Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




ИОСИФ  ВИССАРИОНОВИЧ


Дедушка проклял меня, когда обнаружил Сталина.

Сталин жил в ванне.

Я держал его там неприметно для окружающих и всякий раз командовал ему сгинуть, когда уходил. Сталин слушался. Никто его не видел, кроме меня.

Когда мы запирались вдвоем, он начинал орать и звать на помощь, но я пускал воду, а ему не хватало голоса перекричать. Сталин лежал неподвижно и только вертел головой, да гримасничал, потому что я сразу, едва на него наткнулся, сломал ему шею, и у него перестало работать все, что находилось ниже подбородка. Он лежал таким, каким его привыкли видеть: в кителе с отложным воротничком, брюках с лампасами и мягких сапожках. Он ни разу не попросил у меня трубку.

- Пустите меня уйти, - монотонно бубнил Сталин.

- Сейчас, Иосиф Виссарионович. Сейчас. - Я приотворял дверь и выглядывал в коридор, якобы проверяя, нет ли там посторонних. - Можете удалиться.

Он напрягался лицом до кирпичного цвета. Жилы вспухали, глаза выкатывались. Но Сталин не мог пошевелить даже пальцем.

- Неужели никак? - участливо спрашивал я.

Сталин только вращал глазами и отдувался.

- Давайте, Иосиф Виссарионович, я расскажу вам, что случилось дальше. После вашей кончины.

- А что? - вскидывался он. - Что же такое, что там произошло?

История всякий раз начиналась заново. Память у него была дырявая.

- Когда вас не стало, немедленно расстреляли Берию. А ваше место занял Хрущев. Он смешал вас с говном и начал ломать все, что вы понастроили... Через тридцать пять лет об вас уже вытирали ноги.

- Не может быть! - задыхался Сталин. - Не верю!

Я пускал ему на ноги кипяток, и помещение наполнялось паром. Он выл, но быстро уставал. К счастью, я покалечил его очень ловко, и ниже пояса он чувствовал все.

- Я выиграл войну, - твердил он дальше тоном упрямым и бесцветным.

- Серьезно? - Ему в сапог впивалось шило. Клещи лежали наготове.

- Выиграл, - не унимался Сталин.

- Конечно-конечно. - Я проворачивал шило под углом. - А знаете, что стряслось с вашими памятниками?

- Не говорите мне, - просил он, уже зная, что не услышит ничего хорошего.

- Поскидывали. Еще вас вынесли из Мавзолея, а буквы убрали.

- Почему? - стонал Сталин.

- Да потому, Иосиф Виссарионович, - улыбался я и вонзал шило в глаз.

Сталин разевал рот и ревел, пока не кончался воздух.

- А вы, между прочим, могли перебить этих предателей, - указывал я. - Все они уже жили в ваше время.

- Кто, кто? - томился Сталин.

- Да вот, например, некто Брежнев. Он сидел на партийной работе в Молдавии. И Горбачев был. И Ельцин. Знаете, кто это такие?

- Не знаю, не говорите!

- Нет, скажу. Они развалили и распродали страну. Все ваши старания пошли псу под хвост. Видели бы вы, какие стали печатать книжки! Какие показали фильмы! Про вас, разумеется, тоже...

- Пустите меня, - хрипел Сталин. - Я найду их. Я разорву их.

- Да я же вас не держу. Попутного ветра.

Он беспомощно мотал головой. Из глазницы толчками прыскала кровь.

- А один был совсем маленький, но тоже уже родился, - продолжал я. - Этот вообще все украл и довел до ручки.

- Имя! - рычал Сталин.

- Да на что вам, он же едва научился ходить.

Я поливал его помоями. Они уже стояли наготове под раковиной. Потом брал Сталина за уши и принимался лупить о бортик, скалывая эмаль.

- Вот так, Иосиф Виссарионович! Вот так!

- Я выиграл войну...

- Да? Да?.. Я и Ленина видел, Иосиф Виссарионович! Почему он выл у себя в Горках, как вы думаете?

Наконец я выбивался из сил и уходил. За дверью сразу наступала тишина. Меня спрашивали, что я там делал так долго. Мне было лень сочинять ответ, и я пожимал плечами.

В один прекрасный день мне надоело это занятие. Я дождался, когда дома никого не осталось, засучил рукава, вооружился топориком, молотком и канистрой с кислотой. Иосифа Виссарионовича было удивительно легко рубить и плющить. Все, что от него осталось, я смыл в отверстие душем, и труба засорилась. Прочистить ее не удалось ничем. Вернулся дедушка, он вызвал водопроводчика. Тот пришел быстро и погрузил в дыру непослушную стальную змею. И вдруг оттуда хлынула жижа, но главное - шерсть, ее были буквально килограммы, черной, жесткой и кучерявой. Она растеклась по ванне, поднимаясь все выше, словно ночное червивое тесто. Местами она вставала стоймя и дыбилась острой щетиной.

Тут дедушка неожиданно понял, что это Сталин.

- Как ты... как ты... - забормотал он и попятился.

- В чем дело? - забеспокоился я.

- Это же Сталин, - прошептал дедушка.

- Он самый, - серьезно кивнул водопроводчик и показал палец: - Сплошной жир.

В следующую секунду дедушку разбил паралич, но он успел проклясть меня и лишить наследства. Потом слег.

Он лежит уже давно. Рассудок ему отказал, и он мелет всякую невнятную чепуху. Дедушка часто жалуется, будто его раздирают клещами и колют шилом, которые я даже не помню, куда положил.


август 2014




© Алексей Смирнов, 2014-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2015-2024.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
Словесность