Я, говорит, купила у вас этот браслет.
Деньги перевела на карту. Поймали?
Переписка затягивается. Переходит в бред.
Затем - в дружеские откровения. Едва ли
(Как говорил один учитель музыки, вы
Играете едва-едва, а хорошо бы е-два - е-четыре...
Впрочем, к чему это я, каблуки поверх головы,
А не как у АББЫ... В кривом эфире.)
Я понимаю, что опять и опять
проваливаюсь в призрачную дружбу
С покупательницей. Играем тушь!
Я серьёзно. Ни дать, ни взять
Инженер человеческих душ,
А не продавец, шлёпнувшийся во всё ту же
Радужную лужу.
Новинки шоу-рума - для вас.
Но и кошечки тоже радуют глаз.
Секретики, ваниль, обыкновенное женское.
Я в курсе всего. Вы - в сияющем коконе, в грёзах о сокровищах мира.
Вы само совершенство, ах, какое блаженство...
А у меня - касса. Пыль. Витрины.
Усталые поставщики. Чужая квартира.
И окружающие, как всегда, ни в чём не повинны.
Храни вас бог, красавицы в хрустальных гробах!
Хрустальные диадемы звенят. На ногах - хрустальные тапочки.
Я та, кто дал вам эти жаркие яблочки
(На рынке
Мне по старинке
Их отрекомендовали как "вах").
Я и сама их распробовала, но сна ни в одном глазу.
Вот, теперь всех вас на своей телеге везу
В гномичий рай. Где всё такое крошечное,
Такое мимишечное, браслетошное, брошечное,
Что можно, чихнув, раздавить какой-нибудь заветный комод.
Наполненный сокровищами, точно слюною рот.
Шерлок, как всегда, берет третий экипаж.
Прилипает к лакированной подножке, затем - к бархатному сидению...
Точно палочник из ужастика, взбирающийся на десятый этаж.
Он так же хрупок и так же изящен. Полупрозрачен, как пресловутый мираж.
То ли дело я. Тяжелая и плотная,
Свинцовая Рапунцель в темноте колодца.
Колодца, вывернутого наизнанку, торчащего вверх, как булавка,
О которую можно навсегда уколоться...
Выхожу за первого встречного.
Покупаю первый попавшийся дворец.
Оглядываюсь на первый же окрик,
Кладу богатство в первый же сберегательный ларец.
Мне некогда ждать третьего. Мой мир слишком зыбок.
Он разворачивается и осыпается, наподобие древнего свитка.
(Понятия не имею, откуда и о чём этот свиток).
Я не сыщица и не чтица. Я интуитивная гусеница. И у меня лишь одна попытка.
Ах, эта блажь, ах, эта брошь,
Сладка, как булочка бриошь.
Остра и холодна, как брешь
В моей груди. Не пей, не ешь,
Но лишь одну ее люби,
В одну неё, как в рог, труби.
Мы околдованы лучом,
С лучом нам как бы нипочём
Ни чей-то чек, ни чей-то чёлн
Но луч тот стал нам палачом.
То луч стекла, то брошек луч.
Горяч и грозен. И колюч.
Ах, успокой мой рот, дружок.
Он чили, он сплошной ожог.
До слёз, до стразов, до кишок.
Теперь здесь - холм. Над ним флажок.
И надпись: "Я ушла. Не трожь.
Я крот. Я тлен. Я жажду брошь!"
Она не хочет видеть и слышать других.
Она не хочет знать, что происходит вокруг.
Выглядит она обычно, но порой ведёт себя, как псих.
Как ангел, как демон, - и это её ярмо. Вернее, её соха и плуг.
На то есть причины, и можно их отыскать,
Войдя в её грёзы, в её тело, в её судьбу.
Прочитать, как руки пианиста читают ноты с листа,
Такая вот пневмопочта Брайля в уголках глаз, во сне, на бегу.
Там, в запутанных нитях времени и пространства
Гранит растягивается, точно новорождённое стекло.
Арбатские переулки, чужая любовь... Вера детей в постоянство
Любого родства - и кровного, и духовного... И этот улов -
Ещё только начало причин, слившихся в одно
Следствие: она больше не хочет людей.
Она хочет лишь город, похожий на забитое древностями дно,
И шуршание бумажного эха, бумажного секса, бумажных идей.
Только кому это нужно - так глубоко, так больно! -
Быть ласточкой, поверх звука уходящей в полёт,
Быть хирургом, слышащим сердце по ресницам? Довольно
И того, чтобы просто смотреть на женщину. И как она преобразуется в лёд.
Мир, где каждая мелочь - портал,
Это мир волшебников и продавцов.
Зелен и розов, золотист и пунцов!
Хотя, по-моему, ты от него устал.
Ты устал от оттенков. Устал от вещей.
Ты ждешь чистоты от того, что всегда
Было грязным. От овощей,
От ножа, от стола, от кухаркиного труда.
Забудь о времени и о гарнире забудь.
Используй старинный холст, пролезь
Туда, где ночь. Где занавес, точно ртуть,
Подвижен, опасен. Не ткань, а живая взвесь.
Где запах пыли и пота - ностальгический газ.
Не можешь сдержаться, хочется громко ржать
Голым путаться в ветоши, стать королем проказ,
Уж какая тут чистота. Тут - тело. Тут - вонь. Тут - ржа.
Снова пора скоблить? Забудь. Оставь этот бред
Авторам книг про уборку. Уважай эту грязь.
Узел, колтун, комок, - самый полезный предмет.
С ними подчас легко двигаться, веселясь,
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
