Пусть тебя бережёт самой лучшей весны изумрудная власть,
Золотая последней невинности стрекоза.
- Если б знал, что глаза, куда смотришь, последние в мире глаза,
То она берегла бы меня понемногу и всласть.
Ну а так прямой стыд одному без налёта грязцы.
Память - кровосмесительный пекарь, а ну подведи.
Отрешённость глухая барочной порочной моей полноты;
Под наркозом мерцающим влажные дремлют киты.
Эти горькие вести: звёзды и паруса.
Безотказная сладость по коже как только твой лик.
- Если б знал, что уста, что целуешь, последние в мире уста,
И последнюю горечь положено выпить на них.
Паренёк со смуглым лицом
(он был старше меня,
Я забыл его имя),
При каждом удобном случае
Говоривший "это непедагогично"
С налётом доброй иронии
Когда мы лежали в моём детстве в больнице (кажется, он хотел, чтобы мы смеялись
От подобного выраженья в середине или конце 90-х)
Эхо его слов стоит у меня в ушах.
Ясно, что тут педагогика ни при чём.
Быть может, его родители были учителями или его золотая минута
Дала ему это право.
Внутренний пейзаж человека может насытиться чужими словами,
Но на знакомом ветру интонации,
Дующем
В окна
Больницы.
Неощутимо
К горлу подбирается твоя интонация,
Я говорю словами, похожими на тебя по сути.
Слава богу, уже ничего не властно меняться,
Кроме оттенков.
Майский дождь отозвался прохладой
И запахом неба,
Сумасшедший инструктор по краткости счастья.
Но это не счастье:
Это то, что должно быть вечным;
Нежное облако в дом мой вплывает,
Колокольчик речи оставив у входа.
Луна у меня поселилась и шепчет жёлтые буквы.
Ты даже не подозреваешь, что будешь вечной.
Слава богу, уже ничего не властно меняться:
Я сумасшедший.
Как музыка обширна и слепа.
Как голос слаб и драгоценен.
Я утро полюбил -
Неведенья волшебную слезу,
Сверкающую в отдохнувших пальцах.
Мы с шариком воздушным заслужили
то поражение, которого боялись,
то возвышение, которого не чаяли совсем:
иголку
нитку
алую рябину.
Больница серая сквозь тяжести минут,
ты поступь слышишь ангелов небесных,
принёсших сухофрукты из тумана
больным, пытавшимся сказать люблю
сквозь рану
в обаяние садов постельных
Тёмно-зелёное подводное твоё имя
(шептать не перешептать)
бережно держу на губах,
не умея спасаться.
Скажи, ну за что нам позволено это -
обнять
слепорождённый прекрасный вымысел злого поэта?
За что нам позволено быть друг с другом, красавице и наглецу?
У тебя морской конёк в волосах, у меня ничего такого.
Господи, я бессилен переступить черту,
но хотя бы смерть увела её в рай, там, где ей всё знакомо.
Не понять,
не выразить словами,
как люблю я окна, которые видим,
как люблю я окна на нашей улице -
в них вплывают звуки и сумерки,
спирали тонких мелодий.
И когда ты стоишь в отдаленье,
они продолжают плыть как волны,
эти звуки немолчного мира,
заселяя дома вездесущей тайной.
А когда ты посмотришь в окна,
твой взгляд будет ими замечен,
твой взгляд они тихо впитают
и не дадут обратно.
Слова населяют молчание надеждами уходящих.
О новое, разве ты старое, ты просто идёшь или плачешь.
Ты движешься просто, капризное, окрашено жуткою ранью.
И каждый из нас уязвим единственным шансом на пониманье.
Убаюкал рисунок, как водится, мой карандаш:
Оккупирован памятью этот недавний пейзаж,
как мы смотрим, качаясь в автобусе, на загорелую степь,
где безбольное небо лежит и безвольная смерть,
за которой бессмертье и пустошь и горы вдали
словно синие нимбы в тумане утра и любви.
Только камни с травой, только прах, испускающий вздох
перед древним покоем каких-то поджарых эпох.
Ну а мы говорим и молчим, говорим и молчим
и слова так легки и безвольны как тающий дым.
Оттого что мы слабы и рады что в длани твоей
серебрится наградой заветной печали ручей.
Наши львы и косули легли возле этой воды,
на лице твоём родинка как талисман от беды,
да и что за беда если взгляд что серебряный сад,
где все вещи как птицы летят и на ветках сидят,
если мы отражаем, что видим, пытаясь дойти
до того, кто расставил зеркальные сети на этом пути.
Рыжая девочка в красном берете с собакой.
Ласкающий застенчивой строгостью голос на берегу залива.
Она мнёт складки на морде,
Глядит в глаза зверю,
Кидает палку в воду, "лови" говорит.
В воду, на которую ложатся опавшие листья
Как ноты,
Что должна прочитать наступающая через несколько дней
Осень
- Я боюсь злых людей, - говорила наша преподаватель по философии.
Спасибо, спасибо, я вас полюбил за эту
Фразу, обнаруживающую ваши трепет и красоту.
За то, что вы так близки к простому страху перед нехорошим.
И я помолюсь, чтобы не быть слишком злым,
Потому что не утерпеть и никакая философия не поможет
Не считать себя черепахой, даже если ты Ахиллес.
Спасибо, спасибо уязвимому выше неба и ниже травы, которой сегодня нет.
- Я хотел бы быть твоим ухом, -
Говорил флюгер злому ветру.
Слушать то, что непонятно глазу,
Понимать тебя с полувздоха.
Отчего ты меня крутишь немилосердно,
Словно я какая сиюминутность,
Под нуждою погребённое чудо.
Ветер злой отвечает на это:
- Упаси, Господь, быть моим ухом.
Слышу я, чего вовсе не смею,
А как смею, не разумею,
Ублажаю какую волю.
И безмолвье мне не преграда.
Простишь ли меня, добрый флюгер,
Простите ль, добрые вы руины.
На роду мне написан костёр стеклянный,
Пляшущие вкруг него огонёчки.
И за это, за мою безжалостную щедрость,
Быть мне до Судного дня бессмертным.
Ткань облака в луже нарушила злая собака.
Но кстати, зачем она злая? Язык так хотел.
Она на недвижность небес совершила атаку,
Как будто бы небо доска, а язык школьный мел.
Она и не грезит, а пишет на ней свою жажду,
На этой доске небывалых каракулей и
Прохлады, которой не выпить, науки прохлады,
А ты ученик до тех пор, пока сердце в груди.
Каждый миляга имеет чудесную тень.
Каждый охотник желает её приручить.
Свет растворимый поддатливый столь в феврале
Только и сможет в руке воробьиное чирк.
Краткая просьба, порыв - и в ответ ни гроша.
Дым из трубы, этот масляно жёлтый уют...
Разве забудут потом и тебя, и меня,
Разве соврут?
Андрей Бычков. Я же здесь[Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...]Ольга Суханова. Софьина башня[Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...]Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки"[Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...]Надежда Жандр. Театр бессонниц[На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...]Никита Пирогов. Песни солнца[Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...]Ольга Андреева. Свято место[Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...]Игорь Муханов. Тениада[Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...]Елена Севрюгина. Когда приходит речь[Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...]Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике[Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...]Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса...[У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...]Лана Юрина. С изнанки сна[Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]