ДОНОР
Руки в резиновых перчатках выводят катетер. Капля крови срывается с иглы и разбивается о мою ладонь. Я подношу руку ко рту и слизываю кровь. Она кисло-сладкая. Моя кровь. В голове шум. Хочется спать. С трудом поворачивая голову, я наблюдаю, как закачивают мою кровь в мальчика, лежащего на соседней койке. Это мой сводный брат. У Егора серьезное заболевание. Без регулярного переливания он умрет. Я его донор. Тетя Рима, мама Егора, нежно гладит сына по голове. Я замечаю - она плачет. Егор раздраженно вертит головой и показывает мне язык.
Началось все с того, что я появился на свет. Как рассказывала мне бабушка, до последнего момента маменька моя сидела дома, предпочитая соседскую старушку-знахарку опытным врачам-акушерам. Когда у нее начались схватки, батя завел ржавую "буханку" и мы поехали в роддом. Довезти до роддома меня не успели. Когда отец выносил маму из машины, я выпал прямо на снег, прихватив с собой длинную скользкую пуповину. Выбежали медсестры, подняли меня, завернули в пуховую шаль и отнесли в роддом. Потом мама и папа умерли. Вскоре умерла и бабушка. От них мне досталась побрякушка на веревочке, вроде амулета с изображением человечка, натягивающего тетиву лука со стрелой.
В больнице было хорошо. Мне очень нравилось, когда меня оборачивали в мягкое покрывало. Нравилась полная тетя, которая часто приходила ко мне. Она бережно брала меня на руки и приспосабливала к моему рту баночку с теплым, вкусным напитком. От тети приятно пахло лавандой. Я быстро засыпал, а она целовала меня в ушко, укладывала обратно в кроватку и чуть слышно напевала колыбельную.
Воспитатели в детском доме стали называть меня Сашей. А ребята из-за моей худобы дразнили глистом. Поначалу было немножко неприятно, но потом я свыкся с обидным прозвищем. К тому же, каждый из ребят носил свою кличку: Барсук, Гнилой пупок, Шмоня, Зоб ...
Жили мы дружно, хотя иногда меня поколачивали. Били в основном старшие мальчишки, да и то, когда были выпивши. Однажды один из них схватил амулет и пытался сорвать его с моей шеи. Я сжал его глотку с такой силой, что он повалился на пол и закашлялся. И меня оставили в покое. А некоторые даже стали побаиваться
После того, как мне исполнилось десять и меня забрали из детского дома, я мало чего вижу, кроме больничных коек, надоевших катетеров и равнодушных глаз врачей.
Из меня литрами выкачивают кровь, чтобы продлить жизнь больному брату. В последнее время мне стало трудно передвигаться. Сил едва хватает, чтобы доковылять до туалета. Но заботливая тетя Рима с дядей Женей не забыли обо мне. На днях купили подержанную инвалидную коляску, и теперь меня легко можно отвезти в больницу на переливание.
Я ненавижу будни. Когда взрослые уходят на работу, до обеда я остаюсь один на один с Егором. В обед приходит наша сиделка Сонечка. Она студентка. Учится в медицинском училище. На втором курсе. Это суетливая девчушка с легкомысленными кудряшками и пронзительно звонким голосом. Обычно она приходит около часу дня, разогревает обед и зовет Егора на кухню. После того, как они поедят, Сонечка приносит мне в койку остывший суп. Почему бы ей не усадить меня в коляску и не отвезти на кухню, чтобы я пообедал, как все нормальные люди? Загадка. Наверное, ей попросту лень со мной возиться. Потом она вручает нам с Егором по гематогену. Затем Сонечка включает в соседней комнате телевизор и выбирает музыкальный канал. Подходит к книжной полке, не глядя выуживает книгу, и протягивает мне. Я молю Бога, чтобы книга не оказалась "Капиталом" Маркса. Несколько раз она все же попадалась ей под руку. И мне приходилось вновь бездумно блуждать глазами по строчкам. Мне стыдно просить Сонечку подать другую книгу. А вдруг обидится? Скажет: "вот маленькая привереда. Это ему не так и то не эдак".
Иногда Сонечка приводит подругу. От Любани вечно пахнет табаком. Любаня - полная девчонка с крашеными хной волосами и грубоватым голосом. Она редко приходит с пустыми руками. Девчата любят закрыться в зале и, перекрикивая телевизор, громко чокаться стаканами.
Егор в это время развлекается по-своему. Он тихонько крадется к кровати, выдергивает книгу из моих рук и вырывает несколько страниц. Тщательно скомкав их, зажимает мой нос пальцами и заталкивает бумажный комок мне в рот, приговаривая:
- На-ка, покушай, сопля!
И дико гогоча, шныряет в свою постель.
Несколько раз Егор лупцевал меня проводом от видика. Когда Егору тоскливо, он колет иголкой мне в спину. Ему нравится наблюдать, как я вздрагиваю и чешу уколотое место. Пожалуй, самая безобидная его забава - это раскалить монету и затолкать ее мне в трико. От этого весь пах и ляжки у меня в ожогах. Некоторые уже успели зарубцеваться, но есть и свежие, похожие на выпуклые пуговицы.
Однажды у Егора случился приступ. До смерти перепуганные дядя Женя и тетя Римма вызвали Скорую помощь. Моего мучителя увезли. Я остался в квартире в полном одиночестве. Впервые вздохнул с облегчением. Я валялся в кроватке, фантазировал, рисовал в голове всякие забавные ситуации и смеялся. Наблюдал за солнечным зайчиком, который так забавно прыгал по шторе! Казалось, будто бы он радовался вместе со мной и от счастья скакал между складок велюровой шторы. Над моей кроватью висел огромный ковер красного цвета, со множеством всяческих завитушек и узоров. Я водил по ним пальцем, воображая огромный грузовик, который несется по извилистому шоссе.
Вдоволь навеселившись, я не заметил, как настал вечер. Соня сегодня не приходила, потому что был выходной день. А мне, как назло, захотелось в туалет.
-Ничего, - успокаивал я себя, - потерплю. Не маленький.
Глянул на стенные часы - было без двадцати десять.
-Сейчас придут тетя Римма с дядей Женей и отнесут меня пописать, - размышлял я.
Хотел выбраться из кроватки, но руки мои были слишком слабы, а стенки кроватки - слишком высоки. От этих попыток писать захотелось еще сильней.
Я старался не думать о том, что мой мочевой пузырь может лопнуть. Пытался хоть как-то отвлечься, но все было бесполезно. Дико заболел живот, - казалось, будто там перекатывались огненные шары. Я свернулся калачиком и старался дышать как можно глубже и реже. Ничего не помогало.
Потом я обмочился. Сначала было приятно чувствовать, как теплая струйка бежит по моим ногам и животик постепенно сдувается. Боль, потерпев фиаско, отступала. Это воистину были секунды блаженства.
Но ночью я замерз. Хорошо еще, что я сообразил отбросить в сторону одеяло и оно не промокло, а то совсем бы мне худо сделалось. Я лежал на сырой простыне, закутавшись в одеяло. Мои зубы отстукивали барабанную дробь. К утру меня ненадолго сморило.
Мне всегда снится мама. Только почему-то всегда безликая. Вместо лица у нее размытое пятно. Вот мы катаемся на аттракционах. Пластмассовые лошадки прикреплены к крутящейся платформе. Мама сидит впереди. Платформа крутится, а я протягиваю ей руки и зову: "мама, мама!" Играет оркестр. Музыка становится очень громкой. Я надрываюсь, стараюсь перекричать музыку, но вдруг понимаю, что просто шепчу. И мама не слышит меня. Я сползаю с лошади, пытаюсь побежать, но не могу сделать и шага. Мои ноги будто приклеились к полу. А мама все удаляется и удаляется, пока не превращается в крохотную точку...
Проснулся я от дикого холода. За окном лил дождь. Ветер раскачивал форточку из стороны в сторону. Я приподнял голову и прислушался. Дома по-прежнему никого не было. Ноги и спина нестерпимо зудели. Я забрался под одеяло с головой и стал ждать. Что же еще оставалось делать беспомощному уродцу с ногами как вата...
Вскоре послышался шум открывающейся двери. Затем сдавленные голоса и звон ключей.
"Пришли!"- обрадовался я, но, вспомнив, что обсикался, тут же спрятал голову под подушку.
Тетя Римма вошла в комнату. Украдкой я выглянул из-под подушки. Моя мачеха металась по комнате и собирала постельное белье. Ее глаза были заплаканы, волосы взлохмачены.
-Так, - размышляла она вслух, - еще полотенце и пододеяльник, - фу, как мочой воняет!
- Жень, - крикнула она мужу, - иди сюда! Он тут обоссался, походу. Посмотри там горшок в кладовке.
Тетя Римма приподняла подушку, я притворился спящим. Она больно ткнула пальцем мне в голову:
- Что ж ты делаешь, негодяй! У нас такое горе - Егорка в больнице, а ты ссышься!
-Извините, - прошептал я, - я не нарочно.
-О, Господи, - вздохнула тетя Римма.
Вошел дядя Женя и поставил горшок под кровать.
- Неси его в ванную!- командовала тетя Римма, - я пока поменяю тут все. Фу, воняет-то как!
- Кушать хочешь, Саш?-спросил дядя Женя, поливая на меня из ковшика.
Я молча кивнул, опустил глаза и стал рассматривать мыльный пузырик, который кружил вокруг моего колена.
- Ты уж прости, не покормили тебя, - говорил он, - закрутились мы с Егорушкой. Плохо ему.... Под капельницей лежит. Скоро и твоя помощь ему понадобится. Вот оклемается немного...
Потом он усадил меня на стиральную машину и обтер махровым полотенцем, на котором серыми нитками было вышито: "Евгений"
Дядя Женя был единственным человеком в этом доме, у кого в груди билось настоящее человеческое сердце. Только робкое и безвольное.
Как и сказал дядя Женя, на следующий день меня отвезли в больницу. Предварительно накормили от пуза, вручили огромную плитку шоколада с бокалом горячего чая. Я быстро ее слопал. Затем меня уложили на кушетку и вонзили катетер в вену.
Процесс пошел. Насос заработал.
Вскоре Егор поправился. Кололи ему уже только витамины. Его щеки вновь залились румянцем, и он стал потихоньку выбираться из палаты и носиться по коридору, как ошпаренный. Я же сделался бледным, как смерть, руки, и без того худые, превратились в тонкие нити.
Мне тоже стали делать витаминные уколы. В попу и плечо.
Тетя Римма навещала нас три раза на дню. Приносила сладости и фрукты. Мне тоже кое-что перепадало.
Дядя Женя притащил маленький черно-белый телевизор и настроил его на детский канал. Там целыми днями крутили мультфильмы.
И слава Богу! Телевизор хоть на какое-то время займет Егора. А то я уже стал замечать, как он хитро косится на меня, замышляя, наверное, очередную гадость.
Мои предположения подтвердились.
Проснувшись от нестерпимого жжения (Егор чем-то обмазал мое тело), я увидел, как он распутывает узелок на моей веревочке с кулоном.
- Что ты делаешь?!- закричал я, - убери руки!
-Заткнись ты, - прошипел он, и что было силы дернул за веревочку. Она лопнула, до крови располосовав мою шею.
Егор размахнулся и выбросил кулон в открытое окно.
Мое сознание помутнело. Я вскрикнул и вцепился ему в шею. Егор хрипел, изо рта потекла слюна, он судорожно колотил ногами по кровати, пытался разжать мои пальцы, хватал губами воздух, бил меня по рукам...
Я бы придушил его, если бы в палату не вошла медсестра.
Это немного привело меня в чувство, и я отпустил Егора. Тот, пошатываясь и кашляя, побрел к своей койке.
- Это что это у нас за игры!- всплеснула руками медсестра, - выздоровели уже? Скоро выпишем, и играйте себе на улице сколько влезет! Устроили тут войнушку, хулиганьё эдакое.
- Он чуть не убил меня, этот придурок!- сказал Егор, - чуть не задушил!
Он поглаживал шею.
- Ну, ну. Хватит. Не задушил чуть, - ответила медсестра, - ты посмотри на него. Два мосла и кружка крови. Сейчас вам ужин принесу, потом выключите телевизор свой и спать.
Она вколола мне что-то и вышла.
Ужинать я не стал. А только отвернулся к стене, накрылся одеялом и зарыдал.
В ту ночь я не смог уснуть. Ворочался с боку на бок, если и забывался на несколько минут, то снились кошмары....
Я видел, как Егор встал с кровати, на цыпочках подошел ко мне, поводил перед лицом ладонью, проверяя, сплю ли я. Затем вернулся, взял подушку, и стал приближаться ко мне.
Когда он опустил подушку на мое лицо и прижал ее всем телом, сопротивляться не было сил. Не было и желания. Через мгновение стало нечем дышать, в глазах зарябили огоньки, и я увидел, как капля крови срывается с иглы и разбивается о мою ладонь. Я подношу руку ко рту и слизываю кровь. Она кисло-сладкая. Моя кровь. В голове шум. Хочется спать. Я засыпаю...
17.07.2009
© Иван Катков, 2009-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
