ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ
Рубрику ведет
Сергей Слепухин


Словесность


Последняя статья

О рубрике
Все статьи


Новое:
О ком пишут:
Игорь Алексеев
Алена Бабанская
Ника Батхен
Василий Бородин
Братья Бри
Братья Бри
Ольга Гришина
Ольга Дернова
Юлия Долгановских
Михаил Дынкин
Сергей Ивкин
Инна Иохвидович
Виктор Каган
Геннадий Каневский
Игорь Караулов
Алиса Касиляускайте
Михаил Квадратов
Виктория Кольцевая
Сергей Комлев
Конкурс им. Н.С.Гумилева "Заблудившийся трамвай-2010"
Конкурс "Заблудившийся трамвай"
Александр Крупинин
Борис Кутенков
Александр Леонтьев
Елена Максина
Надежда Мальцева
Евгений Минин
Глеб Михалёв
Владимир Монахов
Михаил Окунь
Давид Паташинский
Алексей Пурин
Константин Рупасов
Илья Семененко-Басин
Александр Стесин
Сергей Трунев
Феликс Чечик
Майя Шварцман
Олег Юрьев







Новые публикации
"Сетевой Словесности":
Анна Аликевич. Тайный сад. Стихи
Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа. Стихи
Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... Стихи
Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки. Стихи
Айдар Сахибзадинов. Жена. Повесть
Джон Бердетт. Поехавший на Восток. Рассказ, перевод с английского: Евгений Горный
Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём. Миниатюры
Владимир Алейников. Пуговица. Эссе
Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною...". Эссе
Владимир Спектор. Четыре рецензии.
Литературные хроники: Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! Вечер памяти поэта Ильи Бокштейна (1937-1999) в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри"
ПРОЕКТЫ
"Сетевой Словесности"

Книжная полка

[12 февраля]  
Александр Соболев. Круг разорвать - Таганрог, "Нюанс", 2020.
"Круг разорвать" - пятая книга поэта Александра Соболева. Очередная в серии хронологически последовательных, содержание с предыдущими не дублируется, но очень многие стихи из неё вошли в сборник избранного "Между волком и собакой".
В названии книги заключена её главная идея, отражённая в программной "Притче о страхе".



Сергей Слепухин
Иллюстрации автора

Речь листопада

(О стихах Виктории Кольцевой)






    Память... Недоброжелательная, непокорная и скупая. Для кого бережет она величие старинных соборов, цветные пятна листьев и осенних окон, скамейки святоюрского парка, "запахи акаций и сбруи", контуры любимых губ, "удушающий привкус коричных отелло" кавярен и цукарен? Для кого существуют они - ее осколки? Не расшифровать, не перебороть их упорное молчание - только смириться, лишь в беспамятстве сна найдешь обрывочные, недосказанные ответы. Или оживишь в стихах.

    "Листопадовый чин" - так назвала книгу Виктория Кольцевая, родившаяся далеко на Востоке - в Новосибирске, а ныне живущая далеко на Западе - в Ровно. На обложке сборника написано: "Листопадовый чин". Что это? Предполагаешь: яркие краски лиловых, золотых, багряных листьев, земля, "осыпанная" увядающей красотой, первый лед на лужах, отрезвляющее чувство наступления зимы, старости, умирания...

    "Чин" - на русский глаз и слух - "порядок", "церемония", "ряд священных образов" иконостаса. Да, кажется, все верно, ведь стихи Кольцевой написаны на русском. Но... Можно предположить, что отправная точка другая: строки связаны с львовской улицей Листопадового чину, под сенью тенистых, раскидистых деревьев которой, автор когда-то родился как поэт. Само "Ноябрьское Сопротивление" - по-украински "листопадовий чин" - к стихам Виктории Кольцевой отношения не имеет, русскому читателю гораздо важнее знать, что бульвар, чье имя в названии, долгие годы носил имя Адама Мицкевича, а, значит, в речи его листопада - стихи! "Теперь и в нашей речи за столом / разгул не громче падающих листьев".

          "Докуриваем холод и листва
          летит на обгоревшие слова.
          К утру смиренный запах листопада
          займется над запальчивой рекой
          ".

    От Краковской дороги - стремительно вверх до собора Святого Юра. Памятные места, здесь было испытанно некое идеальное состояние, по насыщенности эмоций сравнимое разве что с первой любовью.

    В молодости казалось, что всему еще только предстоит случиться, ты был уверен, что досыта насытишься блаженством. "Листопадовый чин" - как он расточает время, лишает искушения и желаний! Небесное дуновение, погружение в молитвы о скромном христианском рае.

    Когда мы появляемся на свет, пространство ощущается гораздо менее непонятным, чем время.

          "Выигрывали улицу и день,
          пока сезон надежд не оскудел,
          пока хранили вещи очертанья
          и запах, и сообщнический дух.
          И так легко казалось думать вслух,
          что будет вслед за тем,
          что было с нами
          ".

    Растущий, поднимающийся вверх человек долго расценивает пространство как нечто постоянное, солидное, единое, лишенное западней и ловушек. С годами в голове и сердце неожиданно проясняется: площадь, протяженность, простор постоянно сокращаются, полноценный, расширяющийся во все края света объем жизни превратился "в двухмерный гобелен", а сам ты в какой-то ужасный момент непоправимо застрял "в реликтовом настенном одиночестве", где "и звуки, и зрачки наперечет". Я написал "ужасный момент"? Нет, старость остро переживаешь только в молодости, в старости с ней сживаешься...

    Нельзя не согласиться, что коварное и враждебное чудовище Время противно самой природе человека. Легко ли, скажите, различить смысл таких понятий, как "завтра" и "вчера"? Не уверен. Станислав Лем, например, признавался, что в детстве достаточно долго помещал их в пространстве: "завтра" располагалось над потолком, как бы на следующем этаже, и опускалось на нижний уровень ночью, когда все засыпали. "Я был все-таки убежден, что "завтра" находится над нами, а "вчера" - под нами; причем это "вчера" отнюдь не растворилось в небытии, но продолжает существовать, выпотрошенное, где-то там, под моими ногами. В этом образе было несомненное противоречие, но оно мне как-то не мешало".

          "Мы не знали, что время покоится в мрачной капелле,
          отбирающей жизни, покуда они не поспели,
          и наперсникам мрака вручает сердца как гранат
          ".

    Люди верят, что все обстоит именно так, как они видят, но потом оказывается, что их дети взрослеют, а родные начинают умирать - "обрывается сухая песочная нить". Лишь стихи восполняют пробелы.

    Память без речи - глухая, невидимая стена. Ты всегда был убежден, что память все знает и может, но как только попытался заставить ее раскрыться, поддаться, уступить, то воочию убедился: упрямица презрительно замкнулась, "облекая периметр", "по стеклянному горлу" вползла в бессловесность. Перед глазами остался лишь пустырь, усеянный редкими угасающими образами. "Пугаешься о вечном": неужели все безвозвратно потеряно?

    Есть верное средство уговорить строптивицу-память, это средство - поэзия! Вся она - дыхание, дающее каждому гласному звуку свободу, а в согласных заставляющее звучать и серебро, и медь.

          "Вначале были негативы слов,
          рентгеновские пленки сочленений,
          проявленный крупнозернистый слой
          просвета -
          под корундовой иглой,
          записанный на ребрах и коленях
          запретный искушающий мотив -
          задолго до всего,
          до первой ночи,
          седьмого дня, учений подзамочных
          ".

    Звук вне художественного текста не имеет собственного значения. В обычной речи мы подыскиваем наиболее точное слово, не обращая внимания на звучание. Поэт, напротив, занят отбором нужных звуков и слогов. Для Виктории Кольцевой фонетика и ритм гораздо важнее, чем синтаксис и движение мысли.

    "Расковав" звук, поэт "раскрепощает" слово. Кольцевая неожиданна в выборе слов и нередко использует неологизмы и фантастические сочетания. Блестящие находки: "Кремль-брюле", "двуспальная рожь", "ход эндшпилечно-булавочный", "скорлупа Фаберже". Ухо улавливает "листвяный шелест польской речи", все эти "краевиды", "кокилы" и "bydlo", в стих нередко вплетаются галицкие диалектные слова, а также обрывки фраз на немецком. А как же иначе, листопад на землеразделе бывших империй!

          "Так, щекой прижимаясь к Вавелю,
          одурачишь себя родством
          с Черной речкой и небом палевым,
          с боем башенных
          -
          ни по ком.
          И ни с кем доживешь до вечера,
          до подстрочья немой тоски,
          не насилуя речь, приречена
          слышать всплеск и считать круги,
          птичий гомон ловить.
          А Висла ли
          гомонит или Южный Буг
          -
          между каменными отчизнами
          существует воздушный крюк
          ".

    Длинные сложные слова и строки задают спокойную, вдумчивую, повествовательную интонацию, настраивают на размышления. Один из часто используемых приемов Виктории Кольцевой - накопление плавных [р] и [л], способных не только длить собственное звучание, но и придавать дополнительную напевность гласным.

          "Здесь все в клубок: повозки и трамваи,
          о край пилона чиркающий эркер,
          и в сумеречной влаге созревает
          голгофа
          во дворе армянской церкви -
          игрушка, а не жизнь.
          Реальней кофе
          нет ничего,
          объекты растворимы:
          цукерня, кофемолка,
          сытый профиль Тараса на тарелке,
          пилигримы
          с фарфоровыми нежными горбами,
          австрийские кирпичные шкатулки,
          нарезанные дробными кусками
          фасады шоколадных переулков,
          позеленевший котелок собора,
          блестящий купол кумпеля,
          но прежде -
          обычная скамейка, на которой
          тебя встречаю с утренней пробежки
          ".

    На каждой странице сборника звуковая волна, пронизывая текст, неизменно подчеркивает самые важные в смысловом значении слова: "свет", "покой", "пустота", "разговор" о человеческой судьбе. Когда-то живописцы, творившие на этой земле, оставляли на крае полотна свое стихотворение, которое дополняло и разъясняло изображение. Если следовать традиции, лучше всего о "Листопадовом чине" Виктории сказала бы ее приписка к одному из стихотворений: "Прогуливаясь, хочется говорить о пустяках, будто впереди вся жизнь и еще несколько жизней позади".





  • Смотрите также: Виктория Кольцевая в "Сетевой Словесности"