МУЗЫКАНТ
Музыка не была его профессией. Если бы кто-нибудь догадался взять у него интервью, он, наверное, разговорился бы и признался, что музыка для него не профессия, а судьба, стиль жизни. Но и это было бы красивой неправдой. Когда он выпивал дешевого красного вина, и на него нападало желание рассказать кому-нибудь о своей музыке, рядом, как правило, не оказывалось ни единого человека, способного оценить величие замысла.
Очень много лет назад он еще пытался объясниться с профессиональными композиторами, дирижерами, исполнителями... Он совсем не боялся, что идею украдут. Наоборот, он был бы счастлив, если бы хоть кто-то воспользовался ею, пусть даже и беззастенчиво ее позаимствовав. Он и вообще не считал ее своей. Но музыканты отмахивались от него и презрительно смеялись прямо в лицо. Только один, уже очень известный, хотя и молодой, выслушал внимательно, почему-то побледнел и пообещал подумать. Он, правда, вскоре умер, бедный... Зато другой, бесконечно талантливый глухой и озлобленный старик, просто выставил его за дверь. А третий, гениальный скрипач, долго слушал, качая головой и потирая тонкими пальцами длинный горбатый нос, потом расхохотался и закричал, что все это происки каких-то сумасшедших монахов...
Позднее он понял, что никому ничего не нужно объяснять. Более того, пожалуй, ни один из великих с такой задачей и не справился бы. Было очевидно, что ему придется, как и прежде, воплощать свой замысел самому. К тому моменту он уже чувствовал, что ему это вполне по силам.
Но вначале... Ах, как он готовился к своему самому первому выступлению! К сожалению, эта подготовка отнимала почти все его время, не давая возможности заработать достаточно денег. А деньги были ему нужны очень - для того, чтобы побывать во всех тех городах Азии, Европы и Америки, о которых он мечтал. Но дебют он решил сыграть в Иерусалиме - городе своего детства, в грязной и прекрасной маленькой столице большого мира. Он пришел туда пешком жарким весенним днем. И он сыграл этот город. О, как он сыграл этот город! Узенькие улочки звучали жалобно и звонко, как перетянутые струны; тонкий и заунывный звук отражался от глухих стен, вытекая на площади вместе с народом - подпевающим тревожным хором то ли радости, то ли смятения... Таинственный мотив древнего города... Да, он сыграл Иерусалим! Эта музыка останется в человеческой памяти надолго...
Премьера была настолько удачной, что он долго не решался подступиться к чему-то другому. Очень долго. А потом случайно попал в Лиссабон. Ему пришлось тщательно готовиться, потому что это был другой город, и здесь нужна была совсем иная музыка. Кроме того, он не собирался задерживаться в Португалии: тогда он стремился во Францию - страну утонченных меломанов. Но он все-таки сыграл Лиссабон. Сыграл его на пределе звучания, мощными тяжелыми аккордами. Конечно, ему было жаль людей, мечущихся по трясущейся, раскалывающейся земле, гибнущих под обломками еще недавно величественных зданий. А более всего было жаль, что никто, кроме него самого, так и не оценит грандиозную и трагическую симфонию Лиссабона. Он плакал, когда завершал ее...
Потом была Франция. Он надолго задержался в Париже - гулком и чутком как арфа - и играл его утонченно, трогательно и печально. Басовая струна Сены подпевала в такт звону гильотинных ножей, грохоту рушащихся камней Бастилии, взлетам и падениям мечущейся дирижерской палочки странных человеческих судеб. Величественный город звучал и звучал, от него невозможно было оторваться. Кстати, именно в Париже он приучился пить красное вино. Увы, всегда в одиночестве. Это ужасно, что так и не нашелся ценитель, способный понять его музыку... Или хотя бы попросту вслушаться. Без этого чуткого уха все его творчество казалось ненужным капризом, бессмысленным или полным непонятного значения завитком истории.
Его следующей страной стала Россия. Те несколько человек в Петербурге, которые смогли оценить красоту звучания и оригинальность замысла, не были музыкантами. Но он играл для них со страстью, которой сам в себе не ожидал. Ценители значительно кивали головами, прикрывали глаза и, казалось, погружались в музыку целиком, без остатка. Он даже не заметил, в какой момент они полностью растворились в ней и исчезли, так и не успев отдать должное его мастерству, не успев даже поделиться впечатлениями. Вдобавок он тогда отравился отвратительным крепленым напитком, который в этой стране выдавали за красное вино. И ушел оттуда пешком, лесами, оставляя за собой массу брошенных стройных и глубоких звуков, постепенно превращающихся в тупые и унылые.
Только в Германии - стране почитаемых им музыкантов, где он удачно вплел в разрозненное шарканье швабр и щеток одинаковые ритмичные звуки ударов сапог, его вдруг настигло известное любому творческому человеку ощущение, что не он создает музыку, а скорее она сама творит себя... Каждый из сыгранных им городов пустел, как филармонический зал после окончания концерта, и тонкая горечь неудовлетворенности подсказывала, что раз за разом с небольшими вариациями повторяется все одна и та же трагическая симфония. Нужно было найти новое решение, нужно было выбрать правильный город и сыграть его совсем по-другому: радостно и легко. Да и хваленое немецкое пиво вызывало только раздражение и мучительную изжогу...
Он подался в Италию. Рим казался ему тем самым городом, в котором хотелось создать что-то необычное и, может статься, веселое. Но... итальянское вино не уступало французскому, и, добравшись до него, уже трудно было сосредоточиться на чем-то другом. Через некоторое время он вынужден был признать, что с Римом ничего не получится. Слишком яркое солнце, слишком дешевое вино, слишком сильная усталость... И тут он вспомнил, что так никогда и не побывал в Америке. Нью-Йорк - новая столица мира, современный Вавилон! Новое тысячелетие он ознаменует выдающейся, неслыханной симфонией. Это будет совсем иная, новая музыка!..
...Старик пожевал тонкими губами, шумно глотнул из стакана и сощурил хмельные выцветшие глазки. Лысый, болезненно худой и почти безумный, он производил такое неприятное впечатление, что я незаметно отодвинулся. Но в то же время его фантастический рассказ завораживал. Завораживал настолько, что я почти поверил ему. Жуткая мысль заставила меня поежиться. В поздний час, в душном подвале недорогого ресторанчика этот пропитанный вином старик на секунду показался мне тем самым...
- А-а, вот вы о чем... - сказал он, поймав мой взгляд, и усмехнулся. - Не бойтесь, то была не моя музыка. А я... Вы ведь даже не заметили, что я давно уже сыграл Нью-Йорк. Сыграл именно так, как хотел - весело и нежно. Но почему-то никто этого не понял. Обидно... Если закажете еще вина, я расскажу вам, как когда-то играл Мессину...
© Владимир Гржонко, 2017-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2017-2024.
Орфография и пунктуация авторские.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
