Рисуя смерть, ты ползаешь на спине
И просишь пить чего-нибудь, но со льдом.
пока на зеркале пепел стоит, как дом,
Высокий дом от города в стороне.
Дорога в листьях семи различных цветов,
Над листьями тень одной из наших подруг,
Под тенью спрятан от взгляда квадратный люк,
За ним сушилка для выстиранных бинтов.
Когда ты спросишь, когда прилетает снег,
Я буду рядом, я буду шуршать плащом,
Курить табак и щеку чесать плечом,
И вслух читать тебе адреса аптек.
В тифозном бараке в период гражданской войны
вы были китайскою ширмочкой ограждены -
с трофейной шарманкой в кармане,
с блохой на аркане
и с перышком алым Финиста:
боялись вы до смерти фельдшера-морфиниста.
Как видно, ни сон, ни Морфей, ни Матфей, ни София, ни Соня
не знают про вас ничего; но вы вспомните сами
ту рыжую грушу от клизмы на грозном клаксоне
на черном авто Командарма с жандармскими злыми усами.
Вы вспомните сами: он ходит ногами, скрипит сапогами,
поганые ведра пинает и нос затыкает,
а вы задыхаетесь, в фельдшера глядя белками,
а фельдшер смеется и вашей ладонью прозрачной
прозрачный ваш рот затыкает,
и зрение ваше течет, под себя сквозь себя затекает,
немеет и стеклянеет...
Нас до души объяли воды...
В лицейском парке уж темно.
Дворцесоседственные своды
дрожат, как воздух, как вино
очей обманутой Лилеты. -
Она с улыбкой шепчет "где ты?"
проглядывая в белый дым.
А мы, как мраморные греки,
на неба сомкнутые веки
сквозь ветки голые глядим.
Свет очей и уст дрожанье,
Осязанье двух теней...
Все нежней перстов касанье,
Шопот тихий все темней...
В бездну пал, но в высь качнулся
И твердят уста устам:
Воздух воздуха коснулся,
Я навек остался там.
Мрак читал меня ужасный,
Букву с буквою сличал,
И алфавит звездный ясный
Из меня себе слагал".
Не отчий суд, так отчество погубит,
отечество поймет и не простит,
и крепнет ствол, рассасывая кубик -
мой ледяной и угловатый стыд.
И древо жизни пышно зеленеет,
и падает янтарная смола,
и, падая на воздух, каменеет,
как мертвые небесные тела.
Чего же ждать на сем ветвистом свете,
болезненно вздуваясь головой,
топтаться на кухонном табурете,
пихаясь горлом в воздух винтовой?
Механика пространства безупречна:
веревки, крючья, темные места -
perpetuum mobile, в коем так непрочно
прибита пыль и мебель не чиста,
и зеркала в нaплывах восковых,
и много рук, прокинутых куда-то,
где Понт Евксинский Понтия Пилата
вихляет в волнах мыльных и живых,
вихляет, чтобы вывернуть суставы,
чтоб вымыть все венозное из вен,
забавные имперские уставы
и безнаказанность супружeских измен.
Семён Каминский: "Чёрный доктор"[Вроде и не подружки они были им совсем, не ровня, и вообще не было ничего, кроме задушевных разговоров под крымским небом и одного неполного термоса с...]Поэтический вечер Андрея Цуканова и Людмилы Вязмитиновой в арт-кафе "Диван"[В московском арт-кафе "Диван" шестого мая 2017 года прошёл совместный авторский вечер Андрея Цуканова и Людмилы Вязмитиновой.]Радислав Власенко: Из этой самой глубины[Между мною и небом - злая река. / Отступите, колючие воды. / Так надежда близка и так далека, / И мгновения - годы и годы.]Андрей Баранов: В закоулках жизни[и твёрдо зная, что вот здесь находится дверь, / в другой раз я не могу её найти, / а там, где раньше была глухая стена, / вдруг открывается ход...]Александр М. Кобринский: К вопросу о Шопенгауэре[Доступная нам информация выявляет <...> или - чисто познавательный интерес русскоязычного читателя к произведениям Шопенгауэра, или - впечатлительное...]Аркадий Шнайдер: Ближневосточная ночь[выходишь вечером, как килька из консервы, / прилипчивый оставив запах книг, / и радостно вдыхаешь непомерный, / так не похожий на предшествующий...]Алена Тайх: Больше не требует слов...[ни толпы, ни цветов или сдвинутых крепко столов / не хотело и нам не желать завещало столетье. / а искусство поэзии больше не требует слов / и берет...]Александр Уваров: Нирвана[Не рвана моя рана, / Не резана душа. / В дому моём нирвана, / В кармане - ни гроша...]
