Рисуя смерть, ты ползаешь на спине
И просишь пить чего-нибудь, но со льдом.
пока на зеркале пепел стоит, как дом,
Высокий дом от города в стороне.
Дорога в листьях семи различных цветов,
Над листьями тень одной из наших подруг,
Под тенью спрятан от взгляда квадратный люк,
За ним сушилка для выстиранных бинтов.
Когда ты спросишь, когда прилетает снег,
Я буду рядом, я буду шуршать плащом,
Курить табак и щеку чесать плечом,
И вслух читать тебе адреса аптек.
В тифозном бараке в период гражданской войны
вы были китайскою ширмочкой ограждены -
с трофейной шарманкой в кармане,
с блохой на аркане
и с перышком алым Финиста:
боялись вы до смерти фельдшера-морфиниста.
Как видно, ни сон, ни Морфей, ни Матфей, ни София, ни Соня
не знают про вас ничего; но вы вспомните сами
ту рыжую грушу от клизмы на грозном клаксоне
на черном авто Командарма с жандармскими злыми усами.
Вы вспомните сами: он ходит ногами, скрипит сапогами,
поганые ведра пинает и нос затыкает,
а вы задыхаетесь, в фельдшера глядя белками,
а фельдшер смеется и вашей ладонью прозрачной
прозрачный ваш рот затыкает,
и зрение ваше течет, под себя сквозь себя затекает,
немеет и стеклянеет...
Нас до души объяли воды...
В лицейском парке уж темно.
Дворцесоседственные своды
дрожат, как воздух, как вино
очей обманутой Лилеты. -
Она с улыбкой шепчет "где ты?"
проглядывая в белый дым.
А мы, как мраморные греки,
на неба сомкнутые веки
сквозь ветки голые глядим.
Свет очей и уст дрожанье,
Осязанье двух теней...
Все нежней перстов касанье,
Шопот тихий все темней...
В бездну пал, но в высь качнулся
И твердят уста устам:
Воздух воздуха коснулся,
Я навек остался там.
Мрак читал меня ужасный,
Букву с буквою сличал,
И алфавит звездный ясный
Из меня себе слагал".
Не отчий суд, так отчество погубит,
отечество поймет и не простит,
и крепнет ствол, рассасывая кубик -
мой ледяной и угловатый стыд.
И древо жизни пышно зеленеет,
и падает янтарная смола,
и, падая на воздух, каменеет,
как мертвые небесные тела.
Чего же ждать на сем ветвистом свете,
болезненно вздуваясь головой,
топтаться на кухонном табурете,
пихаясь горлом в воздух винтовой?
Механика пространства безупречна:
веревки, крючья, темные места -
perpetuum mobile, в коем так непрочно
прибита пыль и мебель не чиста,
и зеркала в нaплывах восковых,
и много рук, прокинутых куда-то,
где Понт Евксинский Понтия Пилата
вихляет в волнах мыльных и живых,
вихляет, чтобы вывернуть суставы,
чтоб вымыть все венозное из вен,
забавные имперские уставы
и безнаказанность супружeских измен.
Мария Косовская: Жуки, гекконы и улитки[По радужным мокрым камням дорожки, по изумрудно-восковым листьям кустарников и по сочно-зеленой упругой траве медленно ползали улитки. Их были тысячи...]Марина Кудимова: Одесский апвеллинг[О книге: Вера Зубарева. Одесский трамвайчик. Стихи, поэмы и записи из блога. - Charles Schlacks, Jr. Publisher, Idyllwild, CA 2018.]Светлана Богданова: Украшения и вещи[Выхожу за первого встречного. / Покупаю первый попавшийся дворец. / Оглядываюсь на первый же окрик, / Кладу богатство в первый же сберегательный...]Елена Иноземцева: Косматое время[что ж, как-нибудь, но все устроится, / дождись, спокоен и смирен: / когда-нибудь - дай Бог на Троицу - / повсюду расцветет сирень...]Александр Уваров: Убить Буку[Я подумал, что напрасно детей на Буку посылают. Бука - очень сильный. С ним и взрослый не справится...]Александр Чусов: Не уйти одному во тьму[Многие стихи Александра сюрреалистичны, они как бы на глазах вырастают из бессознательного... /]Аркадий Шнайдер: N***[ты вертишься, ты крутишься, поёшь, / ты ввяжешься в разлуку, словно в осень, / ты упадёшь на землю и замрёшь, / цветная смерть деревьев, - листьев...]
