Назови меня сыном, отец или мать.
Кто изменник из нас? кто любовник?
Я учился у неба - белеет тетрадь,
за окном плодоносит терновник.
Двери классной держали язык на замке.
Я-то знал: если жив - значит, должен.
Но дрожал, запинаясь на новой строке:
или быть или не - все о том же.
Я писал. Но остаться бесплодной землей
раньше слов на роду написалось -
лишь она подряжалась выстукивать "мой",
не взимая и самую малость.
Я играл, но проигрывал каждую роль:
я смотрел не в соцветья, а в корень.
Назови меня выродком, бедный король,
или ты, потревоженный Йорик, -
непокоем ли вашим растянут прибой
на отлогую супесь причала?
Птица, крылья на вырост раскинув: "ты мой!" -
плавнику под водой прокричала.
Назови меня - мне ли бояться теперь
откровенья "прости, нелюбимый".
Если ты не со мною (захочешь - проверь),
я согласен на всякое имя.
Видишь, мать, отозвались во чреве гнильем
несчастливые ласки зачатья:
мне вовек желтоперым свистеть корольком.
Королек! - откликаюсь и хватит.
Друг смертельный, твои замолю я грехи -
не такие щедроты прощались.
Мне бы пасть от твоей благородной руки,
мне бы пасть. Остальное - молчанье.
2.
И что теперь - земля пуста,
а мы обуглены любовью.
С голгофы южного креста
сполох до звездного гнездовья.
Скрести "когда" и "далеко"
в одно спасительное "рано",
как будто маятник Фуко
свисает с балок Монферрана
и не отбрасывает тень.
Скрести, как руки, воедино,
довольно только захотеть -
и кто разнимет.
Как на макете, комья гор
и мерзлота из пенопласта.
В каких пределах Эльсинор,
как дичь остывшая, распластан.
Одной блуждающей душе
какие заводи по глотку -
да где ж они, когда в парше
пересыхает околоток.
И что теперь - скрипит титан,
клонясь под грузом многотонным.
И ночь отчаялась пристать
к рельефу треснувших фронтонов.
За каждым - сумерки кулис,
прием эффектный, но избитый -
зародыш, пробующий жизнь,
ведом подвешенным софитом.
Дурман такой пускай хлебнет,
пускай обманется вначале,
еще далек его черед
священнодействовать плечами.
А ты теперь повремени,
не помня о других как будто.
Ужель потокам кровяным
пора выпрастывать минуты...
Мой Робеспьер обмяк за треть миллиона,
казна пуста, Версаль хлебает щи
изящной туфлей из тугой парчи.
И в пеньюаре бродит Сандрильона,
не замечая выстывшей печи.
А локоны-то под чепцом светлы
и шея нынче матово белеет! -
Мсье де Пари оценит эту шею,
как дровосек сосновые стволы.
Ах, гражданин, возьмите свой фужер
вина пригубить перед "Гильотиной" -
вам по душе ль старинная картина
и мы, ее затейливый сюжет:
в обратной перспективе два кретина.
Зачем на свет родятся Бомарше!
Начнем войну в четыре голоса,
худого мира не сложив -
так беспощадно конским волосом
рубить по сукровице жил.
Была ли первою последняя -
не из-за такта, но за так
рвани случайному посреднику
любую партию с листа.
Он ждет, и стены изготовились.
Какого ляда канифоль...
хотя бы для очистки совести
собрать рассыпанное соль,
едва белеющее затемно.
И как же нам в чужом ладу
угадывать то указательным,
то безымянным высоту -
всё здесь, но не припомню правила
и цель божественной игры,
как будто душу переплавило
в исподней лаве до поры.
Рвани - сокровище кощеево
висит на кончике иглы,
в скорлупке временной поверенной -
пиф-паф... кря-кря... курлы-курлы
слетит, пристраиваясь в паузу.
Ты говоришь, она - колчан.
Чем со вступлением опаздывать,
уж лучше было промолчать.
Но в это жалкое безмолвие
потом и кровь свою отдашь,
чтоб стены слышали и помнили:
какой пассаж... какой пассаж...
То ли к сырости, то ли к старости -
скрип по остову, да и только ли...
Все проходит, мой милый Августин,
между тактиками двудольными.
Дать на водку? Опять нахлещешься -
не отпев, закопают заживо.
Шестеренки вращают вечности,
расположенные не к каждому:
обороты крути-наращивай,
а мотивчик выходит аховый.
Позови-ка сюда шарманщика -
будет третьим на этой пахоте.
Пусть узнает, привыкший к шороху,
как гремела труба турнирная.
Поцелуи - награда олухов,
властолюбье - утеха иродов.
Юг и север за песни с байками
окликали тебя по имени,
солнце меркло, луна помалкивала...
Да чума - оба дома вымерли.
Кто разгуливал миннезингером -
тот пригрелся у девки рыночной.
Прометелило триста зим, поди -
не крылаты, зато под крылышком.
Что ж помолимся перед трапезой:
чем богаты - Всевышним послано.
Хорошо под стволом разлапистым
полной кружкой грести до острова:
мы нездешние и без паспорта,
счастьем биты, бедой обласканы.
...Липы на ветер листья сбрасывают
вперемешку с павлиноглазками.
Центр тяжести тела
сместился - но что об этом,
когда ты рядом всецело.
Тянуть до рассвета
можно - того ль бояться,
покуда ладонь согрета,
и будто по святцам
расписаны дни - на то ли,
чтоб видеть вкратце
оставшийся век и боле...
2.
Нас вынесло к пустующему берегу -
в привычке этих сумрачных широт
молчание от беринга до беринга,
гадание на редкий пакетбот.
А всей земли-то - марево ощерилось
клыком, перекусившим мезозой,
жуан-да-гама катится в расщелину,
и виснет командор - один, другой...
Что позади - то рай земной, припомни-ка:
песцы - чуть тень, каланы - только свет...
Но мы, как звери общего питомника,
надели шкуры съеденных в обед.
Что впереди - по снегу низкорослому
тире горбуш и точки глухарей -
морзянка от апостола к апостолу,
руки ослабевающей верней,
да ветер легче, чтоб воде не пениться,
покуда sos поют на небеси.
Захочешь подхватить такое пение -
на три минуты губы закуси.
3.
Мне не хватает родины твоей,
своей - давно и до смерти хватило.
Забвения обманчивый елей
струится под резным паникадилом.
Умащивай, умащивай главу,
оливковое золото густое.
Вначале было слово про суму,
а про тюрьму означилось другое.
Вначале было холодно вдвоем,
а вот пришла пора разгорячиться
босой ногой над жарким угольком -
не родины хотя бы, а криницы
так не хватает... - кружки на столе,
сработанной из первородной глины.
Ужель вначале надобно истлеть,
чтоб после стать хоть чем-нибудь единым.
4.
Вот плод, оставленный тобой -
в нем неизбывное свеченье.
Вчерашней горести плачевней
лишь мой теперешний покой.
В такой усердной тишине
отрепетирована старость,
как будто только и осталось:
сюжет в замызганном окне
да масла сливочного малость.
Но плод, оставленный тобой -
лоза, лазурь... иди же, Лазарь!..
И, может, следует не сразу
за первым выходом второй.
Михаил Ковсан: Чужие сны[Будет фейерверк: радужно весёлое многоцветье, набухающие на чёрном фоне неземные цветы, яркие нити, небо с землёй единящие...]Анна Нуждина: Литературный туризм. О модели организации стихотворения Вадима Муратханова "Путешествие"[...в наше время клипового мышления именно литературный туризм способен сосредоточить на себе истинное внимание аудитории. Это принципиально новая техника...]Александр Попов (Гинзберг): Детские стихи для читателей всех возрастов[...Но за Кругом за Полярным / Дом замшелый в землю врос: / Там живёт непопулярный - / Настоящий Дед Мороз!..]Илья Будницкий: Заморозок[И все слова, как осенью листва, / Сошли с небес и стали покрывалом, / И я ищу не с музыкой родства, / Не с общечеловеческим хоралом...]Владимир Бененсон: День, когда убили Джона Леннона[...Несмотря на сытый желудок и правильное содержание алкоголя в крови, спать не хотелось, и воспоминания о тех шести месяцах службы под Наро-Фоминском...]Надя Делаланд, Подборка стихов по материалам курса стихотерапии "Транс-формация"[Делаландия - пространство, в котором можно заниматься поэзией, живописью, музыкой, психологией, даже танцами... В общем, всеми видами искусства, только...]Наталия Прилепо: Лодка[Это твой маленький мир. Здесь твои порядки: / Дерево не обидь, не убей жука. / Розовым вспыхнул шиповник, и что-то сладкое / Медленно зреет в прозрачных...]Борис Фабрикант: Стихотворения[Пробел в пространстве залатать стихами, / заштопать строчкой, подбирая цвет, / не наглухо, чтоб облака мехами / дышали вслух и пропускали свет....]
