла Катюша как в бреду. Доска. Здесь и далее должны были произойти поистине невероятные события, свидетелем которых должен был стать Каратель А.С., пенсионер, филателист, кандидат в мастера по шахматам. Доска, кашель, газетка, именные часы. Катя же должна была сделаться невольным или невольной (Катя - мальчик Трофимов на самом деле, но это должно было выясниться чуть позже) свидетелем смерти Карателя, который подобно Ролану Барту, но позже знаменитого француза на добрые пятнадцать лет, должен был попасть под грузовик. И это в разгар лета! Доска почета, там и там. Резвятся наемные убийцы. Слышны взрывы хохота. Хороший смех. Катя бренчит на гитаре. Вот эта песня, которую исполняет мальчик Трофимов звучным тенором:
Стирают и люди белье,
Врачует и время уколы,
Укромные мамины взоры
Бальзамом сидят в голове.
Убиться так: прыгнуть чтоб брызнуть
Мельчайшей частицей себя,
Цепляться за жесть карниза,
А после - всей тяжестью низа
Сорваться, не помня себя.
Укромные матери взгляды
Врачуют мои позвонки,
И теплые мамины платья
И нежные мамы штаны,
И шелковой мамы чулки.
Но гулки судьбы закоулки
Гектары земли далеки.
|
А в это время и ни минутой раньше, совсем маленький мальчик проснулся в своей кроватке и увидел, что за окном у птицы в клюве висел кусок человечины. Она питалась человечиной.
- Это что-то новенькое, - решил мальчик.
- Я бездарен, это очевидно, - думал папа мальчика, молодой, неуверенный в себе физик-атомщик.
- Да ладно тебе, - замахнулась на него колготками мама мальчика, миловидная женщина, кажется психолог по образованию.
Познакомились они на дискотеке. Она медленно танцевала. Глаза ее были словно два изумруда. Папа мальчика почувствовал, что с ней он будет счастлив даже в Новой Зеландии.
Мальчика во дворе обижали ребята постарше. Они давно грозили порвать ему пасть, но все руки не доходили. А тут.
Хоп-билибили-хоп-хоп, женщина моей мечты - вмешался папа мальчика. Ребята врассыпную, мальчик - в слезы.
- Мужчина ты или девчонка? Если мужик - не хнычь.
Новая Зеландия: ни разу там не был, но сейчас попробую описать. Значит так: "Макдональдсы", бензоколонки, кинотеатры, концерты, живописные закаты...
Хорошо бы, конечно, все это связать с тенденциями общегосударственного и даже мирового значения, например, с экологией, событиями в Африке или в Крыму. Но все и так со всем связано. Спросите у Лейбница, если мне не верите.
А фамилия мальчика была Поликарпов. В конце концов он стал знаменитым виолончелистом. Отец его получил Нобелевскую премию, мать тоже.
Вынужденная посадка: сборник рассказов
– Оглавление –
– Следующий рассказ –
© Павел Лемберский, 2009-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
