Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность


Инвалиды любви



ПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНОСТЬ


Я с самого начала знала, что это не навсегда. Женщины знают. Когда Коленька пришел в шесть утра в субботу с букетом розовых гвоздик, перевязанным оранжевой ленточкой, и с порога бухнул: - Выходи за меня замуж! - я засмеялась и спросила: - Ты хотя бы позавтракал?

Коленька набычился и, не заходя в прихожую, уточнил: - Ты согласна?

- Да, - больше я ничего не добавила, мы начали целоваться, нарядный букет упал со столика на пол и лежал там до тех пор, пока не вышла из спальни мама и не поставила его в кобальтовую вазу.

День выдался чудесный, мама была счастлива, обо мне и речи нет, предполагалось, что я, само собой, счастлива. Но я знала, что это не навсегда. Знала, примеряя белое шелковое платье, знала, садясь в машину, украшенную лентами и цветами, знала, лежа на пестром покрывале в гостинице, осененной тремя звездами - еще там, в жаркой и соленой Турции. И когда покупала новые кастрюльки для своей новой кухни, и когда спрашивала у соседки, где ближайший рынок, и когда пекла первые пироги. Да что там, знала раньше, когда первый раз переступила порог квартиры, которой предстояло стать моею меньше, чем через год. Коленька не волновался, он слишком много выпил в тот вечер, мы познакомились у друзей на чьем-то дне рождения и ушли оттуда вместе - к нему. А я не волновалась, потому что знала - рано или поздно это кончится.

Муж не хотел, чтобы я работала, я не настаивала. Мне нравилось заниматься новеньким хозяйством, изобретать оригинальные блюда, встречать мужа с накрытым столом в красивом домашнем платье. Иногда, по выходным мы ездили к моей маме, но чаще выбирались с утра на прогулку, чтобы вернуться домой к обеду и заниматься друг другом. Коленька уставал на работе, ему хватало общения там, и в свободное время не хотелось видеть никого - кроме меня. Порой он приходил раздраженный, дулся или молча смотрел телевизор. Я не мешала, не лезла с расспросами. Я помнила - это ненадолго.

Как-то раз он вернулся позже обычного, от него веяло коньяком и раздражением. Обед успел остыть, я бросилась подогревать голубцы, вспомнила, что хлеб в доме кончился.

- Ты не купил хлеба? -крикнула я мужу, мывшему руки в ванной.

- Черт знает что, человек с работы пришел, уставший и голодный, а ты не могла за целый день до булочной дойти! - Коленька возмущенно хлопнул дверью, полотенце, висевшее рядом, упало на пол. Я кинулась поднимать полотенце, чувствуя, что слезам вот-вот станет тесно в глазах, и они прольются на щеки.

- Ну, что еще? - буркнул муж.

- Я голубцы затеяла, за капустой сходила, за мясом, а про хлеб забыла, - мой голос почти не дрожал, муж не выносит женских слез. - Между прочим, невелика забота, хлеба по дороге захватить. Ларек около дома.

В кухне отчетливо запахло горелым. Голубцы, предоставленные сами себе, успешно прикипели к донышку латки и принялись потихоньку обугливаться.

- Голубцы, говоришь? - Муж резко шагнул к плите, схватил желтую латку, обжегся и вывалил ее содержимое в мусорное ведро. После чего, голодный, отправился в гостиную, раскрыл кейс и зашуршал бумагами.

Я осталась на кухне - плакать. Эту ночь муж провел на диване в гостиной. Такое случалось и раньше, если ему надо было поработать допоздна.

Утром, когда я поила его кофе, Коленька, виновато потупившись, схватил меня за руку, наверное, чтобы поцеловать и помириться, но вдруг отшатнулся:

- Что у тебя с рукой?

Мизинец на левой руке почернел и съежился, сделавшись похожим на сучок. Странно, я не чувствовала никакой боли, даже не заметила, торопясь приготовить мужу завтрак. Осторожно потрогала сморщенный палец другой рукой, и он отломился с сухим треском. Я испуганно взглянула на мужа, Коленька нахмурился, взял у меня палец и выкинул под раковину, в ведро, где лежали вчерашние голубцы.

- Малыш, ты не сердись. Вчера у меня выдался очень тяжелый день, даже не представляешь. И сделка сорвалась, уплыл хороший заказ. Отдохни сегодня, давай вечером в ресторан сходим, почему мы все время дома обедаем, не знаешь? И, может, к врачу какому сходишь насчет пальца, мало ли что. Я тебе днем позвоню.

Через минуту он уже садился в машину, а я махала ему из окна здоровой рукой. Я могла бы напомнить Коленьке, что мы не ходим в ресторан, потому что он терпеть не может, как выражается, "казенную пищу", но муж не позвонил. Вечером я кормила его пловом. Отсутствие пальца не помешало резать лук и тереть морковку.

- Ты была у врача? - вспомнил муж после обеда.

- А к какому врачу надо? У меня же ничего не болит, - ответила я, собирая со стола.

- Ладно, через месяц вернется из отпуска Константинович, посоветуемся, - пообещал Коленька.

Через месяц мы уехали в Турцию. Мне хотелось в Париж, но муж сказал, что летом в Париже нечего делать, жарко. А в Турции в самый раз. Должен же человек раз в году выбираться на море, позагорать, покупаться. Отдохнуть, одним словом. На этот раз он выбрал отель с четырьмя звездами.

К концу второй недели мне осточертели пляж и жара. Бессмысленное лежание на пестром матрасике, когда плавятся даже волосы, и пот стекает по шее скользкими струйками. Обжигающий ступню песок, шлепанцы, натирающие пальцы, приторный запах масла для загара, рыхлые тела отдыхающих, еле прикрытые клочками купальных костюмов, вонючие турецкие сигары и крепкий кофе, от которого сердце колотится о вспотевшие ребра.

- Поехали в город, - канючила я с вечера, - поехали, пожалуйста. Вон, Лида говорила, что у нее от загара вредные родинки появились, загорать вообще вредно, на западе уже никто не загорает, не модно.

- Малыш, нам осталось всего пару дней, надо же прогреться перед нашей слякотью, - увещевал меня муж, но я не сдавалась.

- Отправляйся один, - решила я утром, - мне и в отеле хорошо. - Муж терпеть не мог ходить куда-либо без меня, а уж оставить жену в отеле, полном праздных темпераментных мужчин - это вообще выше его понимания. - И Лида не зря сказала про родинки, ты видел у нее...

- Достала ты меня со своей Лидой, - заорал Коленька. - Любой отдых испортишь! Привезли на все готовое, барахла тебе целый чемодан накупили, развлекают с утра до вечера, а ты ноешь. Курица поганая! Кем бы ты без меня была? И ведь все для тебя, для семьи. Другие мужики квасят, как львы, по бабам шатаются - а дома их с распростертыми объятиями! Раз в год не может не зудеть, свинья!

Я всхлипнула и пошла за купальными полотенцами. В этом отеле сиреневые полотенца с белыми звездами, сиреневый - мой самый нелюбимый цвет. Мы просидели, то есть, пролежали на пляже на час дольше обычного, но Коленька все равно сердился, так и не отошел. Я думала, что к обеду совсем испекусь, почти не ела в отельном ресторане и без сил завалилась в постель, моментально уснув. Проснулась около шести вечера, повернулась набок, опершись рукой о кровать, и чуть не упала. Левая рука, почерневшая и скукоженная, надломилась у запястья и болталась, как сухой листик. Я попыталась приставить руку на место, но вышло еще хуже, она отвалилась совсем. Почему-то очень не хотелось, чтобы муж заметил потерю. Я выбросила ненужную кисть в унитаз, спустила воду, накинула шаль, так, чтобы ничего не было заметно, и мы пошли пить кофе.

- Что это? - ужаснулся муж, ложась в кровать и наблюдая, как я раздеваюсь. - Где твоя рука?

- Это потому что на солнце перегрелась, - мстительно отвечала я, а Коленька задумался, но вскоре привычно навалился на меня сверху, посопел немного, подергался и откатился к стенке, спать.

Дома после отпуска муж вел себя выше всяких похвал, был нежен, предупредителен. По выходным ходил со мной на рынок, помогал чистить картошку, отбивать мясо. С одной рукой я уже не управлялась так ловко, как раньше. Он даже приносил мне цветы, не дешевенькие гвоздики с нелепой оранжевой ленточкой, а шикарные букеты, которые можно поставить разве что в ведро. Я была счастлива, но помнила, все время помнила о том же, что и до свадьбы - это не навсегда.

Зимой, по моему в январе, точно, сразу после старого Нового года, позвонил мужчина, когда Коленька был на работе, и попросил передать, что платежное поручение следует отправлять по новому адресу. Я варила грибной супчик и нервничала, что плохо промыла шампиньоны, с одной рукой никак не приспособиться. После выскочила за сметаной, старая показалась мне несвежей, резала хлеб, чтоб дуре не купить уже нарезанный. Переодевалась, причесывалась - муж любит, чтобы я всегда выглядела как на праздник. Конечно, я забыла о звонке. Не вспомнила и на следующий день, а там - выходные. Короче, Коленьку я ужасно подвела, у него что-то опять сорвалось, он так кричал, аж визжал. Что кормит и меня и тещу, значит, мою маму, а мы неблагодарные. Что у меня всего и делов-то, красоту на морду навести, да передать раз в год, если позвонит кто по делу. Не чаще. Что на те деньги, которые он по моей милости потерял, можно не один месяц жить, но я, дескать, о деньгах не думаю, живу на всем готовом. Коленька стал повторяться в своих упреках, но все равно обидно. Я плакала и думала, а вдруг он меня выгонит, к маме обратно. Но муж успокоился, мы помирились, он попросил прощения за то, что погорячился. Только без толку, наутро вторая рука все равно отсохла, я выкинула ее и не знала, как вечером погляжу мужу в глаза.

Коленька заметил сразу, еще бы ему не заметить, если я дверь не смогла открыть и крикнула ему, чтобы он сам, своими ключами.

- Так, - сказал муж, довольно сердито сказал, - придется брать домработницу. А ведь ты знаешь, как тяжело мне выносить в доме чужого человека.

- Может быть, мама, - робко начала я.

- Вот только тещи мне здесь еще и не хватало, - прикрикнул муж, но быстро взял себя в руки.

Целый год мы жили хорошо, только в Турцию больше не ездили. Наверное, Коленька стеснялся, что у него жена инвалид, а я так очень была довольна, я эту Турцию известно где видела. Хорошо в Комарове отдохнули, на всем готовом, как муж говорит. Я в лес ходила, грибы, правда, не могла собирать, и ягоды тоже, но и так погулять приятно. А купаться - только вечером, чтобы Коленьке не было неловко. Анна Михайловна, домработница наша, очень расторопная оказалась тетка, скромная. Все успевала, даже меня красиво причесать к мужнину приходу. На стол подаст, подождет, пока мы поедим, посуду помоет и домой. Не слышно ее было. Мне скучно, конечно, и хочется поделать что-нибудь, а не могу со своими культяпками. Коленька меня баловал, каждый месяц новое платье, книжки покупал, детективы и любовные романы. Но я пристрастилась - от безделья - к компьютеру. Мне такое устройство сделали, чтобы управляться могла, вот и играла дни напролет до его возвращения с работы. Хорошо было. А потом я не знаю как, но сломала комп, здорово сломала, винчестер полетел. А там у Коленьки много чего было. Я-то думала, что он все на работе хранит или в ноутбуке, чего же меня пускать было в игрушки играть, если там важная информация. Но, мало ли кто что думает.

Коленька и орал, и визжал, и ногами топал. Даже чашками кидался. Я плакала, разумеется, он еще пуще орал. Он же совсем слез не выносит. Я-то надеялась, что утром он уйдет прежде, чем я встану, страшно же. К вечеру что-нибудь сообразила бы. Но не получилось. Напилась валерьянки, да чая, под утро мне в туалет понадобилось, а встать-то и не смогла. Потому что на этот раз нога у меня отсохла. Упала прямо у кровати. Муж проснулся, вскочил, за голову схватился.

- Бедный мой малыш, - говорит. - И как раз сейчас, когда на прием надо идти с супругами. Черт возьми. Как же нам быть-то?

Тогда я сама предложила: - Ты меня к маме отвези, на время. Я научусь ходить как-нибудь, а пока привыкнуть надо.

Коленька закивал так быстро-быстро: - Ты не думай, это не надолго, я тебя скоро заберу. Как с работой управлюсь, - и заберу, не думай.

Я вижу, что он, вроде, не врет, сам верит тому, что говорит, но полегче ему от того, что я не буду перед глазами, да и стыдно. Ладно, жена без рук, а тут ведь и нога одна. Как жить-то?

- Вези, - говорю, - быстрей к маме, конечно, я знаю, что ты меня заберешь обратно, но только вези быстрее. Прямо сейчас.

Я же всегда знала, что все кончится, что кончится любовь. Нет, может, любовь и не прошла, про любовь Коленька помнит, но меня забрать от мамы позабудет, это точно. А я напоминать не стану. Зачем? Нога-то у меня всего одна осталась.




© Татьяна Алферова, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2004-2024.






НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
Словесность