Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность



ЧЕТВЕРТАЯ  РАСА


* СУРДО
* ШМА ИСРАЭЛЬ
* уТРОПия
* ВРЕМЯ
* ДОЧЕРИ
 
* ПО ТУ СТОРОНУ
* ЭВТЕРПА
* УТРО
* СМЕРТЬ
* ИГРУШКИ



    СУРДО

    ....и вывел мудрый кукловод каленым что-то на предплечье, что никогда не заживет, а время дует, но не лечит; ты изгнан изо всех пальмир и отлучен от ипокрены; смотри, смотри, как этот мир лакают языки гангрены; в нем снова ночь, и снова день, и слово - то же, что вначале - взорвет рассветную шагрень неубывающей печалью; сомнительный бездушный прок чужих прокрустовых постелей просыплет утром горечь строк, как соль на рваный эпителий; и, лишь на боль благословен, живи-не плачь; твоя назола из расширяющихся вен плеснет, с остатком дибазола; тебя - в куски, напополам; безмолвный, как оживший голем, никчемный, как старинный хлам, ты все равно подохнешь голым, успев понять тщету сует - был трижды порван ветхий невод; и ничего в помине нет, одни литые гроздья гнева; и было счастье - для других, а для тебя - покой неволи; отрепьев мой, их либе дих...

    но иссыхают вакуоли надежды, веры и добра; мечты подобны ералашу; смирись уже - из топора одни лишь психи варят кашу, но ты не псих, увы и ах... театр теней в пространстве сурдо, ты в нем один, на проводах, между абсентом и абсурдом.

    _^_




    ШМА  ИСРАЭЛЬ

    Срывается день, как с балкона журавль "оригами",
    и жмется израненным клювом к случайным ногам.
    Неслышны мои обертоны в предпятничной гамме,
    которая - гомон и смех, перебранки и гам,
    веселый и гулкий шумок населенных кофеен.
    Надеясь на чудо из барских его обшлагов,
    я, глупо доверив себя проходимцу Морфею,
    ушла по дешевке с его виртуальных торгов
    туда, где каленое солнце окраса густого
    под вечер стекает - в секунду; где, счастлив и пьян,
    еврейский сапожник, рябой старичок из Ростова,
    к ночи расчехляет с войны уцелевший баян;
    где медом - давно не течет, а засохшие соты
    сдувает хамсин в паутинный колючий осот;
    туда, где на залитых кровью Голанских высотах
    осталось не так уж и много невзятых высот;
    где южные зимы промозглы, грязны и дождливы;
    где в темном бездонном овраге меж двух берегов
    вздымаются вместе морские седые разливы
    с разливом вины из моих потайных погребов;
    где нет и потуг на рождение истины в спорах;
    где спаяны время с пространством в закатном бордо
    дорожными пробками, где-то в одной из которых
    на сотовом в " Тетрис" играет скептичный Годо.
    Я русская до подреберья. Какая вакцина
    способна ослабить печаль по тому, что родней?
    Моя Дизенгоф, тель-авивский бульвар капуцинов -
    мой цинковый гроб до утра. В ореоле огней -
    четвертая раса: мы все на лицо - иностранцы.
    Но, Господи Боже, упрочь наш бумажный редут...
    Куда гильденстерны твои и твои розенкранцы
    в горячечный доменный зной по пустыне бредут?
    И я среди них, словно перст-одиночка в тумане,
    ищу хоть какое-то алиби, чтобы не зря
    укрыться, сбежать, раствориться в садах Гефсимани
    с начала июня до поздней тоски октября.
    Я русская в этой земле, но в прокуренном небе
    над ней, не спросив, для меня разложили постель.
    И слышно: в пустой синагоге молоденький ребе
    бормочет свое безнадежное "Шма Исраэль"...

    _^_




    УТРОПИЯ

    Хватит уже анапестовать веру, кончен до срока обещанный бал - видно, наврали тебе про премьеру, или ты просто ее проямбал. Пиррихитрить молчаливого Аса словом тебе оказалось невмочь: вычурной строчкой на табула раса дактилированно капает ночь. Скинуть бы карту на фарт миокарда - у одиночества скользкое дно. Ты обездольник, гитара без барда, азбука Брайля, немое кино. Утка подстрелена - перья и крики, выпала тонкая смерть из яйца, но пожалел Инквизитор Безликий: только погнул, не сломав до конца. Ласково тронула лапа надежды струпный настил отболевшей души: ты неживой. Но распахнуты вежды - значит, иди, и смотри, и дыши, как в бессознанке. Всё тащит упрямо вялотекущая анестезя; душно, асфиксия - падаешь в яму, полную доверху страшным "нельзя". Бросив под общим гипнозом безвинных, впал в летаргию и сам Кальдерон... Жизнь укорочена наполовину, как амфибрахий - с обеих сторон.


    _^_




    ВРЕМЯ

    Как странно - время, до рождения
    Размахивая похоронкою,
    Приходит без предупреждения
    Окологубной складкой тонкою,
    Глядит с высокой колокольни и
    Хохочет. Помню: угрожало мне -
    К другим, мол, будешь сердобольнее,
    К себе - циничней и безжалостней,
    Нашептывало мне заранее,
    Что значимость - преувеличена,
    Что все нелепые старания
    Не то, что свеч - головки спичечной
    Не стоят: нужные инстанции
    Враз образумят сорвиголову,
    Без кожи выставят из панциря
    Пинком под зад, дурного, голого.
    Пока же - вот тебе батистовый
    Судьбы подол. Обезоруженный,
    Не рвись, не прыгай, не неистовствуй -
    Порвешь ручной работы кружево...

    И ты, что всех неугомоннее
    Была, становишься безропотной -
    Поверка алгеброй гармонии
    Успешней с возрастом и с опытом.

    _^_




    ДОЧЕРИ

    Ты спи, малыш, я пока прибрала огнище нам, дай прикоснуться, тронуть губами лоб. Прости, у меня внутри двести лет не чищено, и память опять сбивается на галоп. Жара, июль, с компрессом лежу в простуде я, хлопочет бабушка: мейделе, выпей чай; представь, когда-то не было фотостудии, мы в ванной фотки делали, по ночам; Бианки, Пришвин, елочный блеск Сокольников и пионерская - вместо обычных зорь; там ровно в семь - зарядка для юных школьников; журнал с пластинкой, кажется, "Кругозор"; несет река, так славно сидеть за веслами, толпой в прохладной тьме разводить огонь (не думай, девочка, мама не стала взрослою: все так же, еще отчаянней - только тронь); в старушек, восседающих на завалинке, палили из самострелов, но звали "Вы"; а знаешь, мы с папой в детстве носили валенки, такую смешную обувь, без подошвы; чужие дачи, на спор берем забор, черны от ежевики, правим бандитский бал;

    теперь играем лишь в телефон испорченный, да что-то еще осталось от вышибал; герои прошли в обход - на подъем легки - подальше от затянувшихся тиной мест; у взрослых свои кресты и другие нолики; и каждый ноль в одиночку несет свой крест...

    Хамсин в окно, и скрип жалюзи - как ставеньки; головка, спросонья влажная, под рукой:
    не бойся, детка, мама не станет старенькой, запомни, детка, запомни меня такой...

    _^_




    ПО  ТУ  СТОРОНУ

    Пуст раскаленный город, открыт кабак:
    Лучше стакан, чем черная рукоять.
    Вечер стекает - в воздухе тридцать пять,
    Мальчик у входа мышечен, полунаг,
    Грудью лежит на стойке хмельная блядь.

    Рядом присел готовенький краснобай,
    Жмется, лоснится, хлопает по плечу.
    Бармен, подай мне шкалик; я заплачу
    Больше, ты только, фраер, "за" жизнь лабай -
    "Против" нее я знаю, и не хочу.

    Вижу прицел, но медлят с последним "пли!",
    Скроена ночь со смертью заподлицо...
    Бармен, еще! Созвездие близнецов:
    Чудится вдруг - на другой стороне земли
    Лбом у окна расплывчатое лицо;

    Вроде, уже не здесь, но еще не там.
    Что же ты медлишь? Сгорбится, задрожит,
    Будто смертельным болен, невечный жид.
    Междугородный однопородный штамм,
    Вирус.
    Идентификации не подлежит.

    _^_




    ЭВТЕРПА

    И видно было в щелочку двери:
    Клочок опустошенной ойкумены,
    Завесой у окна нетопыри,
    Засиженные крапчатые стены,
    И в запахе прогорклом и гнилом
    Смиренность беспросветная, холопья,
    И воздуха над письменным столом
    Прокисшего свернувшиеся хлопья.
    А где-то в недоступном далеке
    Усталый перст лишь дрогнул с укоризной -
    И черным на высоком потолке
    Взорвавшаяся боли аневризма,
    И тонкий с языка па-де-кале
    Слюны: не разродившись, толстопуза,
    В бессилием затянутой петле
    Качалась обмочившаяся муза.

    _^_




    УТРО

    Ну что ж, давай играть в молчанку, ты ведь и так давно молчишь. Мне неуютно наизнанку и холодно, и голо. Слышь, остаток от полфунта лиха приберегая на потом, дай выдохнуть, чтоб ночью тихо уйти (с надломанным хребтом) куда-нибудь, не зная брода, чтоб только не на коновязь попасться. Лунная рапсода чтоб не глушила, а лилась, чтоб, как в конце плохого фильма, вдруг чья-то грубая рука - за шкирку, лбом, о правду, сильно, врубая в смысл, а пока еще пожить, стеною литер оберегая естество, махнуть на все - и к брату, в Питер, и там поплакать у него, нести, что впору застрелиться, не быть язвительной и злой, не ныть, как это много - тридцать, а обдирать - за слоем слой - все лишнее как удается, трудов не умеряя прыть (веревочка-то вьется, вьется, а кончику, поди, не быть...); доверить всю клавиатуре неугомонных пальцев дрожь, рубаху рвать, что, мол, в натуре, меня так просто не возьмешь, что каждому дано по вере и будет счастлив, кто смирён,

    что Бог совсем не злонамерен, а просто очень изощрен; метаться, трепыхаясь птичкой у чувства в сдавленной горсти, платить натурой, безналичкой, и не проспать, не пропустить, как ночь, своей рукой упругой по небу выведя вердикт, на крике с длительной потугой меня под утро возродит.

    _^_




    СМЕРТЬ

    Будто посажено на эпоксидный клей,
    Время на страже - Цербером, иначе давно сбежало бы;
    Все повторяет: "Давай, выздоравливай, не болей",
    И хоть ты его пинай, хоть выкрикивай жалобы,
    Будет держать, и только когда надоест
    Капризы твои наблюдать и глупости неисчислимые,
    Растянет, словно на пяльцы, и вышьет крест
    Где-то в районе твоей сердечной срединной линии.
    Это в лассо Ариадны запуталась нить -
    Больше не дразнит напрасно детеныша человечьего.
    А смерть - она может вовсе не приходить,
    Поскольку делать со мной ей больше попросту нечего.

    _^_




    ИГРУШКИ

    Утро красит нежным светом, заливает перламутром
    Те дома, где, на закате повернувшись на бочок,
    Не торопятся проснуться. Начитался "Камасутрой",
    Спит в коробке (что за дикость!) в позе вычурной бычок,
    Спят усталые игрушки. Без матраца, без подушки
    Спят на лавочке, оставшись без иллюзий и монет.
    Им, игрушкам, недоступно после буйства и пирушки
    Наслажденье нежным светом, да и грубым - тоже нет.
    Сплю и я. Я тоже кукла. Воровато время-проседь
    Проползает тихой сапой по кудрявым волосам:
    Даже если не назвался груздем - лезь, тебя не спросят,
    Сделай гордый вид, как будто ты всегда решаешь сам.
    Утро красит нежным светом неба лик одутловатый,
    И поверить снова в чудо пуркуа бы и не па,
    Что акуна-каракуна - обязательно матата,
    Что успеешь увернуться от фатального серпа,
    Что возможно и смириться, если сердце истопталось,
    Заменяя ту, что надо, той, которая не прочь:
    "Вероника, нам осталась до любви такая малость!
    Так давай же эту малость совершим сегодня в ночь..."
    Утро красит, но впустую, цвет не стоит и онучи -
    Жмет насильственной морали позолоченная клеть:
    Я пошла бы в экстрасексы, только кто ж меня научит,
    Чтобы дорого, практично и ничем не заболеть.
    Утро красит, всех колбасит, давит, гнет, трясет и плющит,
    Даже дух в здоровом теле очевидно нездоров.
    Затихает глас в пустыне, так упорно вопиющий
    О прекрасном светлом мире как о лучшем из миров.
    Он, по правде, все же плоский (это пишет даже Пратчетт)
    И ему не нужно наших панегириков и од
    До тех пор, покуда глупый пингвин - тот, кто робко прячет,
    До тех пор, покуда умный - тот, кто смело достает.
    Утро выкрасило нежно в черный тонкую ограду,
    Утро выбросило нежно глас последний - и молчок.
    Будто не был. И не будет. И не стоит. И не надо.
    Спите, милые игрушки. Лучше спать. Уснул бычок.

    _^_




© Юлия Драбкина, 2007-2024.
© Сетевая Словесность, 2007-2024.




Обслуживание и ремонт пожарной сигнализации техническое обслуживание пожарной сигнализации.

www.complex-safety.com

Словесность