Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




СМЕРТЬ  В  ИЮЛЕ


Я глупостей не чтец,
а пуще образцовых.
А.С. Грибоедов

Ах, Семен-Семен
утонул в реке,
утонул в реке
по самы усики.
Утонул в реке
по самы усики,
оставил женушке
на память трусики.
Фольклор


Утро


Внезапно рассвело, жена Семен Семеныча Лидия ахнула и очнулась в их дачном домике. Во рту пересохло, но волосы противно облепили лоб, сердце ударяло влажно, тяжело и громко. Она села в постели и с какой-то мукой посмотрела кругом. Было зябко, тихо. Шитая занавеска и старый лакированный шкаф беззвучно плавали в холодноватой серости.

Повинуясь нехорошему, растущему у нее чувству, Лидия встала, надела резиновые сапоги, болоньевый плащ и, стараясь не бежать, быстро пошла к Коле, на соседнюю линию. По дороге она припоминала все те случаи, когда такое чувство возникало у нее попусту, а в действительности ничего страшного не случалось, и ловила себя на том, что шепотом невольно уговаривает кого-то - "пожалуйста, только не это, не надо, не надо...", и от своих слов ей становилось жутко и муторно.

Вчера днем Семен Семеныч ушел рыбачить, предупредив, что вернется за полночь, что с реки пойдет к Николаю выпить рюмочку, и Лидия, не дожидаясь мужа, как обычно легла спать. От спиртного Семен сперва разгорался, шумел, но вскоре начинал мирно дремать за столом, иногда вставляя в разговор бессмысленные фразы. Мужики выпроваживали осоловелого, притихшего Семен Семеныча, говоря друг другу, что больше ему "не понести". По дороге Семен Семеныч всегда значительно трезвел, в доме умывался, съедал пару холодных картофелин и ложился. Лидия привычно просыпалась от скрипа калитки и шарканья на крыльце, - Семен чистил калоши о резиновый коврик, - но не подавала виду и спокойно лежала, пока муж осторожно возился, устраивался рядом. С утра Семен Семеныч по обыкновению слегка привирал жене, что пришел, например, в двенадцать, а не в два, и что "выпили по две-три".



Но всю эту ночь Лида спала, не просыпаясь, а Семен Семеныч не явился ночевать.

Заспанный, глупый с похмелья Колька на вопрос "Сеня у тебя?" ответил, что Сени не было, что он дома с женой. Жена вскрикнула: "Коля, это я, Лида, Семен вчера не пришел домой, я думала, он не у тебя? Где он может быть, у дяди Гори, у Иващенок?". Вместе побежали к Иващенкам, которых, оказалось, и на даче нет, к дяде Горе, где Сени тоже не нашли. Лида, уже с текущими по щекам слезами и не замечая их, проговорила: "Ребята, пойдемте к реке". Втроем с пыхтящим, охающим дядей Горей побежали через лес, слезли по косогору, пошли вдоль берега. Сразу нашли удочку и полное ведро живых, беспокойных рыб. "Здесь он, Лидка, спит, наверно. Удил и наклюкался в стельку", - предположил дядя Горя, но Лидия знала, что Семен Семеныч не пил один, и все же подумала: "А вдруг напился, родной, вдруг и правда спит...". Глазами обыскивая кусты, она резко поняла, что он не напился, не спит - и времени прошло слишком много, и прохладное, росистое утро давно отрезвило бы Семен Семеныча. И что тогда? Все стали кричать Семена, голоса летели в поселок и будили людей. Семен не отзывался. Кто-то твердо сказал в Лидиной голове: "Он утонул", но Лида сразу отбросила эти слова, как лягушку с сапога. "Он утонул", - повторил голос, и она опять отмахнулась. "Он утонул". Колька крикнул "Сюда!". На берегу, прижатые камнем, лежали старые Семеновы штаны, а поодаль - одна калоша, видно, ветер ночью был сильный. Лида зачем-то сунула руку в карман штанов, достала мятую записку, машинально прочла: ""Буревестник" - 100 гр.". "Он утонул, утонул, утонул". Она побежала по берегу и стала звать "СЕМЕН, СЕМЕН!!", и крик у нее делался все громче и выше, совсем переходя в визг. Мужики уже не искали Семеныча, а бежали за Лидкой, ловили и удерживали ее. Она все высматривала глазами - нет ли где еще чего от мужа, и не переставала звать. "Семен, отзовись, выйди, где ты, мы тебя найти не можем!!", - она решила кричать предложениями, обращаться и увещевать, думая, что так действеннее, и чем яснее становилась гибель Семена, тем меньше в нее верила Лида, тем тверже была ее уверенность в том, что муж найдется. У торчащей из воды коряги белелось что-то знакомое. Схватив палку, Лидия притянула к себе семейные, заштопанные сзади трусы Семен Семеныча и долго рассматривала их, будто видя что-то необычайное. "Неужто голяком поплыл..", - промолвил подошедший дядя Горя. Колька давно убежал в поселок за милицией.

Лида пошла дальше, вверх по реке. Она нашла почти все - обе калоши, штаны, майку. Только панама улетела черт знает куда...



День


Сердцевина лета благоухала раздавленным крошевом ромашек - из них горстями сыпались и блестели малюсенькие черные ЖУЧОЧЕЧКИ. В лесу шла неторопливая уютная беседа - вопросительно тукал Дятел, и, через застывшую минуту, когда он уже сонно клевал клювом, Сойка вдруг, будто опомнившись, коротко отвечала ему. В эту пору все зрело и набухало, то и дело раздавался лопающийся звук - в нагретую пыль сокрушительно падал несъеденный плод, и тогда маленький, деловитый и трусливый Ёж семенил к нему, поерзав, поддевал на свою странную спинку и удивительно проворно улепетывал. Лето и день уже "станцевали закатное па", как мы называли прелестную желтую алость расцвета, вот-вот готового перетечь в грустное облетание. Спокойная солнечная река иногда выплевывала рыбку. Мы, разморенные, сидели у себя наверху, в головах плыли теплые ленивые думы...

В четыре часа пополудни на пригорке возник Семен Семеныч. Мы благосклонно улыбнулись его появлению, и хоть сухопарый этот мужчина не обещал ничего слишком уж увлекательного, все же решили от праздности сопроводить его в то место, куда он так бодро отправлялся. Когда Семен Семеныч поравнялся с нами, мы увидели на его голове женину панамку, на плече - подрагивающую удочку, в руке - бидон из-под молока, и догадались, что там лязгает жестяная банка с ЧЕРВЯЧУШКАМИ. Семен Семеныча мы знавали давно, нам мил был росчерк мягких усов на обветренном лице, и весь его пасторальный образ, сотканный из элегантных тренировочных брюк и сдобного запаха домашней кухни. Увы, сей муж тоже переживал закатную пору, но фигура его еще сохранила чуть закосневшую, морщинистую поджарость, а что касается внутреннего наполнения, то он был (о да!), прекраснодушным существом, на наш объективный взгляд, чей разум (Семен Семеныча, разумеется) никогда не смущали всяческие болезненные и тяжкие измышления.

И сегодня, беспечный, он напевал чудесную песенку, ибо был весьма музыкален, и мы даже попытались подпеть его дивному джазу: "тумба-бла-ба-да... тумба-бла-ба-да..." - до чего ж симпатичен и искрист наш Семен Семеныч!

Приятно предположить, к примеру, что в голове Семен Семеныча царила прозрачная ясность, по всему видать, он удовлетворенно переваривал полезный и здоровый свой обед, который состряпала ему женушка - а женушкины бедра, обтянутые знакомой байкой (душноватый материал в такую жару - мы никогда не носили, нам больше по изнеженному сердцу атлас и чистый китайский шелк, подобный взмаху БАБУСЕЧКИНЫХ крылышек...) в масляных пятнах будоражили аппетит, а бабочка Семен Семеныча была ох как аппетитна. Мы держались чуть поодаль, из-за дерев заметить нас было нельзя.

Семен Семеныч елочкой начал сползать по крутоватому холму (Ай-яй-яй!) к реке.

Подойдя к водоему, он освободился от китайской же калоши и лапою тронул воду, фыркая, меряя температуру. Некоторое время ходил наш Сеня, наметанным оком выбирая, где стать для ритуала привлеченья, подзыванья и дальнейшего залученья отнюдь не весьма образованных, но в глупоумии своем безобразно хитрых, увертливых и шароглазых девиц рыбного рода, а, приноровившись, втиснул в прибрежную почву ведро, извлек оттуда с дырчатой крышкой баночку от леденцов монпансье, тайно и трепетно внутри шуршащую, и, толково раскрутив удильный снаряд, перешел к основной части выступления.



В душе печалясь и скорбя, не в силах превозмочь сердечной склонности своей, все ж отъять Вас от милых подруг, с коими Вы резвились, вдыхая грибной аромат Матушки нашей сырой земли. Бережно, двумя лишь длинными пальцами взяв Ваше елейное тело, поглядев с дрожанием обожания на Ваши юные изгибы, нежно ощупав все сегменты неописуемо уязвимого Вашего существа, прикрыть глаза и вознести хвалы Отцу небесному за сей бесценный дар для нас, недостойных, косноязычных, юродивых, и от его имени благословлять Вас и плакать над Вами, дитя! О застынь, дорогая минута, повисни в воздухе расписным кружевом, что искусно связал Мастер Паук! О покайся, окаянный, алчный святотатец, ты ведь болен, безумие взрастает в тебе, как молодой месяц, тучнеющий до луны! Покуда не поздно, отринь греховные помыслы свои, вырви когти жестокости, плюнь в лицо похоти! Да, болен, болен - но болен от безумной страсти, да безумен, безумен, но безумен от любовной боли! Не проси удержаться, не проси остыть - не сможет душа моя, не сможет и не захочет! Мысли мои полыхают лесным пожаром, тело мое сотрясает лихорадка желания, глаза мои соловеют от жажды, руки подобно тискам сжимают добычу, что обомлела от страха! Нет, не будет пощады! Ты не знала, дитя, что мольбам и уговорам юных сверстниц твоих никогда не внимал я! Ни однажды я не был подкуплен горючей слезою! Я был твердым, как камни речные, что снимают с непутевых утопленниц наших! Непримирим, неподкупен и обязателен, как закат и рассвет, которые (если заметила ты, куриный твой умишко!), вовремя и неуклонно всегда приходят! Потому - при себе оставь свои увещеванья и бежать не пытайся. Догоню, и расплатишься ты за это жестоко. Лучше расслабься, приятное что-нибудь представляй - тьму своих подземелий или что там еще! К делу! Разводить тары-бары с тобой, рассусоливать здесь я не намерен!

И Семен Семеныч, аккуратно взяв извивающуюся жертву за тот конец, где, думалось ему, был у нее хвостик, отправил ее в рот. ...Э-хе-хе!.. Шутим-с! Ничего подобного - вы знаете, как нелепо, дурно, безвкусно поступают подобные Семен Семенычи с предметами наших красочных, мечтательных вожделений - а именно, втыкают крючки, кидают в реку почем зря, сдирают обмусоленные рыбами тела и бесцельно швыряют оземь... и вспоминать, по чести говоря, не хочется... Грустно, братцы... Не в силах предотвратить такое вот обормотство и расточительство ввиду преобладания физических параметров Семен Семеныча над нашими, мы каждый раз, когда удалой молодец проделывал свои кунштюки, преспокойно обретались в стенах родового гнезда, построенного как раз неподалеку от берега и, заняв наблюдательный пост, тщетно ждали, когда же опомнится наш во всех отношениях приятный, но бестолковый друг, и, помимо этого, сочиняли стихи и трагедии. Дождавшись окончания Семеновых занятий, когда он уходил восвояси и уводил с собой рыбных девиц, плещущих в ведре (чем пленяли его эти двух слов не вяжущие, грубоватые дамы - нам неведомо), мы спускались вниз и бережно поднимали вас, милые, мокрые, еле дышащие малютки и уносили в уютные комнаты нашего невесомого дома. Там мы варили целебные отвары и ими лечили вашу хворь, поднимали вас на ноги... Когда вы достаточно крепчали, мы отворяли все двери, солнечный цвет врывался свежайшей волной, мы отпускали вас, благодарных, на волю... Да-а... Пожалуй, опять мы чуть-чуть кривим душой. К прискорбию, ваше состояние здоровья, чаще всего, было уже столь плачевным, что мы, скрепя сердце, применяли единственно доступный нам метод эвтаназии... Каемся - мы кушали вас! Но кушали из одного только сострадания, от одной только невозможности далее лицезреть ваши муки! Мы кушали, и слезы туманили наши взоры... И мы, несмотря на все могущие возникнуть прения, непоколебимо верим, что Тот, о ком не стоит болтать бесцельно, вызвав нас для решающей беседы за порогом нашей драматической кончины, с уважением и трепетом отдаст нам должное за наше великое дело.

Предаваясь этим приятным размышлениям, под мирную песню Семен Семеныча и вихляния одной за другой вынимаемых из реки рыбок, мы незаметно для себя смежили очи и отправились в царство Морфея.



Вечер


Семен Семеныч прожил банальнейшую и прекрасную жизнь. В июле он всегда собирался и уезжал с женой на дачу, и это был его любимый месяц, несмотря на довольно-таки слабый клев и недельные вспышки жары. В июле Семен Семеныч чувствовал настоящую, срединную честность лета - знойного, страстного времени года. Он бессознательно стремился к полноте выражения чего бы то ни было, сторонился недосказанности, половинчатости, не любил перемен и почти всегда находился в состоянии устойчивого душевного равновесия, поскольку имел привычку искренне и вовремя выражать свои чувства. Он был человеком, которого мужики в своем кругу звали "нормальным", "простым" и главное "своим". Женщины, честно говоря, Семен Семнычем не интересовались и ничего о нем не говорили. Дочь считала папу "добрым", и он действительно заботился о семье, полностью в своих поступках и помыслах соответствуя полученному им семейному и общественному воспитанию.

Теперь Семен Семеныч неподвижно стоял на берегу реки, образовав единство со своей гибкой, узловатой удочкой из ивового прута. Ее увесистость и, в то же время, подвижность были приятны Семен Семенычу. Рыбалка нравилась ему неспешностью, последовательностью, обусловленностью совершаемых действий. Придя, необходимо выбрать лучшее место, поставить ведро поодаль, чтобы не опрокинуть его ногой.

Крючок зацеплен за ствол удочки. Два маленьких свинцовых грузила. Живой, жирный червь, которого экономнее разорвать надвое. Свист закидываемой лески, будто саблей отрубаешь кусок воздуха. Идеально- эстетичная, упругая, великолепная траектория движения удочки. Еле уловимое, а затем все более настойчивое, нетерпеливое подергивание - кто-то неизвестный, кого пока не видел, жадно питается наживкой. Выдергивающее, болезненное движение. Содрогания блестящей, тяжелой рыбины, силящейся освободиться.

Парило. Приближался закат. Семен Семеныч методично увеличивал улов. Рыба словно сама шла к нему, будто это было естественно для нее - лететь по воздуху, со звоном падать в алюминиевый бидон. Семен Семеныч запустил руку в карман, ища папиросы, и обнаружил там замусоленный клочок бумажки. Присмотревшись, он узнал прошлогодний список продуктов, составленный женой:

Хлеба чер. - 1
Яиц - 1 дес.
Масло - полкило
Конфеты шок.
"Ласточка"
"Буревестник" или другие вкусные
Уксус 9% - бут.

Семен Семеныч просиял - рыбы было и на уху, и на жаренку. На даче его жена отходила от городской суеты, становилась предупредительной, ласковой, могла прилюдно приобнять Семен Семеныча и взъерошить ему волосы. После огородных работ наступал обед, Семен и Лида усаживались, тихо ели, иногда смотря друг другу в глаза. Нежданно Семен почувствовал согревающее и будоражащее ПРИСУТСТВИЕ чего-то в своей жизни, он подумал о годах, проведенных вместе с женой, и его сердце печально, торжествующе сжалось. Он вспомнил, что она все чаще стала мучиться давлением, представил ее спокойно сидящей на веранде, с шалью на плечах, с дремлющей на коленях кошкой. Семен Семеныч решил не ходить сегодня к Кольке, а отправиться прямиком домой, где его ждал ужин под тусклой лампой, тихие звуки радиоточки, беседа о насущных делах, мерное жужжание комаров, молоко и карты, теплая, душная, родная ночь.

Воздух был застывшим, влажным, дышащим. Семен Семеныч чувствовал приближение грозы, мог с уверенностью сказать, что она начнется через несколько часов. Все будто приготовилось к чему-то неминуемому и очень важному - малейший ветерок стих, деревья стояли как нарисованные, в лесу умолкли всегдашние шорохи, щебеты и трескотня. Река в ожидании стала гладкой и неподвижной как стекло. Комариные укусы зудели. Чтобы освежиться, Семен Семеныч решил поплавать перед уходом.

Вообще-то он редко купался, считая это развлечением для детей. Он разделся, опрятно сложил вещи на берегу, зафиксировал их камушком, и, оставшись в залатанных трусах, вошел в воду. Теплая, гостеприимная вода подарила ему замечательное ощущение, будто в его уже изношенное, привыкшее к работе тело влилась новая, степенная сила. Он нырял и отплевывался, шумно, с юношеским восторгом. Он совершил достаточно долгий заплыв, уверенным брасом, ничуть не утомившись, становясь с каждой минутой словно все более выносливым и спокойным. В юности Семен Семеныч занимался лыжным спортом, и сейчас повторялось то чувство, которое возникало у него, быстрого, ловкого, уверенно несущегося по снежному насту. Семен Семеныч глянул на противоположный берег и подумал, что до него рукой подать, что река удивительно, смехотворно узкая, не река, а крупный ручей. Он вспомнил, что в последний раз переплывал ее туда и обратно 20 лет назад, совершенно пьяный, в компании мужиков, когда приехал на дачу "обмывать ножки" дочурки.

Семен Семеныч под водой размял ноги, подрыгав ими, и неспешно, сильными рывками поплыл. Он довольно быстро оказался на середине и, немного подустав, отдыхая, оглянулся назад. Река словно увеличилась вдвое. Теперь расстояние, которое он проплыл, казалось ему больше, чем вся ширина реки, видимая с берега. Семен Семеныч счел это визуальным эффектом и поплыл дальше, увеличив темп, так как хотел поскорее оказаться дома. Очень скоро он снова устал и остановился, тяжело дыша, двигая руками и ногами на месте. Ему казалось, что он проплыл очень большое расстояние, но берег почему-то не приближался к нему, он упорно маячил где-то вдалеке. Семен Семенычу даже показалось, что он словно отодвинулся, превратился в далекую, еле различимую тонкую полоску. Семен Семеныч неожиданно решил плюнуть на свою изначальную затею, он повернул обратно, раздраженно загребая руками воду, странно тяжелую, будто из свинца. Он торопился и растрачивал силы, разбрызгивал воду вокруг себя, и из-за этого не видел ничего впереди, словно повсюду была сплошная вода. Семен Семеныч убеждал себя остановиться и отдохнуть. И говорил себе, что так нельзя, потому что если паниковать зря, то тщетно потратишь энергию и не переплывешь даже такой маленькой речушки, как эта. Но тело Семена не слушалось его и бешено, из последних сил плыло к берегу - к какому, Семен уже не мог точно сказать, что-то произошло с его зрением, и он не видел, какой берег ближе к нему. Он по-настоящему испугался, и даже вскрикнул в ужасе, он не мог понять, где находится, не мог вспомнить, как оказался в такой страшной ситуации, все было залито водой, и Семену показалось, что он сошел с ума, что он тоже весь уже состоит из воды. Он все еще плыл, но плыл на месте, не преодолевая ни метра, и его тело вздрагивало мучительно, вяло, как у полудохлой рыбы. Семен начал как-то резко, мгновенно уходить под воду и снова выныривать. Для этого не было никаких причин, он хорошо плавал, но тут кто-то как будто тянул его за ноги и окунал - кто-то, с кем он не в силах был бороться, кто-то огромный и настолько сильный, что Семен Семеныч чувствовал себя легким, слабым, жалким, как щенок. Он окунался и усилием преодолевал толщу воды над ним, и снова его голова показывалась на поверхности, и это становилось ему все труднее и труднее. Вода превратилась в бетонную плиту, словно бы взвалилась на Семен Семеныча, и все уже было покрыто чем-то вязким, тяжеленным, от чего Семен Семеныч начал задыхаться - словно цемент попал ему в горло, забил и закупорил его. Семен попытался выплевывать его изнутри, именно он и тянул его под воду, зажимал ему рот. Весь трепеща, совершая конечностями резкие, беспорядочные движения, Семен Семеныч исполнял какой-то жуткий, противный танец под водой. Он вдруг отчетливо услышал звук брошенного в воду огромного камня - этакий БУ-У-УЛЬ, и все пространство под водой и над ней булькнуло, ухнуло и сузилось в блестящую, черную, мгновенно исчезнувшую точку. Семен несколько раз ПОДУМАЛ страшное слово "УТОП", будто начертанное в воздухе костлявыми ветками: "утоп", "утоп", "утоп".

Он надолго, на целую вечность погрузился в глубину, и там, под водой, пил ее, пока не наполнился ею, пока не забыл обо всем, и последняя мысль его была: "Ах я, дурак...". У него не осталось сил и желания трепыхаться в воде дальше. Когда он вынырнул, то берег опять показался ему до глупости близким, он даже подумал, что, наверное, мог бы достать ногами дно, но ему почему-то не захотелось этого делать, он подумал, что это уже не нужно, что все идет своим чередом, что ему уже не изменить своего положения. Тело рефлексивно продолжало выныривать, но периоды погружения становились все более долгими, и, кажется, Семен Семеныч что-то бессознательно кричал, но душа его уже покоилась на глубине и внимательно созерцала прожитую жизнь.



Поздний вечер


Теперь мы собираемся дать правдивые показания по тому поводу, что произошла ...с позволения сказать... трагическая гибель нашего нежно любимого товарища, рыболова Семен Семеныча. Из нашего рассказа ясно, что во время отчаянной борьбы человека со стихией мы мирно и предусмотрительно спали. Когда же мы пробудились и, сладко позевывая, разомкнули очи, Семен Семеныча уже и след простыл ...хе-хе. Осторожно спускаясь к воде, мы преследовали цель обнаружить и ликвидировать, так сказать, наших давних, склизских и совсем неаппетитных врагов, чье имя не называем. С этой целью мы кружили над берегом и уничтожали их путем полного поедания, пока не наткнулись на один довольно-таки пикантный предмет мужского туалета, носить который требуют приличия любого образованного общества. А ежели нас спросят, обладаем ли мы сами сиим предметом, ответим: "Всенепременно, господа!" и тут же продемонстрируем его наличие. Так вот-с: предмет был обнаружен, но без непосредственного носителя! Поозиравшись, мы не смогли уловить взглядом присутствия Семен Семеныча. "Ай-яй-яй! Ей-богу, нехорошо!.." - вот какие фразы вихрем пронеслись у нас в головах. Острое чутье подсказало нам, что вся прочая одёжа нашего рыбаря оставлена на берегу не для веселой шутки ради. Тогда мы, придя к неизбежному и печальному выводу, обливая сердце слезами скорби, станцевали в воздухе несколько прощальных па (прощальный менуэт, и жаль, что у нас на боку не висело никакое оружие, дабы почтить прах усопшего истинно рыцарским танцем, оружие нам никогда не выдавали, да оно и не полагалось, так как, полагаем, мы его немедленно поломали бы, ибо правомерно считаемся слегка полоумными) и вернулись в гнездо.



Ночь


- Будь здоров, Семен!

- Здравствуйте, ...Господи.

- Зачем пожаловал, чего полуночничаешь?

- Понимаете, вроде как, утонул я, ...Батюшка.

- Отчего же утоп, по пьяни, али по другой какой оказии?

- Хоть и грешен в винопитии, но самую малую толику. А утоп, видимо, от того, что "земной свой путь пройдя до половины, я очутился в сумрачной воде"... А еще утоп от глупости, от безрассудства окаянного...



А утонул Семен от того, что испытал все, что было ему предначертано на пути земном, и Господь об этом знал, а Семен смутно догадывался. "Возродись, Семен, - сказал Господь, - в образе птичьем, и узри свою смерть в обличье ином, незнакомом, ибо всё в мире покоится на тихих и неспешных волнах бытия вечного". И пал Семен ниц, и заплакал слезами радости, и восхвалил Господа в сердце своем за что-то, самому не ведомое, и вознесся на небеса белым облаком, и пролился благодатным дождем на бесконечную ниву жизни...




© Валентина Ханзина, 2013-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2024.




Словесность