Словоцентрическая Вселенная Эдуарда Побужанского.Передо мной два цикла стихотворений совершенно незнакомого мне поэта Эдуарда Побужанского. Привлекли к ним внимание удивительная краткость, емкость образов А ещё очень интересным показалось то, что названия циклов являются, как мне кажется, некими этапами развития образа лирического героя. Хотелось бы попытаться пройти вместе с автором путь от одного цикла к другому, стараясь понять довольно сложную, но в то же время очень оригинальную авторскую манеру и попытаться объяснить прежде всего себе , в чём уникальность поэзии этого автора.
Цикл «Пришествие» - о рождении, Слове, Боге и мире. Первое стихотворение поэта вводит нас в «словоцентрическую» Вселенную. Все в этом мире создаётся Словом в том числе и сам поэт. Обращаясь к ветхозаветному образу Яхве, автор в тоже время отсылает читателей и к Евангелию от Иоанна («в начале было слово, и слово было у Бога, и слово было Бог»), и, возможно, к известному стихотворению Н. Гумилёва. Однако в этот, казалось бы, затёртый сюжет Побужанский вносит новый смысл: Слово заменяет мир, замещает его, заливая, «как лава», Вселенную. А у поэта Слово спрятано внутри, оно - его суть, сущность, и чтобы им поделиться, приходится «вывернуться на слово» с «истерзанной изнанки».
Тема «Слова» проникает и в стихотворение «ощущение страсти, но больше – спины…», несмотря на то, что главное – здесь всё-таки любовь, её потеря, расставание, воплощенные в конкретном образе письма от любимой женщины. Лирический герой, «обречённый на слово», сравнивает любовь с с прикосновением «резинки губ» (очень необычная и запоминающаяся метафора) ко лбу чумного в желании не спастись, потому что с уходом любви он теряет и дар Слова: «и зверёк человечий душа виновато потерю лопочет».
Следующее стихотворение – путешествие поэта в пространстве и времени и опять обращение к истокам – к библейской истории теперь уже новозаветной. Сюжет о распятии Христа. И опять автор из традиционного делает сюжет уникальным. Здесь вместо Бога, или вернее человекобога, читатель видит «смертного еврея», и сострадает ему, этим состраданием возрождая его (помню, как такая вот десакрализация потрясла меня у Набокова «ни в третий, ни в сотый, никогда не вспрянет он на зов, твой смуглый первенец, лепивший воробьев на солнцепеке, в Назарете» ). Здесь, на мой взгляд, звучат и тема пророчества, и тема изгнанничества (противопоставление поэта толпе) .
Слово настолько завладевает поэтом, что он в ужасе понимает, что оно действительно стирает реальный мир, превращая его в цитаты. «Прочная и весомая» жизнь, превращённая «истерзанной изнанкой» в слова начинает тяготить лирического героя, поэтому, возможно, в стихи врывается восклицательная, тревожная интонация.
Заглавное стихотворение потрясает своей простотой . О чём оно? О процессе рождения человека: от утробного периода до начала жизни земной? Или что-то вроде пушкинского «Пророка» о поэте? Стихотворение начинается со строчной буквы-слова «я» и констатации забвения того, что было до вхождения в мир, но все дальнейшее изложение пережитого и прочувствованного перечёркивает заявленное в начале. Процесс рождения, изображённый поэтом, жесток и труден, болезнен и мучителен.
Замыкающее цикл стихотворение автор озаглавил «Напоследок», желая досказать читателю то, что он считает главным, возможно, выпавшим из внимания: все есть «я» и все во «мне», даже то, что ещё не успело назваться. Все: трава и небо, птица и растенье, старик и мальчишка…