Революции, памятники, восстания...
Зачем тебе, глупенький, эта История?
И вовсе не грустно, а очень здорово,
Что мы не станем ее достоянием.
Наши черепа не будут подвергнуты
измерению объема, как случилось с Гете,
так что наливай свою водку, вермут и-
ли что там у тебя - завтра нет работы.
Завтра принадлежит Боженьке.
Помолись ему перед сном,
Чтобы сделал тебя художником,
Музыкантом, сапожником, булошником, вруном.
Завтра никто не попросит на улице,
Можешь быть уверен, у тебя автографа,
Так что болей, лечись, целуйся...
И опасайся фотографов.
Простите, как не приуныть,
Когда опять Фортуна - стерва
вдруг превращает нитку нерва
в Арахны серенькую нить.
И жизни ход смешон и страшен,
бессмысленно принятье мер...
Куда Вас поместить, мон шер,
во всём великолепье Вашем?
Скажите, может шардоне,
деревня, облака и рощи,
смотреть на вещи учат проще?
Всё это вымысел, а не
реальность. Обольюсь слезами,
но грош цена моим слезам -
что там, в Москве, что здесь, в Казани
не открывается сезам.
Столько разных людей укрывается в простеньком "ты",
что не странно совсем, что тебя обнимают другие...
Что ты, нет, дорогой, я совсем не сжигаю мосты,
я ловлю в зеркалах отраженья твои золотые...
Говоришь: "Это жизнь". Говорю: "Ни хрена себе - жизнь!
Это трусость, Хуан... а у трусости нету причины".
Вот такой карамболь. И попробуй тебя удержи...
Ты - сплошное отсутствие, мой ненаглядный мужчина.
И не столько горчит, что уйдешь от меня далеко,
а обидно, что мир мой послушен тебе без остатка:
за тобою мое убежало с плиты молоко,
за тобою ушла горемычная наша собака.
Всё с тобой, о тебе, для тебя... может, хватит? Теперь
надо взяться за ум, повзрослеть, перестроить основы,
сделать новую стрижку, влюбиться, т.д. и т.п.
...
Так мы с Вами встречались? Когда? Вы серьезно? Да что Вы!
Надежды нет.
Смени вокзал-другой -
пространство изотропно, как кисель.
В науке жить мы все ни в зуб ногой,
а раз устал - тебе пора в постель.
Ко мне, конечно...
Только не люблю
я этот твой интеллигентский трёп
о судьбах мира...
День плывёт к нулю,
Так хочется проснуться, милый, чтоб
случилась завтра новая метель
и занесла дома до самых крыш,
а нам-то что - расстелена постель
и воскресенье...
Что же ты стоишь?
Господи, ну зачем нас так много-много,
каждый имеет тело и, вроде, душу...
Разный ОН в неположенном месте перебегает дорогу,
плачет, смеется, думает, что я трушу
губы его испытать на тепло и вкус,
когда говорит, что "люблю, и выхода нету",
да я и вправду все чаще теперь боюсь,
все дальше еду...
Поезд - вот главный мой лекарь,
но даже здесь
они умудряются меня находить, предлагают чаю,
и у каждого из них кто-то все-таки есть...
А я без того, единственного, скучаю.
Я - никто. Человек в забытьи, в арьергарде, в сторонке.
Никому до меня, никому за меня, ни о ком
так не пели поля твои, и не хрустели так звонко
стекла выбитых окон жилищ с матерком, сквозняком...
Ты не родина, ты стоголовое хитрое что-то
сумасшедший дракон, пожирающий все без затей.
Я люблю тебя даже за этой ужасной работой -
я не выдам тебя, я заплачу с тобой в темноте...
Мы с тобой виноваты на пару, куда же деваться:
равнодушный суглинок, пугливая мелкая тварь.
Ты все хочешь исчезнуть, а я - сохраниться, остаться
бесполезною бабочкой, вплавленной в теплый янтарь.
Это, любимый, уже не шутка -
это спокойная явь рассудка.
Зло и уверенно каждый признак
мне сообщает: твой город - призрак.
Вот я их вижу уже воочью
толпами, парами, в одиночку.
Призраки дышат моей тревогой.
Призраков много.
Холод недвижен и холод вечен,
он усмиряет волненье плоти,
даром, что умной и человечьей,
но неуместной, как сон в цейтноте.
Пренебрегая искусством речи,
он - господин. Это против правил.
И одного объяснить мне нечем -
что же он нас-то в живых оставил?
Или я брежу, что я живая,
плачу над городом из картонки,
к сердцу остывшему прижимая
куклу тряпичную, как ребёнка...
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]