Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность



Словесность: Теория сетературы: Дан Дорфман


Анти-Дмитрий
или  Слияние  Реальностей


1. Благодарность

Сначала я хочу поблагодарить Кузьмина, за его, как всегда, блестящую работу.

Я многому научился за три года на Сети. И в это "многое" прежде всего входит терпимость. Уже такой давней осенью 1996 года Кузьмин опубликовал в "ЛГ" материал, в котором он с прямотой римлянина отказал в праве на существование дилетантской Сетевой литературе. Я тогда взвился на дыбы и позволил себе быть не совсем сдержанным. Эту мою несдержанность, я выложил в ГБ Арт-Тенет, своём веб-журнале "Молодая Америка" и дружественной газете "Новое Русское Слово". Правда, в газете резкость выражений смягчалась редактированием.

За все эти прошедшие годы Кузьмин, к моему удивлению, мало изменил свою позицию. Но я-то стал другим. И готов её с вниманием воспринимать и информационно перерабатывать. Поэтому на этот раз никаких негативных эмоций.

Более того, читая Кузьмина, в мыслях своих я потихоньку улетел далеко от полемики с Дмитрием. Зацепило меня, в конце концов, другое. То другое, что показалось мне интереснее, чем даже полемика с таким уважаемым человеком, как Кузьмин.

Поэтому в двух составляющих названия моих майских тезисов мне как раз ближе второе: "Слияние реальностей." Конечно, в какую-то полемику с Дмитрием вступать придётся, хотя бы для того чтобы как-то оправдать "Анти-Дмитрия".

Почему же второе ближе? Потому что неожиданно для себя понял, что меня волнует такой банальный, но всё-таки вечный вопрос: "Каковы цели занятий литературой, если, конечно, у этих занятий могут существовать какие-то цели?" Ну а "Благодарность" завершаю благодарностью: Спасибо за мысли, Господин Кузьмин!



2. Самонапоминания
или Об истории вопроса

Уверен, что читатель и без меня хорошо знаком с историей такого вечного вопроса, но мне просто легче определиться на виртуальной местности, предположив, что история предыдущих схваток по обсуждаемому поводу за последних 200-250 лет чуть-чуть подзабыта. Ну а чтобы мой читатель всё же не обиделся, прошу считать, что дальнейшее в этой главе я напоминаю сам себе.

Основная позиция Дмитрия, как и в обсуждаемой его статье, так и практически во всех его работах, идеологически (брррр, какое страшное слово!!!) сводится к простейшей формуле: "Искусство ради искусства". Применительно к сфере наших с Дмитрием партикулярных интересов: "Литература ради литературы". Думаю, что Дмитрий будет недоволен, что я ему клею такой вульгарный марксистский ярлык. Хоть мне самому эта лобовая школярская формула для дальнейшего подходит.

Но, чтобы не обижать уважаемого оппонента, начнем издалека. Будем цитировать более тонких авторитетов, никогда не зарабатывавших деньги преподаванием марксистско-ленинской философии. Например, НЕИСТОВОГО (так полагается писать обо всех испанцах) Хосе Ортегу-и-Гассета из его "Дегуманизации искусства":

...Радоваться и сострадать человеческим судьбам - есть нечто отличное от подлинного художественного наслаждения. Более того, эти симпатии, связанные с человеческим элементом в принципе несовместимы со строго эстетическим восторгом...

Не только неистовые испанцы, но и британцы и французы, которые поспокойнее темпераментом будут, ещё раньше Ортеги-и-Гассета сражались за "Литературу ради Литературы." Например, сегодняшние, казалось бы, оригинальные высказывания Владимира Сорокина на эту тему ничего принципиально нового не добавили к давним лозунгам первого в истории европейской цивилизации борца за права сексуальных меньшинств, в этой борьбе без шуток пострадавшего за свои убеждения (тюрьма) - Оскара Уайльда. В предисловии к "Портрету Дориана Грея" Уайльд пишет:

Нет книг нравственных и безнравственных. Есть книги хорошо написанные и написанные плохо. Вот и всё.

Не такую экстремистскую, но вполне проуайльдовскую позицию занимал его континентальный современник, Ги де Мопассан:

Для романиста основным предметом наблюдения являются человеческие страсти, как хорошие, так и дурные. Не его дело, осуждать, бичевать и поучать.

Как далеко мы, слава Богу, ушли от ретрограда и человеческого шовиниста Мопассана. Сегодня политкорретный Виктор Олегович Пелевин наблюдает и описывает страсти насекомых, как хорошие, так и дурные. Так что борцы за права жучков и паучков могут быть довольны что мы живём не в мопассановы времена, а в пелевинские.

Но мы почему-то писателей всё больше вспоминаем. Лиц заинтересованных. А нам нужeн взгляд нейтральный, не изнутри. Пора вернуться к философам. И здесь, конечно, нестыковка получается, несмотря на Ортега-и-Гассета.

Потому что до него был Кант с его основанным на понятии долга категорическим императивом. Хоть он тоже ценил красоту саму по себе, но всё же построил свою этику, в которой довольно жёстко определил, что требуется всегда поступать в соответствии с принципом, который в любое время мог бы стать всеобщим нравственным законом. В категорический императив ни Уайльд, ни Сорокин не вписываются. Этика Канта, правда, была шагом назад по сравнению с блаженным Августином.

Этот крутой святой сказал: "Возлюби Бога и делай что хочешь!" Наш человек! Если доработать эту формулу до "пиши, что хочешь", то Сорокин, поставив свечку во вновь отстроенном большевиками Храме Христа-Спасителя, может плевать на того же Канта. Трудно ли ему, что ли, Бога возлюбить? Нет проблем! Но мы что-то надолго в европах застряли, включая будущую Калининградскую область, где окопался в своей гробнице Иммануил Кант.

А как же в родных пенатах?



3. Глаголом жги сердца людей

("Пророк",
сами знаете, кто)

Российские власти с этим здорово помогли определиться людям пишущим.

В Европе с 18 века правители особо за таковыми не приглядывали. Может, из-за лени? Или чтобы глаза не портить мелкими буковками?

На славу родной и великой русской литературе, российские монархи, включая и ранне-большевистских, ленивыми не были.

Екатерина-матушка, лично проследив за косноязычным графоманом Радищевым, обеспечила ему бессмертную славу: "Бунтовщик - хуже Пугачёва!"

Вот что значит настоящее покровительство литераторам! На века! Месседж императрицы был услышан, и гордые российские пииты захотели быть больше чем пииты.

Пример подало наше всё. И какой пример, на два столетия вперёд! Логики правда у солнца русской поэзии было маловато. Сашенька по математике получал в Лицее одни двойки, так что ему было простительно. Поэтому в "Вольности" писал:

    ...Твою погибель, смерть детей
    С жестокой радостию вижу...

А в "Памятнике" уже, "...что чувства добрые он лирой пробуждал". Добрыми чувствами призывы к убийству детей мог считать только российский пиит, загадочная афро-славянская душа. Кстати, пробудил-таки. Юровский и его команда добивали царевича и его сестёр в подвале Ипатьевского дома вполне в духе пробуждённых у них добрых чувств. Логика дальнейших поступков великого поэта была примерно такой же.

Спустя несколько лет после "Вольности", за которую он был отправлен проветриться в южные степи, Поэт написал "Клеветникам России".

Мы уверены, что и в том и в другом случае наше всё было вполне искренним. И отметаем мысли подлых людишек, что Поэт скорректировал свои взгляды, потому что Николай начал ему каждый Божий год давать 5000 рублей за просто так. Во-первых, этой жалкой суммы всё равно не хватало, чтобы покрыть самые неотложные карточные долги, а во-вторых, Пушкин к началу польского восстания уже вполне искренне любил Николая и панславянскую империю под его мудрым руководством.

Вот и многие нынешние пииты всего лишь 4 года назад сочувствовали маленькому, но гордому народу в его борьбе с имперской Россией, а сейчас с восторгом восприняли клич "мочить их в сортире!". Так что - бывает.

Один из пиитов, Наум Коржавин, из своего бостонского далёка написал даже статью под ленинско-сталинским названием: "Отечество в опасности!" И, тем самым, сильно удивил автора. Потому что он - гражданин США, и его нынешнему отечеству Чечня не угрожает.

Конечно мочить гадов-поляков Пушкин призывал в красивых волнующих образах, не то, что Путин. Но ведь Путин всё-таки не великий поэт. И выражается попроще. Но, при этом, опять же ничего принципиально нового по сравнению с Пушкиным не сказано. Недаром же великий поэт - наше всё, и уже всё за нас сказал, отныне и присно и вовеки веков.

Правда, в те годы жил и писал некий Боратынский. Но Евгения Абрамыча современники его, верные пушкинцы, не любили. За то, что он, чуть ли не единственный, не звал выжигать столь важный человеческий орган, как сердце, поэтическим глаголом. Его и сейчас не сильно-то любят. Обычные люди наизусть ничего из Боратынского не вспомнят.

Во второй половине Золотого Века Великой Русской Литературы так же, как на Боратынского, бочку катили на следующего отступника от сердцевыжигания, Афанасия Фета. Да что там также? С таким пылом и жаром, что никаким даже неистовым Виссарионам подобный накал не снился. Сами Фёдор Михалыч в своей филиппике против обнаглевшего сторонника "стихов ради стихов" использовали в качестве образа апокалипсическую картину Лиссабонского землетрясения, предлагая Фета, правда понарошку, в рамках этого образа... повесить. Пускали в расход по-настоящему всяких авторов длинношеих жирафов чуть позже, лет через 30. Зато правильные поэты писали правильно:

    Поэтом можешь ты не быть,
    Но гражданином быть обязан...

    Умрешь не даром, дело прочно,
    Когда под ним струится кровь.

И звали Русь к топору. Как потом выяснилось, отнюдь не к виртуальному.

Дипломатическое прикрытие зовущих Русь к топору Некрасовых осуществлял дипломат и поэт Тютчев:

    Умом Россию не понять,
    Аршином общим не измерить...

Это чтобы европейцы не возникали и не лезли со своим свиным рылом в наш русский калашный ряд. Кстати, был абсолютно прав. Их убогим умом действительно не понять душу гордого славянина. Да и души, как известно, у немчуры нету.

И всё же в России конца Девятнадцатого и начала Двадцатого Века число боратынцев и фетовцев, вслед за Западом начало потихоньку расти. Но сначала имело принципиально другую направленность. Вместо поиска чистых форм - нечто другое.

Главной фигурой здесь, по мнению автора, стал незабвенный Козьма Фаддеич Прутков. Коллективный автор (Три брата Жемчужниковы и их кузен, Алексей Толстой) придал чисто русский характер этому противопоставлению. То есть, они занялись тем, что уже в Двадцатом Веке было названо стёбом. Более того, шалопаи Жемчужниковы и их кузен (все четверо отличались крайне легкомысленным образом жизни) впервые замахнулись на святой пьедестал "Русского Пиита", правда не очень удачно, окончательно поэт, который больше чем поэт, был свергнут с этого пьедестала в конце Века Двадцатого, то есть, спустя почти 150 лет после того, как были написаны эти слова:

Читатель, вот мои "Досуги"... Суди беспристрастно! Я пишу с детства. У меня много неоконченного. Издаю пока отрывок. Ты спросишь: зачем?

Отвечаю: я хочу славы. Слава тешит человека. Слава, говорят, "дым", это неправда. Я этому не верю.

Я поэт, поэт даровитый! Я в этом убедился, убедился читая других: если они поэты, так и я - тоже!...

И чуть ниже подпись

11 апреля 1853 года.
Козьма Прутков.

Обратите внимание на упругость, сжатость слога. Если всё-таки считать Россию родиной слонов, то Хемингуэй отдыхает. Козьма Прутков - круче. И намного раньше.

В начале Двадцатого Века, с появлением модерна, с приходом всяких измов, стёб отступил на второй план. Господа символисты и прочие исты были до занудности серьёзны. Особенно те, которые вообще сидели в "башне из слоновой кости" во главе с Вячеславом Ивановым.

И всё же, градус противоречия между "гражданственниками" и "литературщиками" по-настоящему поднимается только сейчас. Только сегодня "литературщики" устраивают настоящие провокации. В стиле "хардкор". Термин последний касается порнографии, но нам кажется, что он уместен и в этом контексте. Главной провокацией последних лет было всем известное Сорокинское "Голубое Сало". А я от скандалов конца Двадцатого вернусь в тихий Девятнадцатый и спрошу себя:



4. А был ли мальчик?

Этими словами из "Жизни Клима Самгина" я хочу предварить нашу маленькую догадку. Но сначала - вопрос: Существовало ли противоречие, во всяком случае в русской литературе, между любителями "глаголом жечь сердца людей" и чистыми "литературщиками". Ответ будет таков: "На плоскости - да! Но в трёхмерном пространстве, включающим не только литературу и не только политику, такое противоречие не усматривается."

В этом самом пространстве базисное измерение и тех, и других было не только конгруэнтно, но полностью одинаково. Написал бы - "однозначно", но Вольфович украл хорошее слово, приходиться довольствоваться худшим - "конгруэнтно".

Все русские писатели и поэты, независимо от занимаемых ими позиций в давнем споре, стремились.... К ИДЕАЛУ. Вот то, что их объединяет в объемном, а не плоском мире. И все они переживали, что идеал - не достижим. Что достичь его мешают всяческие российские беды. Конечно же, дураки и дороги. Потом, воры. Ну и неправильный русский народ, в целом. И неправильные его правители, в частности.

Донимала их сотни лет унылая серая российская действительность, местами переходящая в чёрную, местами в кроваво-красную. Впрочем, последний цвет был очень поощряем пиитами, вспомните некрасовское: "...когда под ним струится кровь...", и хоть какую-то радость пиитам доставлял, пока собственную кровь их них не выпускали, конечно, с чисто эстетическими целями - для усиления цветовой гаммы.

Литераторы русские дружно жаждали другой реальности, реальности ИДЕАЛА.

Как и те, кто искал кастальский ключ для чистого звука струн своих лютен, так и те, кто жаждал рая на земле любой ценой и звал Русь к топору.

И тем и другим было скучно и невыносимо в РЕАЛе. А РУНЕТа тогда ещё не было.

Забегая вперёд, оцените, что значит именно для России сегодня РУНЕТ и его Сетевая Литература, как сублимация, как гигантский поглотитель разрушительной энергии пиитов. Вот чего не признаёт Кузьмин. Того, что спасает Россию от нового Октябрьского Переворота. Однако вернёмся в Золотой Век. Кстати, не устраивала действительность каждого из отдельно взятых пиитов по вполне конкретным причинам, чтобы они сами об этом не думали.

Не будем трогать зовущих к топору. Вот Афанасий Фет - певец чистых звуков. Не хотел он быть Фетом. Хотел быть сыном помещика Афанасия Шеншина, нормальным русским барином. А был он, о позор, незаконным сыном этого помещика и немецкой еврейки по имени Луиза.

И Фет всю жизнь боролся с этой реальностью. Кстати, вполне реальными методами. Женился на богатой, чтобы, не мытьём так катаньем, русским барином стать. И действительно им стал. Не только стихи хорошие писал, но и хорошо хозяйствовал. А стихи, это как тайный блуд. Наградила еврейская мамаша не теми генами. И не мог он с ними совладать. Впрочем, чуть что, так евреи виноваты. Может, и наоборот: хозяйственной сметкой его, как раз, наградила соплеменница Ротшильдов, а зудом стихосложения отец - русский барин? Кто его знает?

У всех остальных русских литераторов тоже был спрятан в шкафу свой шкилет.

Часто в качестве шкилета выступала унижающе постыдная бедность, ничего более серьёзного. Но кто сказал, что может быть что-то более серьёзное? И им так хотелось уснуть и проснуться где-нибудь не в их реальности. Помните, как мы сны Веры Павловны из "Что делать" зубрили? Кстати, вовсе не Чернышевский был первооткрывателем сонного направления в русской литературе. На радость феминисткам, первой предложила читателю сны героини Каролина Павлова, сегодня уже прочно забытая.

В своей главной книге "Двойная Жизнь". Чернышевский почти наверняка читал Каролину Павлову. Та написала свою книгу в 1848 году. Намного раньше, чем объяснил "Что Делать?" Николай Гаврилович. И была она совсем даже не русской женщиной, а полькой. Урождённой Каролиной Яневич, хоть родилась в обычном русском городе Ярославле в 1807 году. Вот кто был основоположником подробных описаний жизни во сне в Великой Русской Литературе. Какая-то провинциальная девица, а не корифеи всем известные.

Если уж мы вспомнили Чернышевского и пытаемся доказать, что противоречия между "гражданственниками" и "литературщиками" на самом деле в России не существовало, послушаем, что сказал этот наиболее крайний "гражданственник":

"Прекрасное есть жизнь, какой она должна быть по нашим понятиям!"

Не слабо сказано! Здесь тебе и другая жизнь, которой нет, но она должна быть. И идеал прекрасного. Того, к чему стремились литературщики. И, может быть, главное доказательство нашего тезиса.

Объединяет литературщиков и гражданственников то, чего никогда не существовало. Идеал прекрасного и идеал жизни по литературным понятиям.

Как тут не вспомнить нынешних братков: "Разберёмся по понятиям". Они, без сомненья, читали Чернышевского. Вот такой вот дискурс. Извините за "дискурс" - вырвалось. Пришла пора высказать главную мысль нашей работы:

Русская литература всегда стремилась к ВИРТУАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ.

Русские литераторы хотели жить именно в этой реальности. И надлом в их сознании происходил из-за того, что такой возможности у них не было. До появления СЕТИ. Но как только появилась Сеть, мрачные столетия кончились. И Сетевая литература, которой по Кузьмину не существует, это и есть прорыв в царство идеала. Поэтому человек, зачёркивающий Сетевую Литературу, в глазах тысяч сегодняшних Сетевых Литераторов - ВЕЛИЧАЙШИЙ ПРЕСТУПНИК ВСЕХ ВРЕМЁН И НАРОДОВ.

Но конечно вам бы хотелось уточнений чисто формальных. То есть серьёзных, а не романтических ответов на вопрос: "Что есть Сетевая Литература?". Потому что определять какое-то явление только как "прорыв в царство идеального" могут лишь глупые окололитературные дамы. Независимо от их действительной половой принадлежности.

Впрочем, для начала - сойдёт. Формальный и исчерпывающий ответ на вопрос, что же всё-таки такое Сетевая Литература, мы дадим в конце наших штудий. А то ведь неинтересно сразу же главную тайну раскрывать. Потерпите.



В борьбе за "действительность будущего"

Снова вернёмся к истории вопроса. Потому что до Двадцатого Века мы толком не добрались. А стоило. Потому что там ведь уже состоялась вполне виртуальная литература. Называлась она соцреализмом. И ведь прекрасно обходились без Сети. Интересно, что ответственность за создание виртуальной литературы в офф-лайновом варианте валят на Горького и большевичков. Ну да, они всё это оформили официальным образом. Дело завели и подшили в папку. А до папки?

Такие, знаете ли, имена попадаются, которые, как будто бы, ни сном ни духом. А ведь они тоже основоположники соцреализма.

Что вы скажете о Бальмонте? Этот испанско-русский идальго написал когда-то весьма популярное стихотворение

    Человечки:

    Человечек современный, низкорослый, слабосильный,
    Мелкий собственник, законник, лицемерный семьянин...
    Вся душа его, душонка - точно из морщин...
    ...Зверь несчастный, существует от обеда до обеда,
    Чтоб поесть - жену убьёт он, умертвит отца.
    Этот ту же песню тянет, - только весь он просвещённый,
    Он оформит, он запишет, дверь запрёт он на крючок.
    Бледноумный, сыщик вольных, немочь сердца, евнух сонный,
    О, когда б ты, миллионный, вдруг исчезнуть мог.

Ну как вам Бальмонт? Правда, Миша Вербицкий отдыхает?

Конечно же русскому поэту было противно видеть рожи таких человечков, когда он выходил на улицу. Они мешали ему в его устремлениях, в его поисках идеала, поисках прекрасного. И, конечно же, изрядную часть этих рож надо было извести, чтобы очистить Землю от скверны. К чему и приступили большевики через сравнительно короткое время. Уничтожению класса как класса. А потом и следующего класса как класса. Пока не добрались до последних бальмонтов. Хоть самому Бальмонту повезло раньше умереть, чем его в расход пустили. А вот другой поэт, который пошёл с восторгом на службу к большевикам, и правильно сделал, потому что его убеждения были такими же людоедскими, объяснил прозой, что следует сделать в борьбе за идеал. И вновь Миша Вербицкий, если прочтёт эту цитату из Валеры Брюсова, сразу же загрустит. И вновь поймет, что опоздал. Написано это, кстати не в 1918-ом и даже не в 1905-ом, а в 1907-ом.

Итак, Валерий Яковлевич Брюсов в поисках идеала:

Тысячелетний опыт показал нам, что ветхим душам нет места в новой жизни. Они - мёртвая сила, которая до сих пор уничтожала все наши победы. В день великого преобразования мира мы решились на необходимую жертву. Мы отсечём всех мёртвых, всех неспособных на возрождение, с тем же страданием, но и с той же безжалостностью, как отсекают больной член. Что вы хвалитесь тем, что вы поэты и мыслители! В нас довольно много сил, чтобы породить новое поколение мудрецов и художников, каких ещё не видела земля, которых вы и предугадать не можете.

Но какая цель, какая цель отсечь больной член, для того: "чтобы породить новое поколение мудрецов и художников"!!! То есть, поколение виртуальное, поколение Идеала. Идеала прекрасного. Вот такая борьба за идеал. Чтобы в живых мало кто остался.

В дальнейшем борьба за идеал успешно велась соответствующими органами. При полном или почти полном одобрении теоретиков прекрасного. Которые довольно ловко это объясняли в своих действительно гениально написанных книгах. Скажем в "Конармии" Бабеля. Или в поэмах Багрицкого. Никакой иронии, когда я пишу "гениальных". Мало найдётся в русской поэзии Двадцатого Века строк, которые бы можно было поставить рядом со строками Багрицкого:

    Нас водила молодость в сабельный поход.
    Нас бросала молодость на Кронштадтский лёд.
    Боевые лошади уносили нас,
    На широкой площади убивали нас...

Так что ту виртуальную реальность создавали гении. И Горькому её осталось только утвердить. Слов "виртуальная реальность" Горький не знал, он нечто подобное называл действительностью будущего.

В 1935 году на пленуме правления Союза советских писателей Алексей Максимыч директивно указал, что отныне вполне естественная тяга русских литераторов к идеалу должна превращаться в их литературной деятельности не только в: "две действительности, прошлую и настоящую, но и третью - ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ БУДУЩЕГО"

На наш взгляд ничего плохого в действительности будущего, как единственной интересующей литераторов реальности, на самом деле - нет.

Мы тоже не любим действительность настоящего, где надо платить по многочисленным счетам, работать, как афро-американцы на плантациях, делать массу скучных и противных дел, а тем временем жизнь проходит всё стремительней и стремительней. И мы тоже за другую действительность. И, слава Богу, есть Сеть, где эта другая действительность существует. Правда, тогда, когда Сети не было, под эти призывы Горького почему-то ухлопали уйму пишущего народу. Но это издержки, которые и Бальмонт и Брюсов ещё до исторического материализма вполне оправдали. А Миша Вербицкий подтверждает сейчас.



5. А что в европах?

В европах почему-то к идеалу не с такой силой стремились. Но зато, созданием виртуальных миров, вместе с виртуальными их обитателями, занялись вовсю. Так что и там готовили теоретический базис под будущее явление миру Сетературы. Хоть рыли фундамент с другой стороны, не с идеально-светлой, а с монструально-тёмной.

Возьмём одного из создателей европейской виртуальной реальности - Франца Кафку. Какое резкое отличие. Вместо поиска русскими литераторами этически и эстетически безупречного идеала, Кафка превращает себя в виртуальном мире, им созданном, в... монстра, в гигантского паука. Ведь Грегор Замза - это альтер эго самого Кафки. Вот что пишет по этому поводу Клод Давид, французский автор книги "Франц Кафка":

Через два месяца после "Приговора" Кафка пишет "Превращение". Никакой другой рассказ Кафки не отличается такой жестокостью, ни в каком другом он не уступает так соблазну садизма. В этом тексте есть некая склонность к саморазрушению, влечение к мерзкому.

Грегор Замза - это явно Франц Кафка, превращённый своим нелюдимым характером, своей склонностью к одиночеству, своей неотвязной мыслью о писании в некое подобие монстра...

М-да, господа Сетераторы. Монстреем потихоньку, я уже давно по себе замечал. Да и по другим - тоже. А неотвязная мысль о писании всё не отвязывается.

Извините, это я так, Кафкой навеяло. Взбодримся и пойдем дальше.

Кафкианское "Превращение" нашло прямое продолжение на РУЛИНЕТе. Некоторые персонажи и авторы Сетературы намеренно превращают себя именно в монстров. И стараются вести себя сугубо монструально. Нам не хочется называть имена, потому что людям РУЛИНЕТа они и так известны, а остальным мало что скажут. Дотошный читатель заметил, что мы назвали некий континуум персонажами и авторами Сетературы. Как бы дав понять, что в этой самой Сетературе персонаж и автор - это одно и то же лицо. До чего проницателен этот читатель. Попал в яблочко в своей догадке. Да - это так. И об этом мы напишем в заключительной, формальной части.

Кроме того, интересен Кафка как создатель параллельных многовариантных миров.. Мы можем даже привести в пример его притчу о Прометее. Вот она:

О Прометее существуют четыре предания.

По первому, он предал богов людям и был за это прикован к скале на Кавказе, а орлы которых посылали боги, пожирали его печень по мере того, как она росла.

По второму, истерзанный Прометей, спасаясь от орлов, всё глубже втискивался в скалу, покуда не слился с ней вовсе. По третьему, прошли тысячи лет, и о его измене забыли - боги забыли, забыл и он сам.

По четвёртому, все устали от такой беспричинности. Боги устали, устали орлы, устало закрылась рана. Остались необъяснимые скалы...

Вот такая вот четырёхмерная музыка, как спел бы Чиж.

Итак, понятно, что Сетевая Литература просто обязана была появиться. Её ждали многочисленные поколения литераторов как в России, так и на Западе. Независимо от причин. То ли потому, что душа горела и требовала идеала, то ли потому, что разум хотел химерных параллельных миров или искал воплощение зла, а вовсе не идеала. Но такого зла, за которое не упекут в тюрьму и не посадят на электрический стул.



С птичьего полёта
(реплика в сторону)

Кто-то как-то упрекнул Сетевую литературу за эклектичность, за то, что Сетевые литераторы не примыкают к обычным офф-лайновым тусовкам, каким-нибудь метафористам, концептуалистам, соц-артистам и т.д. и т.п. Нету даже обычных поколенческих разборок, где пятидесятилетние дружно ненавидят тридцатилетних и, уже вместе, ненавидят семидесятилетних. Да, это так. В Сети - всё перемешано, как по стилю, так и по возрасту. Но как убого автор этого упрёка представляет, что такое Сетевая Литература.

Сетевой литератор как бы с птичьего полёта взирает на обычную офф-лайновую мышиную возню. Ведь Сеть - это "Прекрасный Новый Мир". Именно целый мир, отдельная планета, правда, не реальная, а виртуальная.

А в целом мире, как и полагается по Книге Книг, должно быть каждой твари по паре. Есть они все на Сети, никуда не делись все эти соц-артисты, концептуалисты, куртуазные маньеристы. Но свои офф-лайновые признаки они, к нашему общему удовольствию, теряют.

Возьмём одного из последних, куртуазного маньериста Дмитрия Быкова. Дима сейчас, конечно же, Сетератор. А не какой-нибудь там маньерист. Он просто расцвел в Сетевых пенатах так, как никогда раньше не цвёл. Но никто здесь не вспоминает его досетевое мрачное прошлое. И к кому он себя причислял, или кто его причислял к себе. Сын за Отца не отвечает. Тем более, не ответственен нынешний Сетевой Герой и Лихой Рубака Быков за свое затхло-тусовочное прошлое в офф-лайне.

Там где он был отцом самого себя, Сетевого.

Я обещал привести формальные критерии, на основании которых можно отличить явление, называемое Сетевой литературой.

Сделаю это описательно, без строгих определений и специальной терминологии.

То есть, обойдёмся без дискурса и интертекстуальности. Но описательность эта не будет безграничной. Обозначим границы. Надеюсь, что они дадут возможность любому исследователю, идущему по полю, которое мы попытались разминировать, не подорваться на мине неопределённости. Начну, пожалуй.



6. Слияние виртуальных реальностей

Сетевая литература это прежде всего совокупность. Совокупность персоналий, совокупность сайтов и, наконец, непрерывный интерактивный процесс.

По-ленински скажем так:

"Персоналии" + "Среда" + "Процесс" = Сетевая литература.

Возьмём совокупность персоналий. Это люди, которые, занимаясь литературным творчеством, хотят ощущать себя не только авторами, но и персонажами этой совокупности. Они не хотят основной частью своей жизни считать скучное существование в мире, где они недостаточно успешны, красивы, молоды и умны. Ведь в среде, которую им даёт Сетевая Литература, они могут быть такими, какими им быть хочется, а не такими, какими они на самом деле являются.

Поэтому человек, приходящий на Сеть без легенды, человек, который, подобно Маяковскому, может заявить "Я поэт - тем и интересен", Сетевым литератором не является. Ему немедленно дадут понять, что стихи может писать с той или иной степенью успешности каждый второй из людей РУЛИНЕТа и сами по себе его стихи мало кого волнуют. Если он не хочет быть персонажем, а хочет быть только автором стихов, он отношения к Сетевой Литературе не имеет.

Из предыдущего прямо следует, что все без исключения участники интерактивного процесса - личности виртуальные. Даже если они подписываются своим настоящим именем. Потому что они создают на Сети образ мало похожий на свой реальный прототип.

Достаточно часто виртуальный участник Сетевого действа связан со своим прототипом вообще как Инь и Янь. Тихие и мягкие почему-то становятся громогласными хулиганами и наоборот. Скромные и застенчивые девушки ведут себя, как прожжённые стервы. И т.д. и т.п.

Следующие разрезы среды-совокупности, которую мы называем Сетевой Литературой, это собственно тексты авторов-персонажей, тексты, уже написанные и опубликованные на Сети.

Затем - интерактивный процесс. Интерактивный процесс настолько важен, что он внутри Сетевой литературы порождает отдельный её жанр.

Поэтому в дальнейшем мы будем писать об этом жанре - интерактивной литературе. Интерактивная литература сама по себе, без исходных текстов, не может существовать. Потому что интерактивная литература рождается как реакция на эти тексты.

Технология такова:

Сетевые литераторы сначала реализуют себя традиционным образом, в самих текстах, написанных ими в достаточно традиционных жанрах. А потом те же Сетевые литераторы как персонажи реализуют себя в интерактивном диалоге друг с другом. А вот диалогу этому как раз требуется Среда. Новое понятие, поэтому - с большой буквы. Среда это, прежде всего, совокупность сайтов. Один сайт ещё не есть среда Сетевой литературы. Если бы это было так, то сред было бы очень много. Но на самом деле, Среда - одна, а отдельные сайты или отдельные совокупности сайтов на одном сервере - это только подмножество общего континуума, называемого сейчас РУЛИНЕТом. Термин появился примерно полгода назад с лёгкой руки Макса Фрая. Эти отдельные подмножества РУЛИНЕТа могут быть Сетевым ЛИТО, Сетевым литературным конкурсом или Сетевым литературным журналом. Но обязательной принадлежностью любого отдельного подмножества РУЛИНЕТа является её интерактивная часть. То есть место, где и происходит интерактивное общение литераторов. Там, где они выступают как персонажи Сетевой Литературы.

Все эти виртуалы должны иметь место для реализации обязательно. Там, где такого места нет, там нет Сетевой Литературы. Потому что, исходя из нашего понимания того, что такое Сетевая Литература, нарушены минимальные требование к конкретной среде.

И мы убеждены, что сайт "Вавилон", координатор которого - наш оппонент, уважаемый Дмитрий Кузьмин, к Сетевой Литературе отношения не имеет. Там нет интерактивной составляющей.

А вот Сергей Костырко на страницах "Нового Мира" восторгается этим сайтом, как явлением Сетевой Литературы. И вызывает у меня, тем самым, неприятие, в целом, его обзоров.

Хоть он достаточно упорно хочет разобраться. Но пока этого не случилось. Ничего, надеюсь, что это трудности роста.

Эта попытка указать формальные критерии Сетевой Литературы такие недоразумения в будущем, я надеюсь, исключит.

Важно заметить, что тексты для обсуждения всё-таки должны быть текстами литературными. Или поводом для обсуждения должен быть сам автор текста.

Если в гостевой книге обсуждается Чечня или Путин, даже если это гостевая книга сугубо литературного сайта, это не явление Сетевой Литературы. Зато, если обсуждается один из персонажей-авторов, причём не обязательно, как автор данного рассказа или данного стихотворения, а, может быть даже, как негодяй, мерзавец и вампир, пьющий кровь как христианских, так и еврейских младенцев, мы это обсуждение конечно же считаем Сетевой литературой. Потому что автор на Сети, это полноценный персонаж интерактивной литературы.

Вот ещё что неожиданно выяснилось в процессе работы над этими тезисами.

Их автор считал, что интерактивная литература возможна только на Сети. И просчитался. Потому что, как честный человек, обязан признать существование текста, напечатанного в нашем любимом журнале "Новый Мир", (номер 9 за 1999 год), который полностью соответствует всем признакам интерактивной литературы. Во-первых, это диалог. Во-вторых, он тоже вёлся с применением технических средств. Правда, не на Сети, а по телефону. В-третьих, обсуждалось стихотворение. В-четвёртых, оба участника диалога вели себя, конечно же, как персонажи этого диалога, который сам по себе был более интересным явлением, чем обсуждаемое стихотворение.

Стихотворение, как и полагается в интерактивной литературе, полностью приводилось. То есть, текст обсуждаемый наличествовал. Но было оно только поводом для небольшого, но достаточно талантливого интерактивного текста. Я бы порекомендовал этот текст номинировать в разделе "Динамическая Литература" конкурса Тенета. Но не могу этого сделать, потому что он уже опубликован в офф-лайне. Сам по себе пример этого интерактивного текста без Сети смотрите здесь.

Вот такой парадокс, на Сети он всё-таки есть, потому что на Сети есть "Новый мир". Существование на Сети обычных офф-лайновых толстых журналов - это отдельная тема. Скажу только, что именно через это существование я вижу в будущем слияние Сетевой Литературы и литературы традиционной, представляемой сайтами толстых литературных журналов.

Шаги в этом направлении сделаны вовсе не Сетераторами, а офф-лайновыми критиками. В частности, членом редколлегии журнала "Новый мир" Сергеем Костырко. Он становится потихоньку одним из авторов-персонажей Сетературы и включается в диалог, как это было, когда мы с ним обменялись письмами на Анти-Тенетах.

Достаточно часто звучит мысль, что гипертекст, который технически возможен на Сети, является одним из признаков Сетевой литературы. Я так не считаю. Баловство это, а не Сетевая литература.

Более того, мне вообще не нравятся подобные эксперименты. Они мне казались и кажутся вполне спекулятивными. Рассчитанными на людей со стороны, а не на Сетевых Инсайдеров. И поэтому я с удовольствием прочёл в "Новом Мире", номер 2 за 2000 год, написанную Михаилом Бутовым убедительную критику "Хазарского Словаря" Милорада Павича. Книги, которая стала чуть ли не библией современных окололитературных тусовщиков. Он так же, как и я, считает, что подобные тексты - это спекуляция и, кроме того, они не для экрана компьютера.

Ещё одно важное отличие Сетевой литературы: независимость её существования от качества исходных текстов.

Сеть - это сборище графоманов - вот главный аргумент Кузьмина и его последователей, когда они отказывают в существовании Сетевой литературе.

Если отбросить всё то, что я определяю в этой работе, и вернуться к понятию, абсолютно для меня неприемлемому:

- Сетевая литература это литературные тексты, опубликованные только на Сети -

то можно было бы просто сказать, что на Сети, так же как и вне её, есть и графоманы, и великолепные, талантливые авторы. И последних, как и вне Сети - меньшинство.

Читатель, постоянно следящий за тем, что я пишу, знает, что, по моему мнению, Сеть опережает любое локальное образование вне Сети по уровню высококачественной поэзии. Ну а проза Сети действительно слабее, в целом, прозы, которая есть в совокупном портфеле ведущих толстых литературных журналов. Но я надеюсь, что отставание прозы от поэзии на Сети будет преодолено уже в ближайшее время. Тенета-2000, во всяком случае, это отставание сократили. Хорошей прозы необычно много.

И всё же, качество текстов, как это ни парадоксально звучит, не имеет решающего значения для существования Сетевой литературы. Поэтому главный аргумент противников её существования - засилье графоманов - вообще не работает. Более того, если меня спросят: "Должны ли редакторы Сетевых журналов и номинаторы Сетевых конкурсов отбрасывать тех авторов, уровень которых низок, слог убог, фантазия бедна и т.д. и т.п.?", - мой ответ будет: "Ни в коем случае!"

Автор-персонаж слабого текста для Сетевой литературы ценнее автора-персонажа текста гениального. Потому что, если текст не вызывает никаких споров, наступает всеобщая немота. Все восхищаются и делают это, как правило, молча. Обидно во всеуслышанье признавать, что кто-то написал действительно нетленку. Когда ты бьёшься, как рыба об лед, и ждёшь, что получится хорошо, а получается как всегда. Конечно, совсем слабый текст может тоже вызвать реакцию молчания. Когда уже ничего говорить не хочется. И всё же, Сетевой литературе нужны всякие тексты. Но все эти тексты должны вызывать не только восхищение и не только полное отторжение. Потому что на полюсах белое холодное безмолвие. Как и бывает на реальных географических полюсах.

Таким образом, совокупность-среда под названием "Сетевая Литература", да ещё с её специфическими параметрами (один из них - о качестве текстов, я изложил только что), мною определена. И, если мы ещё раз услышим от Кузьмина, что её не существует, с удовольствием скажу оппоненту: "Уважаемый Дмитрий! Надо бы для начала определиться терминологически, а потом уже что-то доказывать."

Я, во всяком случае, уже определился. И вытираю пот со лба с чувством исполненного долга. Благодарю всех авторов, которые помогли мне это сделать. Кроме самого Кузьмина, Леонида Делицына и Евгения Горного, Кирилла Куталова и Льва Пирогова, Вячеслава Курицына и Макса Фрая и многих-многих других. Хоть о "многих-многих" - вру. Пока, к сожалению, не многих. Мы все - в начале пути. Если кто-то пойдет дальше в том направлении, которое мы копаем, лично я буду очень признателен сменившему меня на тяжёлом Сетевом литпосту. Даже если сменщик меня будет ругать.

Но, ругая, предлагай своё: "Куда ж нам плыть?"



© Дан Дорфман, 2000-2024.
© Сетевая Словесность, 2000-2024.

Дискуссия о сетературе





Прямо в интернете: дружба, любовь, свадьба.
ОБЪЯВЛЕНИЯ
Словесность